Стратегия исхода - Дуглас Рашкофф

Богданов и сам понимал, что пока их так мало, поддерживать уровень промышленной цивилизации будет трудно. Там, где каждый пашет от зари до зари, трудно содержать специалистов. Пока у общины был «жирок» в виде обученных при старом мире технарей, но среди них молодых было немного. Те все больше «менеджеры».

А новых учить — тут нужны и наставники, и время.

По поводу учебной программы для молодой поросли они в Совете выдержали серьезный спор. Все, включая самого Богданова, стояли за что-то вроде рабфаков и ликбезов с упором на практические навыки… Все остальное, что составляло багаж знаний «цивилизованного человека» — мол, по минимуму, или факультативно. Обойдутся, мол, без теоретической физики и того же английского…

Но внезапно они столкнулись с противодействием самого майора. Тот, хоть никогда не вы фанатом науки, сказал, что при наличии времени и специалистов — давать курс средней школы надо в довоенном объеме. Это мол, займет и молодежь, и не даст тем, кто хоть что-то знает, эти знания растерять.

В конце концов, сошлись на компромиссном варианте.

Нашли среди укрываемых директрису какой-то элитной гимназии. Но наблюдениям Богданова, она была стервой каких мало, но дело свое знала. Она и возглавила первое в новом мире учебное заведение. Штат подобрали довольно быстро. В свободное время даже сам майор иногда захаживал в школу прочитать лекцию-другую по ОБЖ. Сам Богданов несколько раз просвещал детишек по интересным вопросам довоенной геополитики.

***

Круглолицая, среднего роста, в параметры красоты она немного не укладывалась — но это картину не портило. Под шапочкой волосы у нее оказались светлые, но взгляд близко посаженных карих глаз был проницательным.

— Привет-привет. Я Маша.

— Здравствуйте.

На вид ей было лет двадцать пять. Она была симпатичной, но он предпочел бы, чтоб его осматривал кто-нибудь другой. Просто она заставила его вспомнить о том, о чем он уже начал забывать.

Что в его жизни до войны не хватало чего-то важного. Он ведь и тогда был один, как пес. Странно, но дремавшую память разбудила не она, а еще та, чья речь — живая или записанная на пленку — была передана по радиоволнам среди мертвого эфира. Если бы из приемника зазвучал мужской голос, он вряд ли пришел бы в этот город посреди пустыни.

За неполный год скитаний это практически не тревожило Данилова. Когда все силы идут на то, чтобы остаться в живых, все ненужное отсекается, так устроена психика и физиология. В первые дни и недели было слишком страшно, а потом, когда ад стал родным домом, стало слишком голодно.

Увидев еще из окна, как она обнимается с высоким светловолосым атлетом, словно сошедшим с фашистского плаката «Der Deutsche Student», Александр подумал, что незачем травить себе душу. Везде, где он бывал до этого, женщин на всех не хватало, и обладание «своей» женщин было привилегией. Что говорить о чужаке?

— Когда мне отдадут мои вещи? — спросил он.

— Одежду, которая была на тебе, отстирают в химчистке и вернут. А остальное… — она развела руками, — боюсь, что никогда.

— Это еще с какой стати? — нахмурился Данилов.

«Остальное»… Это оружие, боеприпасы, запасной комплект одежды, белье и куча бытовых мелочей. А также немного продуктов.

— Видишь ли, Саша, — впервые за много месяцев кто-то назвал его по имени, — мы как бы потратили на тебя силы, время, еду… Тебе еще придется отрабатывать наше гостеприимство. Это не я придумала, извини.

— Прекрасно. Что я должен делать?

— Сегодня ничего. Только сдать анализы и пройти осмотр. Потом отдыхай, мы же не звери. Завтра начнешь работать на уборке территории. А дальше видно будет.

Мария Чернышева знала, что такие «робинзоны» — резервуар для инфекций. Человечество больше не было единым ареалом для микроорганизмов, оно распалось на региональные зоны, и в каждой из них вызревали и эволюционировали свои вирусы и бактерии. Пока эти изменения были ничтожны, но лет через пятьдесят они, подстегнутые ионизирующим излучением, накопятся, и, прежде чем встречать гостей с других континентов, надо вспомнить, как индейцы Северной Америки вымирали от европейской оспы.

Но пока гостем из самого дальнего «зарубежья» был именно этот Александр. И опасаться следовало не вирусов-мутантов, а привычных по старой жизни болезней.

Сергей Борисович, хоть и выступал за то, чтоб принимать к себе ценных кадров, часто повторял, что община должна быть изолированной. Даже торговлю он не приветствовал, хотя им пока никто и не предлагал. Да и не было нужды — все, что нужно из промышленных товаров, они добывали в рейдах в практически опустевший Тогучин и только иногда за редким оборудованием и сырьем группы снабжения гоняли в областной центр. Но это уже было как на другую планету.

Пришельцев извне тоже было немного. За те месяцы, которые прошли с момента «исхода» из Убежища, к ним забрели всего две сотни человек, в основном с востока, из Тогучина. Кого-то из них прогнали, кого-то приняли. Теперь Маша понимала, с каким циничным расчетом было выбрано место для переселения. Зимой этот поселок в горах Салаирского кряжа был почти недоступен для идущих пешком, а весной в живых осталось слишком мало людей, чтоб собой представлять проблему.

Многие до сих пор ворчали, мол, товарищ майор завел их в глухомань. Ворчали, конечно, тайком — за упаднические настроения отправляли на принудительные работы.

Последними, уже весной, в город приехали несколько человек из Новосибирска. Их тоже направили в карантин, но отношение к ним было не такое, как к обычным бродягам. Их хорошо кормили. За глаза их все звали ракетчиками: мол, с командного пункта. Чернышева душу бы продала, чтоб все узнать, но из Владимира слова была не вытянуть. Он и так зеленел, стоило ей заговорить о других мужчинах.

Выглядел Робинзон по имени Александр, конечно, подозрительно, но не страшно. Разве что его бронзовый загар на обветренном лице. Уж не атомный ли?

Счетчик показал величину, не отличающуюся от средней по городу. Естественно, ведь на КПП он должен был пройти дезактивацию. Одет он был в серый от частых стирок спортивный костюм, и такого же цвета было его худое лицо, острые черты которого казались вырезанными из камня.

Она начала с того, что измерила его рост, вес и провела общий осмотр. Все оказалось не так плохо. Хотя при росте в сто восемьдесят с лишним человек потянул на пятьдесят пять кило, выглядел он лучше многих из тех, кого она наблюдала в Убежище и в городе. Отечности не было, болезненного вздутия живота тоже. А что худой — так кто из них толстый?

— Дай, посмотрю, — она пощупала его ногу. Прикосновения ее пальцев заставили человека ощутимо напрячься.

— Плохо дело? — спросил он.

— Да нет. Совсем небольшие отеки. Надо тебе мочегонное пить и кушать побольше, это факт.

Ей обычно хватало одного взгляда, чтобы поставить этот диагноз, стоявший в карточке у каждого пятого ее пациента в городе. А что творилось за его стенами, ей было даже страшно представить. А.Д. Алиментарная дистрофия. Причиной было белковое голодание, но свою лепту вносили и холод, и тяжелые физические нагрузки, и стрессы. Самым лучшим лечением было правильное питание; то, чего даже они пока не могли себе позволить. Первые буквы диагноза совпадали с инициалами ее нового знакомого: Александр Данилов, но по иронии судьбы бродяга был практически здоров для того, кто провел последние месяцы совсем не на курорте.

Нормальным было давление, не было шумов в сердце. Чисто, без хрипов, работали легкие, что вообще было редкостью. Словно не из выжженной земли пришел, а вернулся с черноморского курорта.

Когда с общим осмотром было закончено, а кровь из вены пришельца взята и вместе с другими анализами отправлена в лабораторию, Чернышева вышла в коридор и сняла трубку, чтоб позвонить в больницу. Телефонная связь в городе действовала уже месяц, когда закончились восстановительные работы на АТС.

Через пять минут внизу хлопнула дверь. Пришла Евгения Петровна, специалист центра репродукции человека. Маше это название всегда казалось уморительным. Эта ворчливая старая жаба ей не нравилась, но как специалист она была незаменима.

— А скажи, чем ты питался? — поинтересовалась Чернышева, рассматривая его кардиограмму, когда он, наконец, освободился.

— Да так… — Данилов пожал плечами. — По-разному. Охотился. Иногда удавалось найти что-нибудь в магазинах, выкапывать гнилые овощи. Иногда не удавалось.

— И что же ты тогда ел?

— Тогда я… — он осекся, не дав словам сорваться с губ, — Ничего. Потуже затягивал пояс и терпел.

Он уже хотел пошутить, что выкапывал из-под снега не только картошку и капусту, но и людей. Но испугался, что шутку она не поймет, и тогда его просто линчуют.

— Однако, надо бы и нам поесть, — сказала Маша, взглянув на часы. — Пойду принесу твой обед. Вообще-то тебе положена банка тушенки и триста грамм сухарей, но у меня завалялось еще что-то.