Тайна желтой комнаты - Гастон Леру

Сегодня, 15 января, настал великий день суда. Жозеф Рультабий не вернулся, возможно, мы никогда его больше не увидим. Среди журналистов тоже есть свои герои, ставшие жертвами долга – профессионального долга, первейшего в ряду всех прочих. Быть может, он погиб, исполняя свой долг! Мы сумеем за него отомстить. Наш директор придет сегодня на заседание суда в Версале и принесет письмо, то самое письмо, которое содержит имя убийцы!»

В начале статьи был помещен портрет Рультабия.

* * *

Парижане, которые отправились в тот день в Версаль на судебный процесс, именовавшийся «Тайна Желтой комнаты», наверняка помнят, какое множество людей скопилось на вокзале Сен-Лазар. В поездах не хватало мест, и пришлось отправлять дополнительные составы. Статья в «Эпок» взволновала всех, возбудив всеобщее любопытство, вызвав ожесточенные споры. Дело дошло до рукопашной между сторонниками Жозефа Рультабия и ярыми приверженцами Фредерика Ларсана, ибо, как это ни странно, лихорадочное возбуждение людей объяснялось не столько тем, что могут осудить невинного человека, сколько убежденностью в правильности их собственного понимания тайны Желтой комнаты. Каждый по-своему объяснял эту тайну, считая свое суждение единственно верным. Те, кто придерживался взглядов Фредерика Ларсана, никак не могли позволить подвергнуть сомнению проницательность этого крайне популярного полицейского, а все остальные, у кого было иное объяснение преступлению, утверждали, естественно, что прав Жозеф Рультабий, хотя никто еще не знал его версии. С номером «Эпок» в руках ларсанцы и рультабийцы отчаянно спорили и препирались не только на лестнице версальского Дворца правосудия, но и в самом зале суда. Пришлось организовать специальную службу по поддержанию порядка. Огромная толпа людей, которым не удалось проникнуть в зал, до самого вечера осаждала здание суда; с трудом сдерживаемая военными подразделениями и полицией, она с жадностью ловила любую новость, подхватывая самые фантастические слухи. В какой-то момент разнесся, например, слух, что в разгар судебного заседания арестовали самого г-на Станжерсона, который признался будто бы в покушении на жизнь собственной дочери… Это было чистое безумие. Всеобщее возбуждение достигло высшей точки. И все с нетерпением ждали Рультабия. Одни уверяли, что знают его, другие утверждали, будто видели его в толпе, и, когда какой-нибудь молодой человек с пропуском в руках пересекал пустое пространство, отделявшее толпу от Дворца правосудия, начиналась страшная суматоха, люди готовы были раздавить друг друга. Со всех сторон слышались крики: «Рультабий! Вот он, Рультабий!» Такими возгласами встречали чуть ли не каждого свидетеля, отдаленно похожего на того, чей портрет был напечатан в «Эпок». Появление директора «Эпок» послужило сигналом к новым волнениям. Одни аплодировали, другие свистели. В толпе было много женщин.

Заседание суда проходило под председательством г-на де Року, судьи, буквально пропитанного всеми предрассудками, свойственными судейским чинам, но безупречно честного человека. Вызвали свидетелей. Я был, разумеется, среди них, подобно всем, кто так или иначе был причастен к тайнам замка Гландье: г-ну Станжерсону, неузнаваемому, постаревшему лет на десять, Ларсану, г-ну Артуру У. Рансу с таким же, как и раньше, багровым лицом, папаше Жаку, папаше Матье, которого привели в наручниках два жандарма, госпоже Матье с залитым слезами лицом, супругам Бернье, обеим сиделкам, метрдотелю, всей прислуге замка, служащему почтового отделения № 40, железнодорожному служащему из Эпине, нескольким друзьям Станжерсона и его дочери, а также свидетелям, выступавшим в защиту г-на Робера Дарзака. Мне посчастливилось быть в числе первых свидетелей, это позволило мне присутствовать практически на всем процессе.

Вряд ли надо говорить о том, что в зале заседания яблоку негде было упасть. Адвокаты сидели даже на ступеньках, ведущих к помосту, где восседал суд, а позади судей в красных мантиях собрались представители прокуратур со всей округи. На скамью подсудимых в сопровождении жандармов проследовал г-н Робер Дарзак, высокий и красивый. Он держался удивительно спокойно. Его встретили не сочувственным, а, скорее, восторженным шепотом. Он тотчас же наклонился к своему адвокату, метру Анри-Роберу, который уже разложил папку с делом; помощником у него был метр Андре Эс, тогда еще молодой дебютант.

Многие ожидали, что г-н Станжерсон пожмет руку обвиняемому, но тут уже вызвали свидетелей, которые тотчас покинули зал, так что надежды на сенсацию не оправдались. И конечно, все заметили, с каким пристальным интересом отнеслись присяжные, занимавшие свои места, к короткой беседе метра Анри-Робера с директором «Эпок», который затем сел среди публики в первом ряду. Кое-кто выразил удивление, что он не последовал вместе с другими свидетелями в отведенный для них зал.

Чтение обвинительного акта прошло, как это чаще всего бывает, без всяких происшествий. Я не стану приводить здесь долгого допроса, которому подвергли г-на Дарзака. Он отвечал самым естественным и в то же время таинственным образом. Все, что он мог сказать, казалось вполне естественным, все, о чем он молчал, выглядело ужасным даже в глазах тех, кто чувствовал его невиновность. Его молчание по тем пунктам обвинения, которые мы уже знаем, оборачивалось против него и грозило ему неминуемой гибелью. Он не поддался на уговоры председателя судебного заседания и прокурора. Те настаивали, твердили, что молчание при подобных обстоятельствах равносильно смерти.

– Хорошо, – заявил он в ответ, – в таком случае мне придется пойти на это, но я невиновен!

Воспользовавшись этим моментом, метр Анри-Робер с поразительной ловкостью, которой был славен, попытался возвеличить характер своего подзащитного, сославшись на самый факт его молчания и намекая на некий моральный долг, который одни только героические души могут взять на себя и неукоснительно следовать ему. Знаменитому адвокату удалось полностью убедить лишь тех, кто знал г-на Дарзака, остальные все еще колебались. Был объявлен перерыв, затем начались свидетельские показания, а Рультабий все не появлялся. Каждый раз, как открывалась дверь, все взоры устремлялись к этой двери, затем обращались к директору «Эпок», с невозмутимым видом сидевшему на своем месте. Наконец все увидели, как он сунул руку в карман и вытащил из него какое-то письмо. Этому жесту сопутствовал громкий шепот, прокатившийся по залу.

В мои намерения вовсе не входит описывать здесь все перипетии процесса. Я достаточно долго рассказывал о каждом этапе этого дела и не собираюсь навязывать читателям новый перечень событий, окруженных непроницаемой тайной. Мне не терпится поскорее добраться до поистине драматического момента этого незабываемого дня. Случилось это в ту минуту, когда метр Анри-Робер задавал вопросы папаше Матье, который, стоя между двумя жандармами у барьера, отделяющего судей от публики, пытался оправдаться, доказывая, что не убивал «зеленого человека». Тут вызвали его жену и устроили ей очную ставку с ним. Разразившись рыданиями, она призналась, что была «подругой» лесника, что муж ее догадывался об этом; однако она твердо стояла на том, что он не был причастен к убийству «ее друга». Тогда метр Анри-Робер обратился с просьбой к суду соблаговолить сразу же заслушать в этой связи Фредерика Ларсана.

– В краткой беседе, – заявил адвокат, – которую я только что во время перерыва имел с Фредериком Ларсаном, он дал мне понять, что смерть лесника можно объяснить иначе, без вмешательства папаши Матье. Любопытно было бы познакомиться с гипотезой Фредерика Ларсана.

Пригласили Фредерика Ларсана. Он высказался совершенно определенно:

– Я не вижу необходимости примешивать сюда папашу Матье. Я уже говорил об этом господину де Марке, однако смертоносные угрозы этого человека, видимо, повредили ему в глазах господина судебного следователя. На мой взгляд, покушение на мадемуазель Станжерсон и убийство лесника – это одно и то же дело. В убийцу мадемуазель Станжерсон, бежавшего через центральный двор, стреляли; стрелявшие вполне могли подумать, будто бы задели его, они могли подумать, что убили его, на самом же деле он всего лишь споткнулся в тот момент, когда уже готов был исчезнуть, свернув за угол правого крыла замка. Там он наткнулся на лесника, который, безусловно, хотел воспрепятствовать его бегству. В руках убийца все еще держал нож, которым только что ранил мадемуазель Станжерсон, он ударил им лесника и попал в сердце. Смерть наступила мгновенно.

Это простое объяснение показалось тем более приемлемым, что многие из тех, кто интересовался тайной замка Гландье, уже пришли к такому выводу самостоятельно. Послышался шепот одобрения.

– А что же сталось в таком случае с убийцей? – спросил председательствующий.