Путь к звёздам - Олег Верещагин

   Мальчишка был бледный, даже сероватый какой-то - а точнее, наверное, просто неумытый до предела. Ярко-рыжие волосы коротко подстрижены - под шлем, вроде бы дети на Сторкаде обычно коротко не стригутся. Он сидел на корточках (дикая это поза была для Сергея, он сам бы просто сел на землю или даже полуприлёг бы), свесив руки между колен и глядел прямо перед собой. Видно было, то сидеть так он готов сколько угодно, а смотреть по сторонам ему неохота совершенно.

   И всё-таки он, наверное, ощутил взгляд землянина и поднял глаза. Зелёные, конечно. Усталые, воспалённые, это было видно издалека. Моргнул и снова отвёл взгляд - куда-то в сторону.

   А Серёжка вдруг понял, что у него нету к этому сторку никакого зла. Любопытство и немного сочувствия. Конечно, если бы это был взрослый, Серёжка не подошёл бы ближе ни за что. А так - сделал несколько шагов, по-прежнему с интересом разглядывая сторка. Теперь он различал и то, что губы у врага страшные - коричневые, в глубоких чёрных трещинах и кровавых корках. "Он же пить хочет! - догадался Серёжка. - Ну конечно! А почему ему не дали пить?! Как так можно?!" - он бросил сердитый взгляд на дверь генеральского кунга.

   И сделал ещё три шага, оказавшись совсем близко от юного сторка. Снял с пояса фляжку и протянул её, сказав просто и безыскусно:

   - На, пей.

   Зелёные глаза медленно скользнули по фляжке (в них вспыхнуло на миг какое-то безумие), потом - по лицу Сергея. Сторк покачал головой. И вдруг улыбнулся (на губах в паре мест показались красные капельки) и тихо сказал (в голосе щёлкал и позванивал металлический лист):

   - Йа шёлль от ко'анд-ирр про'итт водда жен'ин, дьетть. Йа воин. Йа не питт у в'ак.

   Сергей опустил руку с фляжкой. Растерянно посмотрел вокруг - словно кто-то мог ему что-то подсказать. И увидел, что к генеральскому кунгу идёт человек... э... существ десять. И про себя ругнулся, как делали в таких случаях почти все солдаты.

   Дело в том, что движущаяся группа состояла из журналистов. Чуть сбоку с унылым видом двигался офицер по связям с прессой.

   Эту должность офицеры ОВБ[16] считали самым страшным наказанием, и она никогда не была постоянной. Собственно, её пришлось возрождать вскоре после начала войны, потому что сперва никто не видел в ней нужды: ну приезжает человек в командировку, снимает или пишет материал, за чем тут следить и что ему объяснять?! Если что нужно - так он и у действующих лиц расспросит... Но вскоре выяснилось, что война "популярна" в Галактике, за нею следили невоюющие (в том числе и достаточно сильные) цивилизации, и всем хотелось знать, как и что. И далеко не всегда из праздного любопытства - журналисты сплошь и рядом оказывались одновременно сотрудниками разных спецслужб. Но как бы не хуже оказались именно что журналисты - в самом скверном, на Земле начисто забытом, своём проявлении.

   Больше всего (хотя и не сто процентов) таких особей поставляла Йенно Мьюри. Подавляющее большинство населения Федерации в этой войне не сочувствовали вообще никому, но зато обожали пощекотать нервы "сенсационными" и "острыми" репортажами. Поэтому журналисты во-первых подвергали опасности свои собственные жизни, а если с ними что-то случалось - начинали пафосный и глупый крик про опасность профессии, свободу информации, свою неоценимую роль в истории Галактики и так далее. Во-вторых, журналисты такого типа могли - даже не по злому умыслу! - просто-напросто "сдать" врагам готовящуюся операцию, её исполнителей, её результаты (впрочем, с таким же безразличием играющего в игрушки ребёнка они "сдавали" и Альянс землянам...), а в случае чего опять начинался дикий рёв про "свободу информации". В третьих, журналисты раздражали своим желанием из всего сделать "сюжет" и тем, что с ними совершенно бесполезно было говорить про совесть, секретность, достоинство - да про что угодно, кроме "сенсации". Специалисты-медики КГБ[17] (там были лучшие в этом деле люди) с самого начала неспешно составляли подробную картотеку журналистов, и резюме, подаваемые "наверх", не утешали - большинство этих "борцов за свободу информации" были тяжело больными людьми, одержимыми массой комплексов, маний и фобий, над которыми главенствовал обычный комплекс неполноценности с манией величия в приправе.

   У англосаксов дела обстояли совершенно аналогично.

   Делалось предложение разогнать всю эту шарашку вообще. Но тут уже взвыли и неожиданно, ничего не объясняя, встали на защиту журналистов разом КГБ, ОВБ, ОВИ, ДРУ и ОКБ[18]. Собственно, с их необъяснениями было всё ясно - они наверняка уже приспособились получать через журналистов информацию и сбрасывать врагу "дезу".

   Но в результате регулярным частям пришлось заводить у себя офицеров по связям с прессой из числа местных отделов ОВБ. Которые должны были пасти журналистскую братию и следить за тем, чтобы она держалась в рамках. Работа была нудной и морально тяжёлой - психически здоровому человеку всегда тяжко общаться с душевнобольными. Хотя кое-кто из офицеров находил такое общение скорей забавным и даже вёл личный дневник, как правило служивший источником бесконечного хохота при перечитываньи.

   Но шедший вместе с этими журналистами капитан (Серёжка его не знал) к таким явно не относился. На его лице было написано только скорбное терпение, а на крепость вдали он кидал странно-выжидающие взгляды; Серёжка мог бы поклясться - ждал контробстрела.

   Людей - в смысле, землян - среди журналистов не было. Были мьюри - несколько, но один вёл себя вполне спокойно и даже скорей с достоинством, просто внимательно смотрел вокруг и временами что-то негромко говорил себе в воротник. Зато двое других бесчинствовали и, судя по всему, успели надоесть не только офицеру, но и остальным Чужим-журналистам.

   Отшагнуть Серёжка не успел. На него нацелились сразу несколько явных камер, хотя на камеру были похожи всего две или три. Зашумела разноголосица. Так, подумал он. "Земля посылает в бой детей!"? "Или отважный юный герой!"? С надеждой посмотрел на капитана - тот украдкой развёл руками и подмигнул: мол, терпи. Но почти сразу оказалось, что журналистов интересовал не Серёжка, а точнее - Серёжка в комплекте, так сказать.

   В комплекте со сторком. Который глядел на вьющихся вокруг и гомонящих журналистов... короче, Серёжка не смог бы подобрать нужных слов. С бессильным презрением, что ли? Нет, как-то не то... И куда хуже был взгляд, которым он одарил именно Серёжку.

   Эх, ты. Я думал, ты человек, а ты - надсмотрщик в тюрьме? Или экскурсовод в зоопарке? Ну и ладно...

   Сторк отвёл глаза. И окаменел. Только в расстёгнутом вороте куртки справа вздулась и толкалась беспомощно и зло под серой от пота и пыли кожей тёмная толстая вена.

   И тогда в барабанщике уфимских гренадёр Серёжке Шевырёве что-то взорвалось...

   ...Он осознал только, что идёт на пятящихся журналистов. Сжав кулаки. С онемевшим лицом. И цедит чужим голосом:

   - А ну... гады... пошли отсюда... падальщики... шакальё поганое... пошли отсюда... перестреляю, твари... сюжет... будет вам сейчас сюжет...

   Он уткнулся в грудь капитана. Тот удержал Серёжку за плечи - молча, но решительно. Отцепил пальцы правой руки от рукоятки "гюрзы" в открытой кобуре. Чуть отодвинул мальчишку назад. И, повернувшись к журналистам, что-то начал говорить - быстро и решительно - на незнакомом языке.

   Серёжка - он вдруг очень-очень устал - повернулся и вяло побрёл обратно. К глядящему на него сторку. Точнее, даже не к сторку, а так... в его направлении. Дошёл и сел рядом - просто сел в пыль.

   Журналисты уходили, подгоняемые капитаном. Серёжка увидел вдруг, как тот мьюри, который говорил в микрофон на вороте, нагнал того, который снимал "сюжет", что-то сделал рукой - и следующим движением, широко размахнувшись, швырнул прочь вырванную у соплеменника камеру. С силой толкнул его - еле-еле удержал того на ногах третий мьюри! - ладонью в грудь и, что-то бросив, пошёл прочь, опережая остальных.

   Ногой Серёжка подгрёб к себе оброненную флягу. Открыл её и, ткнув в руку отшатнувшемуся сторку, сказал сердито:

   - Пей, малёк. Быстро пей, я тебе сказал! Ты парламентёр. А парламентёров положено поить, понял?!

* * *

   От сотрясения скал под земными снарядами на пятый день вода ушла из всех семи скважин и не возвращалась. На двенадцатый день осады крепости Хи`т Хру'ан Фэст воды в её стенах давали Ќ зитт[19] бойцу, зитт - матери, у которой были грудные и раненому, 1/6 зитт женщинам, девушкам и девочкам, 1/10 зитт мальчику, который не может сражаться.

   Так было для всех родов. Детям хотели давать, сколько бойцам, но они не стали пить мужскую долю.

   На пятнадцатый день воды осталось на три дня бойцам по 1/6 зитт и по Ќ матерям грудных на тот же срок. Остальным воды не стало. К реке ползали многие, но земляне их убивали из дальнобойных пороховиков с ночными прицелами. Ещё они отбили попытку прорыва за водой на одиннадцатый день.