Утопленник из Блюгейт-филдс - Энн Перри

— Да, мэм, — учащенно дыша от волнения, ответила горничная. — Я незамедлительно доложу ее светлости!

Служанка вышла, аккуратно закрыв за собой дверь. Затем ее каблуки быстро застучали в коридоре, свидетельствуя о том, что она бежит, подобрав юбки.

Горничная возвратилась минуты через четыре.

— Мэм, будьте добры, пройдите в обеденный зал, где ее светлость завтракает. — Она не оставила места для отказа, даже если бы Шарлотта и собиралась отказаться.

— Благодарю вас, — ответила Шарлотта, проходя мимо служанки: это так приятно, когда перед тобой открывают дверь. Она знала, где находится обеденный зал, и могла обойтись без провожатой.

Эмили сидела за столом. Ее светлые волосы уже были уложены в затейливую прическу; она была в пеньюаре из тафты цвета морской волны, на вид очень изящном и дорогом. Шарлотта тотчас же остро ощутила собственную тусклость; она почувствовала себя мокрым осенним листом рядом с роскошным распустившимся цветком. Возбуждение покинуло ее, и она тяжело опустилась на стул напротив сестры. У нее возникли образы горячей ванны с благовониями, затем она мысленно представила, как почтительная горничная одевает ее в ослепительные мягкие шелка, похожие на крылья бабочек.

— Ну? — нетерпеливо спросила Эмили, разбивая мечты реальностью. — В чем дело? Что случилось? Не молчи же так, держа меня в напряжении! Вот уже несколько месяцев я не слышала ни одного приличного скандала. Мне приносят лишь бесконечные пересуды о любовных связях, которые давно уже были предсказуемы для всех тех, у кого есть глаза. Да и кому какое дело до чужих любовных похождений? Люди говорят о них только потому, что не могут найти ничего более интересного. И на самом деле никто ничего не имеет против — я хочу сказать, никаких пылающих страстей. Все это очень глупая игра. Шарлотта! — Она с силой опустила чашку; хрупкий фарфор звякнул, но, к счастью, не разбился. — Ради всего святого, что стряслось?

Шарлотта взяла себя в руки. В любом случае бабочки живут всего день, от силы два.

— Убийство! — выпалила она.

Мгновенно став серьезной, Эмили села прямо.

— Чаю? — предложила она, протягивая руку за серебряным колокольчиком, стоящим на столе. — Кого убили? Кого-нибудь из тех, кого я знаю?

Тотчас же появилась горничная. Судя по всему, она стояла за дверью. Эмили хмуро посмотрела на нее.

— Гвиннет, пожалуйста, принеси свежего чаю и тостов для миссис Питт.

— Да, мэм.

— Тостов не надо, — поспешно вставила Шарлотта, подумав о том, как будет влезать в шелка, подобные крыльям бабочек.

— Все равно захвати тосты, Гвиннет, — и поторопись, я не хочу, чтобы ты поспела только к обеду. — Эмили подождала, когда за служанкой закроется дверь. — Так кого же убили? — повторила она. — И как? И почему?

— Одного мальчика по имени Артур Уэйбурн, — прямо ответила Шарлотта. — Он захлебнулся в ванне — а почему, я точно не знаю.

Эмили нетерпеливо нахмурилась.

— Что ты имеешь в виду под словом «точно»? То есть ты хочешь сказать «приблизительно»? Шарлотта, ты говоришь какую-то ерунду. Кому могло понадобиться убивать ребенка? Это ведь не какой-то младенец, от которого избавились, чтобы он не мешал. Ты же сказала, что у него есть имя.

— Ну, он уже был далеко не младенцем. Ему было шестнадцать лет.

— Шестнадцать! Шарлотта, ты нарочно меня злишь? Вероятно, произошел несчастный случай. Это Томас решил, что речь идет об убийстве, или же ты все выдумала сама? — Эмили откинулась назад, и в ее взгляде появилось разочарование.

Внезапно вся эта мрачная, печальная история снова обрела реальность.

— Крайне маловероятно, что этот подросток захлебнулся случайно, — ответила Шарлотта, глядя на стол, заставленный изящным фарфором и вазочками с фруктовым джемом и усыпанный крошками. — И, определенно, не сам он спустил свой труп в канализационный люк.

От неожиданности Эмили поперхнулась.

— В канализационный люк? — воскликнула она, кашляя и стуча кулаком себя по груди. — Ты сказала, в канализационный люк?

— Совершенно верно. А до того он подвергался гомосексуальным надругательствам и подхватил одну неприятную болезнь.

— Какой ужас! — Сделав глубокий вдох, Эмили отпила глоток чая. — Что это был за подросток? Я так понимаю, из городских низов, из одного из тех районов…

— Напротив, — перебила сестру Шарлотта. — Он был старшим сыном одного благородного…

В этот момент открылась дверь и вошла горничная с чайником и корзинкой с тостами. Пока она ставила все это на стол, задержавшись на мгновение в надежде на то, что разговор возобновится, обе женщины хранили полное молчание. Наконец, поймав ледяной взгляд Эмили, служанка удалилась, взмахнув юбками.

— Кто? — нетерпеливо спросила Эмили. — Кто это был?

— Это был старший сын одного благородного семейства, — отчетливо проговорила Шарлотта. — Сын сэра Энсти и леди Уэйбурн, с Эксетер-стрит.

Пораженная Эмили уставилась на нее, не обращая внимания на чайник и поднимающийся из него ароматный пар.

— Это же немыслимо! — наконец взорвалась она. — Помилуй Бог, как такое могло случиться?

— У них с братом был наставник, — сказала Шарлотта, начиная с наиболее важных моментов истории. — Можно мне чаю? Некий Морис Джером, весьма неприятный тип, очень холодный и очень чопорный. Он умный и не любит высокомерное отношение богачей с куриными мозгами. Спасибо. — Она взяла чашку, очень легкую, расписанную голубыми и золотыми цветами. — Младший брат, тот, который остался в живых, заявил, что Джером приставал к нему неподобающим образом.

— О господи! — Казалось, чай во рту у Эмили внезапно стал горьким. — Какая грязь! Может быть, все-таки возьмешь тост? Абрикосовый джем очень вкусный. Право, какая мерзость. Если честно, я такие вещи вообще не понимаю. На самом деле я даже не подозревала ни о чем подобном до тех пор, пока случайно не услышала, как кто-то из друзей Джорджа упомянул об одной отвратительной гадости… — Она пододвинула сестре сливочное масло. — Так в чем же загадка? Ты напугала Гвиннет словами о величайшей несправедливости. Скандал налицо, но если только этому негодяю не сойдет с рук его преступление, где же несправедливость? Его судили, и он будет повешен. Как то и должно быть.

Шарлотта решила воздержаться от споров относительно того, следует ли вообще кого-то вешать. Это подождет до другого случая. Она взяла масло.

— Но на самом деле его вина не была доказана! — с жаром произнесла она. — Существует множество других версий, которые до сих пор не были ни доказаны, ни опровергнуты.

Подозрительно прищурившись, Эмили посмотрела на нее.

— Какие, например? Лично мне все ясно.

Шарлотта протянула руку за абрикосовым джемом.

— Разумеется, это очевидно, — отрезала она. — Однако из этого еще не следует, что это правда. Возможно, Артур Уэйбурн не был тем невинным подростком, каким все его считают. Быть может, у него была извращенная связь с двумя другими мальчиками, а те сначала боялись, но затем взбунтовались и убили его.

— Есть хоть какие-нибудь основания так полагать? — Очевидно, ее слова нисколько не убедили Эмили. Шарлотта почувствовала, что интерес сестры стремительно угасает.

— Я рассказала тебе не все, — сказала она, решив испробовать другой подход.

— Ты мне вообще ничего не рассказала! — язвительно заметила Эмили. — Ничего такого, над чем стоит задуматься.

— Я была на судебном заседании, — продолжала Шарлотта. — Я видела свидетелей и слышала все показания.

— Не может быть! — воскликнула Эмили, и ее щеки покраснели от разочарования. Она выпрямилась на чиппендейловском стуле. — Я никогда не бывала в суде!

— Конечно, не бывала, — с легким раздражением заметила Шарлотта. — Благородным дамам там не место.

Эмили предостерегающе прищурилась. Внезапно тема стала слишком захватывающей, чтобы выяснять отношения друг с другом.

Шарлотта поняла намек. В конце концов, ей было нужно содействие сестры; больше того, именно ради этого она и пришла. Она быстро пересказала все, что смогла вспомнить, описав зал заседаний, ассенизатора, нашедшего тело, Энсти Уэйбурна, двух подростков, Эсмонда Вандерли и другого мужчину, дававших показания относительно морального облика Джерома, Альби Фробишера и Абигайль Винтерс. Шарлотта постаралась как можно точнее передать все, что они говорили. Она также попыталась как могла объяснить свои собственные смешанные чувства в отношении самого Джерома и его жены Эжени. В заключение она изложила свою теорию насчет Годфри, Титуса Суинфорда и Артура Уэйбурна.

Эмили долго молча смотрела на нее. Чай остыл; она не обращала на него внимания.

— Понятно, — наконец сказала она. — Теперь мне понятно, что нам ничего не известно — по крайней мере, недостаточно для полной уверенности. Я даже не догадывалась о том, что существуют юноши, которые зарабатывают на жизнь вот таким образом. Это ужасно — бедные существа! Хотя я уже обнаружила, что в высшем обществе гораздо больше разных возмутительных вещей, чем я считала, когда жила у нас дома на Кейтер-стрит. Тогда мы были невероятно наивными. Я нахожу кое-кого из друзей Джорджа отталкивающими. Больше того, я спрашивала у него, почему, во имя всего святого, он с ними общается. Но Джордж просто говорит, что знает их всю свою жизнь, а когда ты уже привык к какому-то человеку, то склонен не замечать его неблаговидные поступки. Они просто один за другим проникают в твое сознание, и ты даже не понимаешь, какие они отвратительные, поскольку у тебя в памяти сохранился образ того человека, каким твой знакомый был в прошлом, и ты уже не можешь оценивать их объективно, — как это было бы в отношении того, с кем ты только что познакомился. Быть может, то же самое случилось и с Джеромом. Его жена не заметила тех значительных перемен, которые с ним произошли. — Подняв брови, Эмили посмотрела на стол, протянула было руку к колокольчику, затем передумала.