Али и Нино - Курбан Саид

Снова потекли дни, одинаковые, как камешки на четках. Нино подносила Куколку к груди, тихо напевала ей по ночам грузинские песни и, глядя на это свое маленькое, сморщенное подобие, задумчиво качала головой. Со мной она обращалась пренебрежительно, даже жестоко, потому что я был мужчиной, существом, неспособным перепеленать ребенка.

Я проводил дни в министерстве. Иногда Нино вдруг звонила ко мне и сообщала об очередном чрезвычайно важном событии:

— Али хан, Куколка засмеялась и потянулась ручкой к солнцу.

— У нас очень умная Куколка, Али хан, я показала ей стеклянный шарик, и она долго разглядывала его.

— Послушай, Али хан, Куколка что-то рисует пальчиком у себя по животику. Она, наверное, будет очень талантливой.

В то время как наша Куколка рисовала что-то у себя на животике и играла со стеклянным шариком, большие дяди в далекой Европе играли с границами, армиями и государствами. Я перечитал лежащую у меня на столе информацию и посмотрел на карту, испещренную зыбкими границами сегодняшнего мира. Таинственные люди с труднопроизносимыми именами заседали в Версале и решали будущее Востока. Лишь прибывший из Анкары светловолосый генерал осмелился оказать победителям безнадежное сопротивление. Наша родина Азербайджан — была признана европейскими странами суверенным государством.

Когда Ильяс бек узнал, что английские оккупационные войска уходят из Азербайджана, его восторгам не было конца. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы остудить его пыл.

— Теперь мы совершенно свободны, — говорил Ильяс бек, — на нашей земле не осталось ни одного иностранного солдата.

Я подвел его к карте.

— Взгляни, Ильяс бек, Турция и Иран были нашим естественным укрытием, но сейчас они обессилели. Мы повисли в пустоте, и на нас надвигаются сто шестьдесят миллионов русских, жаждущих нашей нефти. Пока здесь были англичане, ни один русский — будь он белым или красным — не осмелился бы перейти нашу границу. Но как только англичане уйдут, здесь останемся только мы с тобой, да еще пара полков, которые мы сможем собрать.

Ильяс бек беззаботно замотал головой.

— Ну, о чем ты говоришь! У нас есть дипломаты, чтобы заключить с русскими мирные договоры. Перед армией стоят другие задачи. — Он указал на наши южные границы. — Армия должна отправиться вот сюда, на границу с Арменией. Там вспыхнул бунт. Уже есть приказ министра обороны генерала Мехмандара.

Англичане ушли из города. Празднично украшенными улицами ушли и наши войска, направляясь к границе с Арменией, а на границе с Россией, в Яламе остались только пограничники и несколько чиновников. Мы в министерстве готовили проекты договоров как с красными, так и с белыми, а мой отец уезжал в Иран.

Мы с Нино прощались с ним в порту. Отец грустно смотрел на нас и не спрашивал, собираемся ли мы ехать за ним.

— Что ты будешь делать в Иране?

— Может быть, женюсь, — рассеянно отвечал он, целуя нас. — Я буду навещать вас. Не переживайте, если это государство погибнет, у меня есть несколько имений в Мазандаране.

Отец взошел по трапу, потом долго стоял на палубе, глядя на нас, на крепость, на величественную Девичью башню, на город, на степь…

В Баку было знойно, занавески на окнах в министерстве были полуопущены.

Прибыли послы из России. У них были неприятные, хитрые лица. Они равнодушно и торопливо подписали уйму документов, договоров, статей, примечаний, поправок и уехали.

Улицы тонули в песке и пыли. Ветер играл обрывками бумаг. Мои тесть и теща уехали на лето в Грузию.

А границу в Яламе по-прежнему охраняли несколько пограничников.

— Асадулла, — сказал я министру, — в Яламе по ту сторону границы стоят тридцать тысяч красных.

— Наше дело — заключить договоры, — зло сказал он. — Остальное в руках Аллаха.

Я вышел на улицу. У входа в парламент стояли часовые, их начищенные штыки ярко блестели под солнцем. В самом парламенте яростно спорили депутаты от различных партий. Русские рабочие грозили начать новую забастовку, если не будут разрешены поставки нефти в Россию.

Люди собирались в чайханах, читали газеты, играли в нарды. Дети возились в раскаленной пыли. Казалось, небо низвергало на нас потоки пламени.

— Вставайте к молитве! Вставайте к молитве! Лучше молиться, чем спать — доносилось с минарета.

Я не спал, а просто лежал с закрытыми глазами. Мысли все время возвращались к тридцати тысячам солдат, стоящих на границе в Яламе.

— Очень жарко, Нино, — сказал я, — наша Куколка еще не привыкла к такой жаре. Ты ведь тоже любишь деревья, тень, воду. Поехала бы на лето к родителям в Грузию.

— Нет, — серьезно отвечала Нино, — я не хочу уезжать.

Я не стал настаивать, а Нино сидела задумчивая и хмурая.

— Мы должны уехать все вместе, Али хан, в городе очень жарко. Ведь у тебя есть в Гяндже имение, там сад, виноградник, давай уедем туда. Ведь там твоя родина, и Куколка наша будет в прохладе.

Против этого нечего было возразить. Мы собрались и уехали. Наш вагон украшал новый герб Азербайджана.

От железнодорожной станции в Гянджу вела широкая, пыльная дорога. Пересохшая река разделяла мусульманские и христианские кварталы города. Я показал Нино могилу моего прадеда Ибрагима, погибшего сто лет назад от русской пули.

Мы приехали в имение.

Ленивые, разомлевшие от жары буйволы лежали в воде. Пахло молоком, виноград созрел, и его ягоды стали крупными, как глаза буйволов. Головы крестьян были выбриты на макушке, а спереди волосы разделены пробором. В глубине сада стоял небольшой домик с деревянной верандой.

Куколка заулыбалась, увидев лошадей, собак, кур.

Мы навели в доме порядок и зажили там. Я на несколько недель позабыл о министерстве, договорах и Яламе.

Мы лежали на лужайке. Нино жевала горькую травинку, и ее загоревшее под солнцем лицо было спокойно и безмятежно, как небо над Гянджой.

— Али хан, эта Куколка моя. В следующий раз будет мальчик, и ты возьмешь его себе.

И она стала обстоятельно планировать будущее Куколки. В это будущее входили теннис, Оксфорд, французский и английский языки… Короче, весь европейский набор…

Я молчал, потому что Куколка была еще очень мала, а под Яламой стояли тридцать тысяч красных. Мы веселились на лужайке и обедали, расстелив ковры, под деревьями. Неподалеку от лежащих буйволов Нино купалась. Проходившие мимо крестьяне в маленьких круглых папахах, кланялись своему хану и приносили нам полные корзины персиков, яблок и винограда. Мы не читали газет, не получали писем, мир ограничился пределами нашего имения, и мы были почти так же счастливы, как в Дагестане.

В один из жарких летних вечеров мы сидели в комнате. Издали послышался стук копыт. Я вышел на террасу и в человеке в черной черкеске узнал Ильяс бека. Он соскочил с коня. Я радостно протянул ему руки, но он не ответил на мое приветствие. В свете лампы лицо его было бледным, щеки ввалились.

— Русские заняли Баку, — проговорил он.

Я кивнул, словно давно знал это.

— Как это случилось, Ильяс бек? — спросила стоявшая у меня за спиной Нино.

— Ночью из Яламы пришли эшелоны с русскими солдатами. Они окружили город, и парламент сдался. Все министры, не успевшие бежать, арестованы, парламент распущен. Русские рабочие перешли на сторону своих земляков. В Баку у нас не оказалось ни одного солдата. Все находились на границе с Арменией. Я собираюсь организовать добровольческий партизанский отряд.

Я оглянулся. Нино ушла в комнату, слуги впрягли коней в карету. Нино собирала вещи и о чем-то говорила по-грузински с Куколкой. Потом мы ехали полем. Ильяс бек — верхом рядом с нами.

Вдали были видны огни Гянджи. На мгновение прошлое и настоящее слились в моем сознании. Я увидел бледного, серьезного Ильяс бека с кинжалом на поясе на мардакянской бахче, спокойную и гордую Нино.

В Гянджу мы приехали глубокой ночью. На улицах было беспокойно, людно. На мосту, разделяющем армянские и азербайджанские кварталы, стояли солдаты с оружием наизготовку.

На балконе правительственного здания в свете факелов развевался флаг Азербайджанской Демократической Республики.

Глава 30

Усталые солдаты отдыхали во дворе самой большой в Гяндже мечети. Где-то у реки строчил пулемет.

Я сидел, прислонившись к стене, слушал этот отвратительный треск и думал о том, что Азербайджанская Республика доживает свои последние дни. Передо мной была миска супа, на коленях лежала тетрадь, куда я торопливо записывал происходящее.

Что произошло за это время? Что происходило в эти восемь дней с тех пор, как мы с Нино остановились в маленьком номере гянджинской гостиницы?

— Сумасшедший, ты совсем потерял голову, — говорил Ильяс бек.

Было три часа ночи. В соседней комнате спала Нино.