Крымский оборотень - Александр Александрович Тамоников

начнем.

– Ну, хорошо, – вздохнул Завьялов. – А как у вас обстоят дела с убийствами? Точнее сказать, с их регистрацией?

– Это, опять же, смотря какие убийства, – сказал Ярошенко. – Они ведь тоже бывают разные.

– Это как? – не понял Завьялов.

– Есть убийства, которые проходят по военному ведомству, – пояснил подполковник. – Вот, скажем, недавно за городом ликвидировали группу фашистских диверсантов…

– Знаю, – перебил Завьялов. – И даже сам принимал в ликвидации участие.

– Ну, вот видите! Так это – не наши убийства. Они как раз и проходят по вашему, по военному ведомству. Их мы не касаемся. Да, по сути, и не убийства это, а ликвидация врага. А есть другие убийства – на бытовой почве или, скажем, с целью ограбления. Так эти уже наши. Их мы, конечно, все регистрируем. Ну и, понятно, ищем убийц.

– Ясно, – кивнул Завьялов. – И как – находите?

– Когда как, – вздохнул подполковник. – Убийство – дело серьезное. Даже если, допустим, кто-то кого-то убил на почве ревности. А у нас кадровые проблемы. Особо и искать-то некому, а те, кто ищут, мало что умеют. Такая беда! Но – стараемся.

– Хорошо, – сказал Завьялов. – Давайте тогда поговорим подробнее о бытовых убийствах.

– Давайте, – без особого энтузиазма согласился милицейский начальник. – Что именно вас интересует?

– Меня интересуют все убийства в городе, совершенные с того момента, как немцы ушли из города и по сегодняшний день.

– Прямо-таки все-все? – уточнил подполковник.

– Виноват, – поправился Завьялов. – Разумеется, не все подряд. А именно убийства мужчин. И не просто мужчин, а молодых мужчин. Приблизительно тридцати лет от роду. Есть такие?

– Если бы я помнил каждое убийство! – вздохнул Ярошенко. – Хотя их, в общем, и немного, но все равно – попробуй все упомни. Тут и без них голова кругом. Придется вам подождать, пока мои молодцы полистают книгу учета происшествий и найдут дела. Если, конечно, такие убийства имели место. А уж если не имели – то что ж поделать?

– Хорошо, – кивнул Завьялов. – Раз требуется подождать, значит, будем ждать.

– Тогда побудьте в кабинете, а я дам распоряжения, – сказал подполковник и вышел.

Конечно, шансов напасть на след гестаповского агента Улыбки именно таким образом было крайне мало, и Завьялов это прекрасно понимал. Даже если в городе и вправду кто-то недавно убил молодого мужчину, то далеко не факт, что это мог сделать именно Улыбка. Да, Никите и вправду нужны были другие документы, это было логично. Но, может статься, они уже у него имелись? Может, он запасся ими еще раньше, при немецкой оккупации? И теперь, когда пришел час, он просто воспользовался ими. Был Никитой Филипповым – стал кем-то другим. Все логично и просто. И убивать никого не нужно. В конце концов, убийство – это всегда риск. Для чего Улыбке рисковать пуще меры? Наоборот, ему выгодно исчезнуть как можно тише и незаметнее.

Но с другой стороны – никаких других ниточек и крючочков, за которые можно было бы зацепиться, ни у Завьялова, ни у Ольхина с Волошко не было. А потому приходилось цепляться за то, что было. Вернее, выискивать эти самые крючочки и ниточки и надеяться на удачу, которая, говорят, иногда все же поворачивается лицом к тем, кто делает правое дело. А Завьялов с товарищами был на стороне правого дела. Они старались напасть на след врага, погубившего как минимум две подпольные организации.

Подполковник отсутствовал недолго. Вскоре он вернулся, держа в руках две тощие папки.

– Вот, – сказал он, – нашли. Таких-то убийств, оказывается, всего-то два. Другие – не подходят. А эти самые подходящие.

Завьялов взял из рук подполковника обе папки и скептически их осмотрел.

– Что ж это они у вас такие тоненькие? – спросил он.

– Так ведь ищем! – развел руками подполковник. – И потому по ходу дела они будут пополняться новыми документами. А пока – что имеем.

– Я так понимаю, что оба эти убийства не раскрыты? – спросил Завьялов.

– Пока – именно так, – подтвердил Ярошенко.

Завьялов открыл первую папку и почти сразу же ее закрыл. Речь в деле шла об убийстве некоего Алтынбаева Ильяса, татарина. В деле имелась даже фотография убитого – молодого мужчины с типично восточной внешностью. Вряд ли Улыбка со своим славянским типом лица захотел бы воспользоваться документами, где бы он значился как татарин Ильяс Алтынбаев.

А вот второе дело было куда как интереснее. В нем речь шла о некоем Афанасии Рыбакове, чье тело было обнаружено соседями в одной из городских квартир. То есть по месту собственного жительства. Завьялов бегло изучал дело и одновременно старался уяснить его суть. Значит, так. Этого самого Афанасия Рыбакова убили буквально спустя три или четыре дня после того, как в Симферополь вошли советские войска. Более точной даты в деле не значилось, была лишь дата приблизительная. Как его убили? Выстрелом в голову. Из какого именно оружия был произведен выстрел и тем более с какого расстояния – об этом в деле не говорилось решительно ничего. Что касаемо личности убитого, то здесь также сведения были скупы. Говорилось лишь, что гражданин Афанасий Рыбаков – коренной симферополец, во время оккупации жил безысходно в городе – вначале с матерью, но в 1942 году мать умерла, и потому вплоть до самой своей смерти он проживал один. Почему у него не было семьи и отчего его в свое время не отправили на фронт, в деле также не упоминалось ни словом.

Свидетельские показания также почти не проясняли картину. Да и свидетелей-то было немного – всего лишь четверо соседей. И все они в один голос говорили практически одно и то же. Да, жил здесь такой Афанасий Рыбаков. Вначале – вместе с матерью, затем один. Как жил? Как все, так и он. Чем занимался? А кто ж его знает, чем он занимался. Соседи о том его не спрашивали, а сам он в откровения не пускался. В общем, как-то перебивался. Одним словом, как все.

Почему он не был на фронте? Да вроде вначале был, но потом, почти перед самым вступлением в город немцев, вдруг возник дома. Его матушка тогда была еще жива, и она вкратце поведала соседям, что ее сын был ранен и после ранения списан за негодностью к дальнейшей службе. Оттого и вернулся домой.

Что свидетели сказали об убийстве? В