Приключения Сэмюэля Пингля - Сергей Беляев

- О, я уверен в этом, - сказал я, с восторгом глядя на Добби.

Итак, я начал работать у Добби в лаборатории. Он выучил меня брать кровь у подопытных животных, отделять в центрифугах сыворотку от кровяных шариков, и я уже начал думать, что понимаю очень многое.

Добби лечил меня от малокровия, этого проклятого последствия желтой лихорадки, и я чувствовал себя как-то особенно жизнерадостно. В порыве откровенности я рассказал Добби несколько эпизодов из своих скитаний, остановившись на моей жизни в Индии и Бирме. Насчет арены и Масатлана я стеснялся упоминать. Ах, бедный доктор Рольс!.. Мне до сих пор было больно вспоминать о нем.

Однажды я спросил за обедом Добби, почему он зaбрался сюда, на эту площадку над скалой Двух Роз. Добби долго молчал, и я подумал, что он не хочет отвечать. Но он печально посмотрел на меня и сказал:

- Вы забыли о контракте, Сэм. Но это место связано со старинной легендой, которая мне нравится. На этой площадке когда-то Купидон подарил Гарпократу, мифическому богу молчания, две розы, чтобы тот молчал и никому не говорил о шалостях богов. А Гарпократ обиделся и бросил розы с обрыва. Цветы, упав, окаменели, обратились в скалы... Роза, Сэм, - эмблема молчания. Лепестки ее бутона плотно сжаты, как губы, не желающие выдать тайну. Пока не кончен контракт, Сэм, помните о розе и молчите...

В тот день Добби был задумчив, печален и как бyдто расстроен.

Вечером я подошел к решетке, чтобы взглянуть на скалу Двух Роз, и отпрянул. На шоссе у скалы внизу стоял маленький человек и внимательно рассматривал в бинокль виллу Добби.

ДЕВЯТАЯ ТЕТРАДЬ

Так прошла зима. Моя тоска по дому становилась все сильней, и, наконец, наступило такое весеннее утро, когда мне снова страстно захотелось хоть одним глазом взглянуть вблизи на отца, на дядюшку и на Эдит Уинтер. Я больше не мог противиться этому желанию и решил, что свято выполню контракт и ни с кем в Эшуорфе не промолвлю ни слова. Я только взгляну издали на отцовский домик, на Эдит и возвращусь. Был как раз очень удобный для отлучки момент. Добби заперся наверху и сказал, что он занят перепиской своей рукописи и не выйдет к обеду. Мигли возился в кухне. Я небрежным тоном сказал ему, что буду работать в виварии и чтоб он меня не беспокоил. А то была у Мигли такая скверная манера: вдруг показываться в сарае, смотреть на меня, что-то ворчать себе под нос и потом удаляться.

С трепетом перешагнул я порог железной ограды.

Знакомыми с детства тропинками я быстро спускался в Эшуорф. Так было ближе. Легкомысленно я радовался, как птица, вылетевшая из клетки. Казалось, будто еще вчера я бегал по этим холмам вместе с мальчишкой Эдом и другими, сорванцами, спускался по этим заросшим диким терновником склонам. Здесь я мечтал побродить по белу свету. О, каким сплошным праздником рисовалось мне тогда кругосветное путешествие и каким жестоким испытанием оказалось оно для меня в действительности! Впрочем, я не жалел об этом. Узнав невзгоды бродячей жизни, я в то же время познал очарование постоянной смены впечатлений. Жестокость судьбц часто оказывается мнимой. Судьба заставила меня бродить по планете, но зато она познакомила меня с жизнью в самых интересных ее проявлениях.

Такие мысли пришли мне в голэву, когда, не оглядываясь, приближался я к скале Двух Роз, бодро спускаясь по извилистой знакомой тропе. Она по-прежнему камениста и по обочинам окаймлена вереском, просыпающимся от зимней спячки под влиянием весеннего воздуха и солнца. Вот старый обгоревший пень громадного дуба, когда-то сожженного в бурю молнией. Около него пробивались сквозь прошлогоднюю листву крупные темные фиалки, напоминавшие глаза Эдит. Лишайники облепили почерневшую кору старого пня, а хлопотливые муравьи уже построили здесь свой затейливый городок. Когда они успели это сделать? Да, прошли дни моего детства. Оно теперь далеко позади вместе с той бурной ночью, когда весь Эшуорф смотрел снизу на пылавший дуб.

А вот и скала Двух Роз! Дожди и ветры разрушили вершины громадных камней. Издали они напоминали очертания цветочных тугих лепестков. Сколько раз любовался я отсюда прелестным видом побережья и никогда не мог наглядеться досыта! Картина здесь была более выпукла и красочна, нежели с вершины Черного Холма. Прямо передо мной расстилалась величественная ширь океана и приятная округлость Эшуорфского залива. Маяк у мыса Джен казался крохотной спичкой, воткнутой в извилистый берег. На далеком горизонте низкие слоистые облака сливались с густыми полосами дыма. Там совершали свои рейсы пароходы линии Европа-Америка. По берегу направо в дымке веселого теплого утра растянулись поселки Олдмаунта. Домиков Уэсли с его шлюзами на канале не видно - они скрыты от меня горой Шарпи, позади которой должен тянуться тоннель Фомы. Коричневое пятно крыши замка с четырьмя готическими башенками выглядывает из-за лесистых холмов. Это замок Олдмаунт. А под ногами у меня совсем близко Эшуорф. У берега знакомые очертания пристани, мачты рыбачьих шхун, белые пятнышки парусов гоночных яхт. Слева к ручью тянутся ряды низких кирпичных сараев. Еще поворот, и я вижу памятный мне мостик, где я простился с Эдит...

По рoвным улицам старого Эшуорфа я шагал с благоговейной медлительностью, низко надвинув на глаза шляпу, чтоб не быть узнанным. Все так, как было. Нет, вернее, почти так. Над "Нептуном" по-прежнему на проржавевших петлях качалась полинявшая вывеска с угрожающим трезубцем бога морей. Но теперь лица бога не видать. Оно окончательно смыто потоками осенних ливней, а трезубец искривлен и беспомощен. Но под тентом трактира и сейчас, как обычно, матросы играли в кости, курили, стучали стаканами, обменивались крепкими солеными словами. В окне аптеки по-прежнему красовалась сушеная ящерица, а громадные стеклянные шары. наполненные разноцветными жидкостями, величественно покоились по сторонам ее. Помню, по вечерам старый Орфи зажигал позади шаров огарки, тогда ящерица лежала а таинственном сине-эеленом освещении. И каждому было ясно, что здесь аптека.

Когда я вошел в аптеку, там вместо старика Орфк с покупателями занимался молодой дрогист. По выпуклым бараньим глазам и веснушкам я узнал в нем Эда. Но странное дело, Эд совершенно не узнал меня, хотя, забывшись, я приподнял шляпу, и Эд отлично видел меня. Нас разделяло только неширокое пространство аптечного прилавка, и Эд вопросительно смотрел мне прямо в глаза.

- Что прикажете, сэр?

- Нет ли у вас средства от одышки? - произнес я, от волнения еле переводя дыхание, боясь, что Эд узнaет меня. Было очень неосторожно с моей стороны заходить в аптеку. Надо скорее убираться.

Но Эд сделал любезное лицо, которое делают приказчики перед незнакомым покупателем.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});