Двойка чаш. Приворот из гримуара - Мара Санкта

Инквизицией не позволили ему просто отступить. Он стоял, вооруженный лишь своими инстинктами и посохом, который теперь казался ему не более чем тростью против неминуемого гнева некроманта.

— Нужно было держать проповеди при себе, — прошипел Кейн, не скрывая жгучей ненависти.

Некромант поднял руку, и мертвые, следующие за ним, вступили в бой. Они двигались синхронно, как единое целое, наступая на Тристана со всех сторон, отвлекая его внимание и силы, в то время как сам Кейн собирал свою мощь для решающего удара.

Тристан рвался в бой с мертвецами, его кинжал молниеносно нашел сердце одного из них, но другие продолжали наступать. Они были неумолимы — лишены жизни, наполнены до краев стремлением, не боятся ни боли, ни потери конечностей. В них нет ничего, кроме жажды мести их хозяина.

Кейн сконцентрировал свою магическую силу, вызывая поток темной энергии, которая извергалась из его раскрытых ладоней. Его глаза вспыхнули светом, когда он наконец выпустил в Тристана мощный удар, который обрушился на Инквизитора с разрушительной силой.

Тристан попытался защититься, подняв посох, но было слишком поздно. Магическая волна обрушилась на него, сбивая на землю, сломив его защиту и лишая последней надежды на победу. Его тело было смято и обездвижено весом невидимой, но неодолимой силы, оставляя его беззащитным.

Эстер стояла в стороне, наблюдая за сценой с испугом и облегчением одновременно. Кейн повернулся к ней, его глаза все еще горели решимостью, но в его взгляде теперь было и облегчение. Он быстро перешагнул ослабленное тело Тристана и подошел к Эстер, готовый забрать ее из этого места битвы и привести в безопасность, в место, где они оба могли бы восстановиться.

— Что скажете, миледи? — спросил Кейн, ласковым движением убирая локон с ее измученного, грязного, но самого милого для него лица. — Пощадить мерзавца или казнить?

Один из солдат надавил на шею Инквизитора тем самым посохом так, что у мужчины глаза чуть из орбит не вылезли; чуть увеличить напор — и ему просто пробьют глотку.

Эстер замерла, сбитая с толку таким выбором. Она посмотрела на Тристана, который лежал бездвижно, его глаза полны были страха и недоумения. Она видела в них не только инквизитора, непреклонного охотника на ведьм, но и человека, который был близок к смерти. Этот момент выбора был для нее тяжелее, чем любая магическая дуэль.

С одной стороны, она могла отомстить за все страдания, которые причинил ей Инквизитор. С другой стороны, она знала, что цепь насилия порождает только новое насилие, и убийство наполовину обездвиженного врага не принесет истинного удовлетворения.

— Кейн, — начала она осторожно, но ее голос дрожал от напряжения, — я… я не знаю.

Кейн смотрел на нее и не торопил с ответом. Его мощь была в ее руках, и это дало Эстер чувство контроля, которого она так долго была лишена.

— Убийство не исправит прошлых ошибок, — продолжила она, и ее слова были тяжелы, но решительны. — Он уже обезврежен. Пусть Инквизиция узнает, что мы не стали играть по их же кровавым правилам. Пусть он уходит с жизнью, но и с позором, с поражением, которое он не сможет скрыть.

Солдат, удерживающий Тристана, посмотрел на хозяина в ожидании приказа. Граф лишь кивнул. Солдат убрал посох с шею мужчины, который всхлипнул, впуская воздух в свои воспаленные легкие.

— Сегодня твой удачный день, клериканская крыса, — сказал ему Кейн. — К тебе проявили милосердие, которого, честно, ты не достоин. Живи и помни, что был побежден. Беги и не оглядывайся, миледи может и передумать.

Тристан, с трудом дыша, понял, что ему дан шанс, хоть и сомнительный — шанс выжить. Он тут же вскочил на ноги и, не оборачиваясь, помчался прочь с треклятой поляны; его фигура быстро растворилась среди деревьев.

Только когда Инквизитор исчез, Кейн обратил внимание на тело, лежащее рядом с незавершенным магическим кругом. Он подошел ближе и осмотрел лицо мертвеца.

— Ирви… — вырвалось у него.

Тишина окутала поляну, когда Кейн, потрясенный, опустился на колени рядом с телом Ирви. Некромант смотрел на своего бывшего ученика, пытаясь понять, как талантливый молодой маг мог зайти так далеко. Но теперь Ирви лежал перед ним, побежденный, погибший смертью предателя.

Эстер стояла рядом, охваченная собственной печалью; она взглянула на Кейна и собралась с духом, чтобы рассказать ему правду.

— Кейн… — начала она, и ее голос дрожал от скорби и нерешительности. — Ирви… он пытался стать сильнее тебя. Он хотел выпить мою магию, чтобы обрести силу, которая превзошла бы даже твою.

Кейн медленно повернул голову к Эстер, его карие глаза отражали глубокую, невероятную боль.

— Он всегда жаждал могущества, — тихо проговорил граф. — Но я не мог представить, что он зайдет так далеко… что он посмеет напасть на тебя, Эстер.

Они оба молчали, потерянные в своих мыслях и чувствах. Эстер положила Кейну руку на плечо, пытаясь передать ему хоть каплю утешения.

— Мы оба знали его, как друга, но потеряли, как врага, — прошептала она, отводя взгляд от жестокого зрелища.

Некромант медленно поднялся на ноги. Смерть Ирви поразила его гораздо глубже, чем мог бы признаться самому себе. Ученик, в ком он видел такой потенциал и на которого возлагал столько надежд, стал не больше, чем эпизодом в памяти и предупреждением о том, как амбиции могут исказить душу и повести по пути предательства.

Кейну казалось, что с каждым днем мир становится все холоднее, безлюднее, бессмысленнее. Он многое потерял в своей жизни — друзей, любовь, веру в то, что добро всегда побеждает зло. И в каждой такой потере он видел отражение своих собственных недостатков, своего собственного неумения сохранить рядом дорогих ему людей.

Ирви был для Кейна не просто учеником. В его воспитании он находил надежду на обновление, возможность передать свои знания следующему поколению. В его успехах и достижениях Кейн видел отражение своей собственной жизни, словно Ирви был его сыном. Они разделяли мечты и идеалы, проводили бесконечные часы, поглощенные магическими трактатами и экспериментами. Кейн открыл перед Ирви мир, где магия и знание — это силы, способные изменить все вокруг.

Поэтому предательство оказалось таким резким и болезненным — Кейн не просто потерял ученика, он потерял часть себя, часть своей души, которую он вложил в Ирви. С каждой раной, которую он наносил врагам, он теперь чувствовал еще одну — внутри, от руки того, кого он считал семьей.

Эстер мягко подошла к Кейну, чувствуя тяжесть его скорби, как свою собственную. Она знала, что слова тут бессильны — их исцеляющая сила уступала тишине, которая говорила громче любых речей.