Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга II - Андрей Лазарчук

Стратиги разговаривали с Азаром больше часа.

Потом послали за Живаной. Потом – за деревенским жрецом и нотарием – благо, это был один и тот же человек, старый сотник Поликарп. С Поликарпом у Азара вышел спор.

– Тебе что, не всё равно, дочкой её писать или женой? – доказывал Поликарп. – А вдруг родители живы? Неясность случится. А если женой…

– Пиши, как знаешь, – слабо отмахнулся Азар. – Ты у нас умный, ты законознатец, как скажешь, так и сделаем.

Так дева-лучница Живана Секунда неожиданно для себя стала Живаной Парфенией, замужней дамой, владелицей дома, двора, сада, небольшого, но холёного и отборного стада – и солидной доли в общественных земельных угодьях. Всё это было тщательно прописано в бумагах, заверено свидетелями: Артемоном Протасием и Андроником Левкоем, – и сдано на хранение нотарию.

Все присутствующие на церемонии знали, что счастливая новобрачная, возможно, станет вдовицей в этот же день…

Глава шестая

Где-то

Отрада приложила руку к стене. Железо, шершавое железо… Грубый шов, ряд заклёпок. Высасывает тепло.

На ощупь вернулась к койке. Легла. Укрылась с головой. Не помогло. Темнота давила сверху, как поршень.

От пятнышка в глазу осталась лишь неразличимая точка. Это железо вокруг…

Так уже было! В точности так. Можно забыть то, что видишь глазами, но прикосновения запоминаются все. Было! Давно ли, недавно ли… Она не могла вспомнить подробности, но пока что ничего нового с нею не происходило.

Нет. Новым было то, что прошлый раз в руках её был револьвер… хотя бы и с одним патроном. Сейчас же не было ничего.

И прошлый раз что-то ещё произошло… кажется, её приняли за кого-то ещё… нет-нет, что-то другое, более… более страшное… но это помогло. Помогло скрыться. А сейчас её нашли. Люди с винтовками, свободно пришедшие в Мелиору, минуя всякие там пещеры и Кузни…

Но почему же – не помню-то ничего?!! Будто высосан кусочек мозга.

Нет, конечно. Просто ей запретили помнить это. Что-то очень-очень важное.

Что-то, что-то… что должен знать Алексей! Нет, наоборот – чего он не должен знать…

Да. И это как-то связано с железными стенами. С железными подземельями. С железом вообще…

Бросило в пот. Она съёжилась, поджала колени, прижала трясущиеся руки к груди. Железные подземелья. Она знала, что – спускалась в них…

Железо, истребляющее чародейство. Там, где она росла, железа было много, а чародейства мало. Потому что из-за железа чародейство хирело и гасло. А есть места, где никакое чародейство вообще не может существовать…

Да. И Алексей должен прийти туда. Только вот – зачем?

И как ему это сообщить?

…я ведь бежала тогда, чтобы сказать ему это! Передать слова… чьи? Нет, не вспомнить. Чьи-то слова. Слова кого-то… хорошего. Кого он знает, кому он поверит. Но вдогонку… что-то было сделано вдогонку. Что-то по-настоящему мерзкое.

Волосы шевельнулись. Кажется, возвращалась память…

Мелиора. Село Лаба

Ксантия и Живана даже всплакнули, обнявшись на прощание. Ксантия уходила вместе с отрядом, а Живане теперь была доля – лелеять дом. Раз уж так нелепо всё вышло…

Ей на роду было написано раннее замужество, одной из пятерых дочек деревенского коровьего лекаря. Война, казалось, отсрочила это дело – но нет, от судьбы не спрячешься и на войне. Она даже засмеялась. Не от счастья и не от досады. Просто она чувствовала, что над нею подшутили. Хотелось бы знать, как именно.

Она верхом проводила отряд, с которым следовал, лёжа в устланной свежим сеном телеге, Азар, муж её, до развилки дорог – и вернулась обратно. Всё было понятно и ей, и уходящим: где-то слева, отставая на полчаса-час, лесами и просёлками пойдёт другой, значительно больший отряд, который и подловит саптахов, развернувшихся для удара. Но спасёт ли это тех, кто идёт по дороге?..

Она знала, и уходящие знали: если спасёт, то немногих.

Она махала им вслед, пока видела. Потом повернула коня и медленно вернулась в свой незнакомый дом.

Мелиора. Далекий юго-восток

До Агафоники от перевала прямой дороги не было, и Юно встал перед выбором, что лучше: кружной путь по хорошей дороге или прямой – по просёлкам? В подобных случаях, зная способности чародеев к разгадыванию мыслей человека и подсовыванию нарочитых решений, он не доверял размышлениям, а полагался лишь на гадание или жребий. Вот и сейчас, разложив на земле карту, он ногтем провёл рядом с трактом одну чёрточку: нечет, – а возле отходящей влево проселочной дорогой поставил две: чёт. Потом – бросил игральные кости. Три и пять. Нечет и нечет.

Значит, прямо…

Испытывая какое-то непонятное смущение души, он сложил карту, а кости и стаканчик сложил в кожаный кисет. Кисет подарила ему Аэлла Саверия. Это было безнадёжно давно.

Молодыми они думали, что из колеи жизни можно как-то вырваться. Выпрыгнуть. Но не получилось. Ни у неё, ни у него….

Конрад Астион в своей коляске с затянутыми парусиной окнами протяжно застонал, потом с облегчением повалился на бок и тут же уснул.

Мелиора. Монастырь Клариана Ангела

Последний день, подумал Алексей, глядя в потолок. Я – здесь – последний – день… Это почему-то казалось ему невозможным.

Но приговор произнесён. Судья неумолим. Сейчас откроется дверь…

Коротко скрежетнул засов. Коридор был полон волокнистого, похожего на паклю, света. Вставшие на пороге казались вырезанными из чёрной бумаги.

Идём, сказали они молча.

Он поднялся. Шагнул. Это был трудный шаг.

Свет расступился, и он оказался почти во мраке. Этот свет не для тебя, сказали те, кто пришёл за ним. Иди. Иди, слав. Ты ещё не можешь считаться мёртвым…

Кто-то медленно летел над ним и чуть сзади.

Он поднимался всё выше. Клубящаяся тьма пропускала его сквозь себя, оседая на коже холодными склизкими каплями. Некоторое время он не видел вообще ничего. Потом – как-то вдруг, внезапно – тьма расступилась.

Он стоял на краю чёрного со светящимися зеленоватыми трещинами утеса. Впереди и по сторонам до бесконечности расстилалась такая же чёрная с зеленоватыми прожилками туча. И лишь под ногами Алексея в немыслимую глубину уходил облачный колодец. Свет не исходил из него, оставался внутри – но света этого хватало, чтобы на дне колодца рассмотреть кукольный город…

Волею всех, пославших меня, нисхожу в мир мёртвых и нерождённых.

Сухое дерево возвышалось над утёсом. Скрип его подобен был голосу воронов.

Гибкой змеёй упала с толстого сука отливающая серебром верёвка. Тот, кто привёл сюда Алексея, поднял её и в одно движение сделал петлю.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});