Опасная профессия - Александр Волков

Статью опубликовали, внеся небольшие коррективы после дискуссии. В день публикации раздался звонок. Звонил заместитель председателя Совета Министров СССР. На летучке редактор промышленного отдела, которому звонили, изложил смысл разговора и одновременно свою позицию: статья призывает к капиталистическим методам хозяйствования. Я ответил довольно резко:

— Во-первых, нечего поднимать панику по поводу того, что кто-то имеет другое мнение, даже если это высокопоставленное лицо. Пусть это лицо возьмет чистый лист бумаги и напишет свою статью. Во-вторых, наш материал обсудили одиннадцать вполне социалистических заместителей председателя вполне социалистического Госбанка СССР и в принципе одобрили, поэтому все эти измышления насчет капитализма я не принимаю.

Надо сказать, Зимянин меня сразу поддержал, заявив, прежде всего, что газета не должна немедленно начинать дрожать, как только кто-то высказал замечания.

Так у нас, в общем-то, переплетались теоретические и практические проблемы. Но то, что я назвал анализом практики, тоже имело четкий вектор. Газета атаковала административные методы хозяйствования, критиковала аппарат, который стремился торпедировать реформу. На «форумах» (модное тогда слово) говорили одно, а вслед их решениям на второй же день на места шли инструкции прямо противоположного содержания. В то время, я помню, Ипполит Карлюк на заседании экономического отделения Академии наук СССР размахивал «Правдой» и шумел: «Вот как надо ставить вопросы экономики!» Не в том смысле, что это официальный орган, совсем в ином: признавалось, что «Правда» в то время была в каком-то смысле на передовых позициях в области экономической теории и борьбы за последовательность в реформах.

Конечно, ни в коей мере не хотел бы преуменьшить заслуги других органов печати, экономистов, боровшихся в то время за реформу и ее воплощение в жизнь. Попытки нарисовать широкую панораму этой борьбы уже были и будут, я же, не претендуя на это, стремлюсь рассказать лишь о том, что происходило в газетах, где довелось работать, о том, что наблюдал сам в непосредственной близости.

Как я говорил по-немецки

Однажды в Германии в отеле я позвонил в рецепцию и на немецком вроде бы попросил разбудить меня в 8 утра. Девушка захохотала и сказала только Gut, Gut!

Утром я спросил приятеля, что же ее рассмешило, и повторил ему просьбу. Тогда хохотать стал он. Оказывается, я вместо wecken Sie bitte (разбудить) сказал washen (вымыть или выстирать меня в 8 утра). А причина в том, как нас учили языку, мое поколение. Учили ПАССИВНОМУ владению, то есть умению только читать, а не говорить. И сами преподаватели часто не знали языка толком.

Когда Герман Титов перешел в 8 класс, оказалось, что у них в школе нет преподавателя немецкого, как, впрочем, и английского или другого иностранного языка, и в аттестате выпускникам в соответствующей графе проставят черточку. С этим не поступить в институт. И Степан Павлович, отец, преподававший в той же школе русский язык, решил сам изучать и преподавать немецкий. Все бы хорошо, но он дошел до буквы «о» с двумя точками вверху. В учебнике написано, что это называется «о умляут». Но как же это произносится? Где проконсультироваться? Узнал, что в райцентре есть стоматолог — немка. Пришел, выстоял очередь, сел в кресло.

— Что у вас болит, — спросила врач.

— Сердце, — ответил Степан Павлович.

— Тогда вам надо к кардиологу.

— Нет, вы просто скажите мне, как произносится О умляут?

— Тогда вам, пожалуй, надо к психиатру, — изменила точку зрения врач.

Но Степан Павлович объяснил, что сердце болит за ребят, которые получат неполноценный аттестат. В конечном итоге они договорились, и целый год старший Титов регулярно ездил на прием к стоматологу. А Герман и его однокашники получили нормальный аттестат.

Писатели, новаторы и консерваторы

Как я сказал уже, «Правда» в то время широко привлекала к сотрудничеству писателей-деревенщиков.

Виталий Степанов был чрезвычайно приспособлен к работе с писателями, хотя бы потому, что он умел слушать. Усаживал гостя в своем кабинете, предлагал чайку и провоцировал к рассказам, из которых уже потом возникала тема выступления в газете. Так появились в «Правде» публикации даже тех авторов, которых в ЦК КПСС не жаловали, и от которых по этой причине во многих изданиях открещивались как черт от ладана — Ефима Дороша, Георгия Радова, Сергея Крутилина, Александра Яшина, а всего у нас выступило около тридцати писателей. Не просто это давалось и нам, и им.

Ефиму Дорошу мы позвонили тогда, когда готовились впервые отпраздновать День крестьянина, только что введенный властями. Спросили, не мог бы он написать для «Правды» публицистический материал, связанный с новым праздником. Дорош холодно ответил, что едва ли это получится, потому что правдисты, кажется, ошиблись адресом: его давно уже нигде не печатают. «Сельские дневники», которые публиковались в «Новом мире», вызвали чье-то неудовольствие. Заказ из «Правды» представляется ему неким нонсенсом. Он намекал, что мы, видимо, просто не осведомлены относительно его проблем и занимаемся самодеятельностью. Я настаивал, чтобы Дорош пришел в редакцию для более подробной беседы: знаем, что вас не печатают, и в этом не ваша вина, но вот сейчас, с этого момента, будет уже ваша, потому что мы предлагаем вам опубликоваться, а вы отказываетесь. Это будет, простите, уже на вашей совести.

Он пришел, но опять заявил, что в публикацию не верит. Тогда я попросил его подождать несколько минут. Пошел к Зародову, начал убеждать: «Если мы хотим, чтобы к «Правде» повернулись лица интеллигентных читателей, мыслящих людей из всех слоев, нужно печатать таких авторов, как Дорош. Либо мы действительно что-то хотим сделать, и тогда надо наплевать на многие «табу», либо не нужно вести речь об интересной проблемной «Правде». (А таких разговоров в то время в руководстве редакции было немало.) Зародов сразу согласился:

— Заказывай!

Вернувшись к Дорошу буквально через 10–15 минут, я сказал, что, конечно, он может по-прежнему не верить мне, но я передаю ему ту же просьбу от первого заместителя главного редактора Константина Ивановича Зародова. Для солидности и официальности добавил, что он кандидат в члены ЦК КПСС, и его обещание напечатать материал в газете что-нибудь да значит. Дорошу уже просто неудобно было отказываться.

Буквально через два дня (времени до праздника почти не оставалось) Ефим Яковлевич принес очерк. Я немедленно сдал его в набор, ни слова не правя.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});