Бузинин Сергей Владимирович. Последняя песнь Акелы-2 - Бузинин Владимирович

А пока тело безвестного героя медленно остывало в луже собственной крови, его соотечественники, огрызаясь короткими перестрелками, медленно пятились к городской ратуше. И даже умудрялись контратаковать. Иногда – весьма успешно.

- Шестой, – отпрянув после выстрела от окна, буркнул Туташхиа, выбрасывая гильзу щелчком затвора. – Здесь – шестой. Нико! Ты не помнишь, скольких я у фортов набил?

- Дато! Имейте совесть! Я таки не имею себе забот помнить за вашу стрельбу! – чуть завистливо фыркнул Корено. – Если шо, то я таки не имею слов и за свой счет, а за ваш и того меньше. Если бы ви говорили за шекели, таки да, а за пули...

- Двое, – флегматично пожал плечами абрек. – Твоих убитых двое. Патронов сжег – патронташ. И еще, Нико, как брата прошу, говори по-русски.

- Вот шо я скажу Дато, – пропусти просьбу мимо ушей, озабочено протянул Корено и опасливо покосился на улицу через обломки пробитой пулями рамы. – Англичане таки подтянули сюдой пушку и имеют желаний на минутку сделать нам нехорошо. Таки без второго слова делаем ноги и нехай они будут себе здоровы!

- Если мы уйдем отсюда, в их руки, – горец мотнул головой в сторону улицы, – попадут наши раненые. А там Барт. Ты иди, Нико. Зачем тебе умирать? Иди и не бойся. Я прикрою.

- Черта с два! – разом позабыв свои одесские хохмочки, окрысился Николай. – Черта с два я уйду или дам тебе сдохнуть. Не мечтай.

Некоторое время вокруг царила странная, непривычная тишина. Англичане, словно позабыв об огрызающемся огнем трехэтажном коттедже, возились с орудием, Туташхиа сосредоточенно набивал магазины винтовок патронами, а Николай, воспользовавшись временным затишьем, приник к окну.

- Я вам так скажу, – озадаченно почесал затылок Корено. – Шо если бы таки я раньше имел мыслей научиться за канатоходца, то мы бы таки не имели проблем за оборону.

Абрек, не прекращая возиться с оружием, приподнял голову и вопросительно вздернул бровь.

- Смотрите глазами, Дато! – Коля ткнул пальцем куда-то за окно. – Отсюдой и до соседней крыши натянута веревка, и имей я таланты Додика Курцвайля я бы таки прошел по ёй, как по Дерибасовской и никак иначе! И таки сбросил бы на голову англичанам немножко динамита. Но шобы да таки нет, я не имею ни динамита, ни таланта, а тот портной шо мог бы сшить до мине приличный лапсердак для похорон живет у Одессы и не знает себе бед!

Ни говоря ни слова, Туташхиа подошел к окну, в несколько внимательных взглядов оценил обстановку и, достав из кобуры свой маузер, неожиданно выхватил у ничего не понимающего Корено из-за пояса револьвер. Вооружившись, он плавным движением танцора, вскочил на подоконник и аккуратно шагнул на веревку. Затаив дыхание, Николай с восхищением смотрел, как Дато, плавно скользя по натянутому канату, стреляет с двух рук. Невиданное представление длилось несколько секунд, после чего абрек, добежав до соседней крыши, споро перезарядил оружие и несколькими выстрелами добил уцелевших после первой атаки англичан. В ближайшее время никто их больше не беспокоил, а чуть меньше, чем через час подошли кавалеристы Де Ветта и все началось по новой.

Усталость давала о себе знать и потому, Дато и Николай, экспроприировав пару бесхозных лошадей и не горя большим желанием влезать в очередную свалку, не обращая внимания на заваленные мертвыми телами улицы, неторопливо пробирались к центру города. Вот только у судьбы имелись свои планы, и корректировать их с учетом пожеланий друзей, она не собиралась.

Заехав в узенький, перегороженный очередной баррикадой, мрачный проулок, они увидели, как английский офицер в изодранном гусарском кителе, пластает воздух (а заодно и подвернувшихся под руку буров) длинной саблей.

Шаг – и молодой ополченец, в толком еще не обмятой форме, рухнул с распоротым горлом. Шаг второй – и его товарищ, зажимая руками плещущий кровью живот, отлетел в сторону. Третий шаг, два почти незаметных глазу движения – и еще двое буров залили мостовую своей кровью. Единственный, оставшийся в живых коммандос вскинуть ствол винтовки еще успел, а нажать спуск уже нет – беспощадный клинок, изогнувшись в длинном выпаде, пронзил ему горло.

Ужаснувшись от зрелища молниеносной расправы, Николай, ловя фигуру офицера в прорезь прицела, повел револьверным стволом, но выстрелить так и не успел. Дато, властно направив оружие друга к земле, спрыгнул на мостовую и направился к последнему защитнику. Остановившись в двух шагах от англичанина, абрек подобрал с земли чью-то саблю и, тщательно проговаривая слова, что-то произнес по-английски. Офицер довольно расхохотался и, приглашающе взмахнув клинком, встал в фехтовальную позу. Туташхиа, демонстративно расслабленно держа саблю острием вниз, шагнул вперед. Вот только дуэли не получилось.

Выстрел, прогремев в обезлюдевшем переулке, как пушечный залп, швырнул англичанина на стену дома. Зажимая кровоточащую рану рукой, гусар оперся на саблю и попытался утвердиться на подгибающихся ногах, но вторая пуля, вошедшая точно промеж глаз, оборвала его жизнь.

- Я таки не перестаю удивляться с вас, Дато! – ехидно ухмыльнувшись, хмыкнул Корено и картинно подул на дымящийся ствол револьвера. – Я таки знаю одного рыцаря, но он таки себе бронзовый и таки Дюк! Вы имели себе желаний, шоб этот поц разделал вас своим шампуром, как тетя Песя рыбу-фиш на Пурим? Таки зря. У меня нет причин, шо бы ви имели бледный вид и розовые щечки. А шоб имели деревянный макинтош и того меньше.

Дато чуть виновато улыбнулся, пожал плечами и, взяв коня под уздцы, неторопливо пошел вперед. Туда, где еще слышалась стрельба и где могла потребоваться их помощь.

К утру в руках защитников города осталось только здание ратуши. Старое, массивное, внушительное, как сама Британия, здание сквозь глазницы выбитых окон внимательно наблюдало за мельтешением врагов под своими стенами. Ночью она укрыла в себе всех, кто успел найти в ней прибежище, а теперь, ощетинившись штыками и ружейными стволами, терпеливо ожидала последнего штурма. Последнего как для своих защитников, так и для неё.

11 марта 1900 года. Позиция диверсионного артиллерийского расчета под Мафекингом.

- Всё, – обреченно выдохнул вернувшийся из разведки рядовой, устало плюхаясь прямо на землю. – Нет больше города...

- Ты забыл добавить “сэр”! – привычно буркнул, командир расчета, но никаких мер для наказания так и не предпринял. – Где ж всё-то? Вон, стоит наш Мафекинг!

- Мафекинг стоит, – согласился разведчик, жадно глотая воду из потертой фляги. – Только не наш он уже. Куда ни глянь, везде буры: и в окопах, и фортах. А в городе даже стрельба уже не слышна. Всё, командир, нам возвращаться больше некуда.

- Чё ж мы теперь делать-то будем, а? – чуть плаксиво спросил самый молодой из расчета боец и, спеша исправить оплошность, добавил. – Сэр! Господин сержант, сэр!

- Не знаю, – угрюмо бросил сержант и, не обращая внимания на озабоченный ропот рядовых, замолчал.

- А чего тут долго думать? – чуть презрительно хмыкнул капрал – давешний любитель “побахать”. – Всего-то две возможности и осталось. Либо попытаться до своих дойти, либо сдаться. Так мы куда?

- Мне эта война уже во где сидит! – отбрасывая в сторону винтовку, чиркнул ладонью по горлу один из бойцов. – Сдаваться надо! – И как бы извиняясь за своё эмоциональное выступление, добавил уже чуть тише: – Один черт, до своих мы ни через саванну, ни через пустыню не дойдем, там все и сляжем...

- Кто еще так думает? – угрюмо буркнул сержант, обводя подчиненных тяжелым взглядом. – Да не бойтесь, ни наказывать, ни неволить никого не буду. Тут каждый сам решает. Кто за плен – бросай винтовку и отходи в сторону, кто за то, чтоб к своим пробираться, – вставай слева от меня.

На несколько минут, вселяя надежду в сердце старого служаки, в овраге воцарилась тишина. Он уже успел набрать в грудь воздуха для команды, когда на песок брякнулась первая винтовка, затем – вторая, третья, десятая.

Не дожидаясь, пока и капрал бросит оружие, сержант поднял с земли свою нехитрую амуницию и, не оглядываясь, зашагал вперед. Он успел пройти почти сотню ярдов, когда за спиной раздался шум шагов тяжелогруженого человека.

- Эй! Шепард! – хрипло окликнул его капрал. – Погоди, дальше вместе пойдем.

- Ты ж меня всегда ненавидел, а, Гибсон? – удивился сержант, глядя на приближающегося к нему сослуживца. – Чего ж тогда за мной следом поперся?

- А я и сейчас к тебе любви не питаю, – скривил губы капрал. – Вот только я, как и ты – присягу давал. Опять же – побахать люблю, а кто ж мне в плену бахнуть-то даст?

- Ну, пошли, коли так, – недовольно фыркнул сержант. – Только если ты как сейчас плестись будешь, я тебя ждать не буду. Брошу подыхать к чертям собачьим.

- Ха! Напугал! – презрительно сплюнул Гибсон, но шаг прибавил. – Ты за собою следи, а я уж как-нибудь и сам справлюсь...

Через полтора месяца разъезд колониальной полиции, объезжавший границу Наталя, наткнулся на странную парочку в рванье, отдаленно напоминающем британские мундиры. Особенно поражал незнакомец с нашивками капрала.