В доме коммерции советника (дореволюц. издание) - Евгения Марлитт

– Мнѣ кажется, что съ этимъ богатствомъ посѣтило меня и несчастіе. Теперь всѣ тѣ, которые протягиваютъ мнѣ руки,чтобы притянуть меня къ себѣ, не желаютъ обладать лично мною, но тѣми золотыми волнами, которыя такъ обильно за мною слѣдуютъ.

Докторъ испуганно посмотрѣлъ на свою собесѣдницу.

– Боже мой! Какимъ образомъ пришли вы къ такому возмутительному заключенію?

Кети засмѣялась принужденнымъ смѣхомъ.

– И вы еще спрашиваете? Неужели вы не замѣчаете, что меня ежечасно принуждаютъ подкрѣплять въ себѣ это возмутительное убѣжденіе. Меня стараются увѣрить, что въ моемъ миломъ Дрезденѣ меня любятъ и ласкаютъ только потому, что я богата; учителя раздуваютъ въ мнѣ слабую искру музыкальнаго таланта лишь изъ крупнаго гонорара, который я имъ плачу, а опекунъ ухаживаетъ за питомицей и сватается за нее, потому что лучше всѣхъ знаетъ ея стоимость.

Говоря это, Кети безцѣльно смотрѣла на вечернее небо; а когда она украдкой взглянула на Брука, онъ сдѣлалъ движеніе, точно передъ его глазами блеснула молнія.

– Развѣ это дѣло рѣшенное? – спросилъ онъ, запинаясь. – И вамъ конечно очень больно сознаться, что и Морицъ думаетъ также?

Кети съ любопытствомъ прислушивалась къ его голосу, который теперь казался необыкновенно слабымъ и дрожащимъ.

– Меня еще больше удивляетъ то, что каждый считаетъ своимъ долгомъ непремѣнно вмѣшаться въ это дѣло, – отвѣчала она съ гордостью, выпрямившись во весь ростъ и нервно тряхнувъ головою.

– Бѣдная золотая рыбка, не легко ей обороняться, что-бы не сдѣлаться жалкою игрушкою въ рукахъ эгоистовъ. А я этого положительно не хочу. Вѣдь, вы сами, докторъ, того мнѣнія, что сирота должна отдать себя на распоряженія старшихъ. Отсюда вы меня изгоняете, а между тѣмъ тамъ, – готовы сковать мои ноги цѣпями, что-бы я осталась. Желала-бы я знать, кто даетъ вамъ право на такое самовольное распоряженіе? Въ послѣдній разъ спрашиваю я васъ: что я вамъ сдѣлала?

Кети едва удерживала слезы, душившія ея горло; даже губы слегка тряслись отъ упорной борьбы.

– Ни слова болѣе, Кети! – прошепталъ Брукъ, схвативъ ее руку своими холодными, точно желѣзными пальцами. – Счастіе, что я знаю всю вашу честность и вашу неспособность разыгрывать комедіи, а то я подумалъ бы, что вы преднамѣренно избрали эту утонченную пытку для того, что бы вырвать у меня мою самую сокровенную тайну. Но я не хочу этого.

Брукъ скрестилъ руки на груди и сдѣлалъ нѣсколько шаговъ по направленію къ дому, потомъ остановился, снова подошелъ къ Кети и сказалъ:

– Впрочемъ, мнѣ очень интересно знать, какимъ образомъ я надѣваю на васъ цѣпи, чтобы вы здѣсь остались? – спросилъ онъ совершенно спокойно.

Кети сильно покраснѣла; нѣсколько минутъ она медлила отвѣтомъ, но потомъ рѣшительно сказала:

– Вы желаете, чтобы я сдѣлалась хозяйкою въ виллѣ Баумгартенъ.

– Я?

Докторъ удивленно посмотрѣлъ на молодую дѣвушку и, судорожно прижавъ руки къ груди, громко засмѣялся.

– А на чемъ основано это предположеніе? Для чего мнѣ желать, чтобы вы сдѣлались владѣтельницею виллы? – спросилъ онъ, сдерживая свой голосъ.

– Потому что, если вѣрить Флорѣ, вамъ не хочется оставить больную Генріэтту на произволъ судьбы, – отвѣчала Кети откровенно. – Вы находите, что я съ любовью ухаживаю за бѣдною сестрою; а для того, чтобы и на будущее время положеніе ея въ домѣ совѣтника не измѣнилось, я должна сдѣлаться женою Морица.

– И вы думаете, что я тоже участвую въ этой семейной интригѣ? И вы не шутите? Неужели-же вы забыли, какъ я возставалъ противъ вашего желанія ухаживать за Генріэттою и совѣтовалъ вамъ воротиться въ Дрезденъ?

– Съ тѣхъ поръ многое уже измѣнилось, – возразила она поспѣшно; – въ сентябрѣ мѣсяцѣ вы на-всегда уѣдите отсюда, и тогда вамъ будетъ безразлично, кто живетъ и хозяйничаетъ въ виллѣ. Ваше спокойствіе не будетъ нарушаемо несимпатичною личностью…

– Кети! – воскликнулъ Брукъ съ упрекомъ.

– Что прикажите, докторъ? – Впрочемъ, мысль подобнаго устройства весьма понятна и естественна, и только такое неразвитое существо, какъ я, могло такъ долго не замѣтить, что вокругъ него происходитъ, – сказала она съ притворнымъ равнодушіемъ, точно вдругъ пріобрѣла многолѣтнюю опытность.

– Тогда ничто не измѣнилось-бы въ семейномъ кружкѣ, въ составъ котораго не вошло бы посторонней личности; все домашнее устройство осталось-бы, какъ было, всѣ привычки, порядки въ виллѣ не измѣнились-бы ни на волосъ. Все, даже мой желѣзный шкафъ въ башнѣ могъ-бы остаться на мѣстѣ. Да, очень практично придумано.

– И это кажется вамъ настолько натуральнымъ, что вы остаетесь, не колеблясь? – спросилъ докторъ съ волненіемъ.

– Нѣтъ, докторъ, вы слишкомъ рано торжествуете, – вскричала она съ злорадствомъ. – Со мною трудно справиться; сегодня я уѣзжаю. Я пришла сюда, чтобы проститься съ тетушкою Діаконусъ, и, конечно, засмѣялась бы, узнавъ, что вы такъ поздно вздумали изгонять меня, если-бы это не оскорбило мое самолюбіе. Мои сестры сегодня только открыли мнѣ глаза и разсказали мнѣ о той счастливой будущности, которую для меня подготовляютъ. Въ моментъ неожиданнаго открытія я почувствовала, что изъ голубой гостинной президентши мне осталась только одна дорога, а именно: на станцію желѣзной дороги; и я бы тотчасъ уѣхала, если-бы не вспомнила о принятыхъ на себя обязанностяхъ. Впрочемъ, я уѣзжаю только на время, а тамъ постараюсь убѣдить Морица, чтобы онъ на-всегда потерялъ надежду на мое къ нему расположеніе, никогда не расчитывалъ на другія отношенія со мною, кромѣ строго родственныхъ, и возьму съ него слово не принимать со мною другаго тона, кромѣ тона опекуна.

Сказавъ это, Кети низко опустила голову, ея грудь порывисто поднималась и опускалась, все лицо горѣло яркимъ румянцемъ женской стыдливости; но она, во что бы то ни стало, хотѣла высказаться человѣку, который, по ея мнѣнію, такъ несправедливо судилъ о ней.

Брукъ вздохнулъ свободнѣе и выпрямился, точно съ плечъ его свалилась тяжесть.

– Съ того памятнаго дня, какъ мы внесли въ вашъ домъ больную Генріэтту, между ею и тетушкою Діаконусъ завязалась тѣсная дружба, – продолжала Кети съ поспѣшностью. – Теперь я спокойнѣе уѣду, зная, что тетушка возьметъ Генріэтту на свое попеченіе. Объ этомъ хотѣла я просить ее, когда, нѣсколько минутъ тому назадъ, приближалась сюда. Но теперь я напишу ей изъ Дрездена, потому что вы сами поймете, можетъ-ли изгнанная изъ вашего дома, снова вступить на его порогъ?

Съ этими словами молодая дѣвушка прошла мимо него.

– Прощайте! – сказала она, слегка поклонившись, и направилась къ мосту.

Дойдя до группы тополей, Кети обернулась, чтобы еще разъ взглянуть на дорогой домикъ; тамъ, изъ за угла, торчали дѣтскія головки, стараясь пробраться впередъ, а у дерева молча стоялъ докторъ, крѣпко опершись обѣими руками о зеленую доску стола и устремивъ на удалявшуюся дѣвушку пристальный взглядъ съ почти дикимъ выраженіемъ.

Загадочное дѣвичье сердце! Не задумавшись ни на минуту, бросилась Кети назадъ, быстро пробѣжала по той землѣ, на которую нога ея не должна была больше ступать, и ласково положивъ свои теплыя руки на холодные пальцы доктора прошептала со страхомъ въ голосѣ:

– Боже мой! не больны-ли вы?

– Нѣтъ, я здоровъ, Кети, но я чувствую слабость, хотя не ту слабость, въ которой вы меня недавно обвиняли! – сказалъ онъ едва слышно. – Ступайте, – ступайте! Развѣ вы не видите, что я нахожусь въ такомъ настроеніи, когда каждое теплое слово, каждый ласковый взглядъ превращаются въ пытку! – воскликнулъ онъ и, поспѣшно нагнувшись, прижалъ свои горячія губы, крѣпко и страстно, къ рукѣ, все еще лежавшей на пальцахъ.

Кети вздрогнула отъ испуга, но, не смотря на то, почувствовала, что сердце ея переполнилось какимъ-то блаженствомъ и она чуть не вскричала:

– Нѣтъ, я не пойду, я нужна тебѣ.

Но снова взглянувъ на доктора, стоявшаго передъ нею съ болѣзненно-блѣднымъ лицомъ и молча указывавшаго на мостъ, молодая дѣвушка, не оглядываясь, убѣжала, точно за нею гнался злой духъ съ огненнымъ мечемъ.

Нѣсколько часовъ спустя, Кети въ шляпкѣ и въ вуали, съ дорожною сумкою черезъ плечо, спускалась по боковой лѣстницѣ виллы, стараясь, чтобы никто не замѣтилъ ея отъѣзда.

Бѣдная Генріэтта, хотя и горько плакала, прощаясь съ дорогою сестрою, но все таки не задерживала ее, предчувствуя, что непрошенное вмѣшательство Флоры, непремѣнно повлекло бы за собой цѣлый рядъ тяжелыхъ сценъ. Больная согласилась тоже не говорить никому объ отъѣздѣ сестры, пока они сами не узнаютъ о ея намѣреніяхъ изъ письма, которое Кети не замедлитъ прислать изъ Дрездена.

Впрочемъ Генріэтта взяла слово съ Кети, что въ ту минуту, когда она почувствуетъ необходимость съ нею видѣться, то Кети тотчасъ пріѣдетъ, все равно гдѣ бы она не находилась.

Больная долго стояла у окна и съ отчаяніемъ протягивала руки, какъ бы желая удержать удаляющуюся Кети, которая еще разъ обернулась, съ любовью посмотрѣла на сестру и опустила вуаль надъ заплаканными глазами.