Люди с платформы № 5 - Клэр Пули

частично попадали на нос и оттуда капали на пластиковую поверхность столика.

По другую сторону прохода, за точно таким же столиком, сидела молодая женщина и вслух читала ребенку книжку:

– «Томас, нам не поспеть на станцию. Что же нам делать?»

Перевернув страницу, мать указала на картинку, попытавшись отвлечь внимание сынишки от драмы, разыгрывавшейся в реальной жизни, словно бы отчаяние Айоны губительно действовало на малолетних детей.

Айоне вспомнилось строчки из ее колонки, написанные в тот памятный день, когда Пирс подавился виноградиной. Она писала, что каждый конец – это завуалированное начало. Она ошибалась. Некоторые концы именно таковыми и являются. Тупиками, из которых не выбраться. Айона мысленно отругала себя прежнюю за банальность рассуждений. Никакая вдохновляющая словесная мишура не изменит случившегося.

На всех остановках в вагон входили новые пассажиры, но впервые за несколько месяцев большинство мест вокруг нее пустовало. Сперва люди спешили занять свободные места, а потом, увидев ее лицо, быстро поворачивали и старались сесть подальше. Кто-то предпочитал даже стоять, нежели находиться рядом с пожилой женщиной, чья жизнь разваливалась на куски.

И никто не произнес ни слова.

Санджей

08:19. Нью-Малден – Ватерлоо

Санджей всерьез подумывал, не сменить ли ему поезд на автобус, поскольку из Нью-Малдена до работы можно было добраться и этим транспортом тоже. Увы, овчинка не стоила выделки, поскольку из-за возможных пробок длительность поездки возрастала почти на час. Значит, придется, как и раньше, ездить поездом, избегая сталкиваться по утрам и с Эмми, и с Айоной. Айона была права. Его романтическая история закончилась, не успев толком начаться, и даже короткая встреча с Эмми отзывалась болью в сердце. Что же касалось Айоны, сама мысль о ней наполняла Санджея чувством вины.

Он представил, в какую ярость пришла бы его мать, узнав, что сын позволил себе столь невежливо говорить с пожилой женщиной. Надо обязательно извиниться перед Айоной, но он пока не придумал, как это сделать и что именно ей сказать.

Санджей с тоской вспоминал те дни, когда он, подобно любому нормальному пассажиру британских пригородных поездов, не знал никого из попутчиков и ни с кем не заговаривал. В этой традиционной отстраненности был практический смысл. А теперь, садясь в поезд и стараясь не наткнуться на знакомых, он испытывал дополнительный стресс. Как будто ему мало стрессов на работе!

За последние дни Санджей несколько раз издали видел Эмми. Он научился замечать ее в общей массе пассажиров, как гиена сразу замечает раненую антилопу, правда не с такими кровожадными намерениями. А вот Айона ему ни разу не встретилась. Странно, ведь она всегда ездила по утрам в Лондон.

Впервые с момента их тогдашнего разговора Санджей специально сел в тот самый утренний поезд, выбрав третий вагон. Сегодня он был полон решимости отыскать Айону, извиниться перед нею самым учтивейшим образом и сказать, что те слова просто вырвались у него сгоряча и он так совсем не думает. На самом деле он очень ценит участие Айоны в его жизни и совсем не возражает против ее вмешательства. Фактически он даже хочет, чтобы она вмешалась, поскольку нуждается в ее помощи.

Санджей мог бы рассказать Айоне, что вот уже который месяц плохо спит и что стресс и копящаяся усталость сделали его дерганым и вспыльчивым, чем и объяснялись его необдуманные резкие слова в ее адрес. Он бы поведал своей попутчице о панических атаках и постоянном страхе их повторения – еще более разрушительном, чем сами атаки.

Возможно, Айона сумеет ему помочь. Даже сам разговор с нею окажет на него благотворное воздействие. Обсуждать подобные вещи с коллегами на работе Санджей не хотел, так как это было равносильно признанию в неспособности соответствовать основным критериям выбранной профессии. Он чувствовал себя полным неудачником. Неудивительно, что Эмми находилась так далеко от него, фактически принадлежала к иному миру. Парни вроде Тоби никогда не страдали от панических атак. Совсем даже наоборот: этого Тоби наверняка постоянно захлестывало чувство собственной значимости.

Санджей подошел к излюбленному месту Айоны. Оно пустовало. Единственное свободное место в вагоне. Он встал рядом, словно бы сесть сюда означало проявить неуважение к ней.

– Айоны сегодня нет, – послышался знакомый голос.

– О, привет, Пирс, – поздоровался Санджей и все-таки сел, ощущая себя дерзким придворным, посмевшим занять пустой трон. – Не помню, чтобы прежде видел вас в джинсах. Неужто на вашей работе устроили День без дресс-кода или что-то в этом роде?

– Меня уволили. По сокращению штатов, – после долгого молчания ответил Пирс.

– Боже, какая ужасная новость. Я вам очень сочувствую.

Санджею стало не по себе. При всех его противоречивых чувствах к Пирсу такого никому не пожелаешь.

– Да ничего, все нормально, – заверил собеседник, хотя выражение его лица свидетельствовало об обратном. – Это произошло не вчера. Еще в январе. Я вот уже три месяца без работы.

Услышанное полностью ошеломило Санджея. Каждый раз, когда он встречал Пирса в поезде, тот всячески подчеркивал свою успешность, «привилегию белого человека». Дорогие костюмы, дорогие аксессуары, символизирующие статусность. Выходит, Пирс имитировал поездки на работу. Санджей мысленно отмотал назад ленту событий и взглянул на поведение этого человека под другим углом. Возможно, Пирс и не выставлял напоказ свое богатство и статус, а это Санджей хотел видеть его таким. Получается, он повинен в стереотипном мышлении? Эта мысль засела в мозгу парня, как гноящаяся заноза.

– Тогда зачем же вы продолжали ездить по утрам в Лондон? – спросил он.

Пирс вздохнул. Санджею показалось, что со времени их последней встречи он усох. Сжался, словно аккордеон, из мехов которого целиком выдавили воздух. А может, это тоже было субъективным восприятием самого Санджея?

– По очень многим причинам, – сказал Пирс. – Не хотел, чтобы Кандида и дети видели во мне неудачника. Не хотел примиряться с тем, что являюсь неудачником. Но главным образом… мне казалось, будто я все сумею исправить. Оказывается, нет: не смог и сделал только хуже.

Санджей кивнул, чувствуя себя не в своей тарелке. Было бы куда легче, если бы Пирс сообщил, что у него, например, обнаружили рак яичка. Вот здесь Санджей находился бы на знакомой территории. Рак яичка хорошо поддавался лечению: пятилетняя выживаемость составляла девяносто пять процентов. Из-за таких пациентов у Санджея редко бывала бессонница. И хотя последствия операции выглядели не слишком эстетично, мужские способности у прооперированных сохранялись и с одним яичком. Между прочим, об этом знали лишь немногие.

– И куда вы едете сейчас? – поинтересовался Санджей.

Пирс, попавший в черную полосу и лишившийся былого лоска, нравился ему гораздо больше, и