Кремль 2222. Тушино - Олег Бондарев

«Что это, ее дом? – с удивлением подумал нейромант. – Неужто она действительно живет прямо здесь, посреди Тушино?»

– Чего ты хочешь, хомо? – снова услышал он до боли знакомый голос у себя в голове.

Она сидела в самом темном углу, на потрепанном кресле‑качалке. Нейромант не сразу разглядел хозяйку из‑за полумрака. Солнечного света, который пробивался через щели между досками на окнах, катастрофически не хватало, чтобы рассмотреть незнакомку в деталях. Громобой подался вперед, но она выставила перед собой руку, призывая его остановиться.

– Чего ты хочешь, хомо? – снова, в который уж раз, повторила Природа.

Громобой скрипнул зубами. Он готов был голову дать на отсечение, что это Бо. Голос ее был практически лишен интонаций, но и имеющихся хватало, чтобы понять, кто перед ним. Вряд ли злой дух мог их воспроизвести с такой поразительной точностью. Очень вряд ли…

– Бо, – тихо позвал нейромант. – Это я, Гром.

Фигура в кресле‑качалке вздрогнула. Медленно, незнакомка повернула голову и уставилась на непрошеного гостя.

– Бо… Гром… Это кажется мне знакомым… но я не могу вспомнить, с чем связаны эти слова.

– Ну как же? Бо – это ты, а я – это Гром… – принялся объяснять бородач, но она снова вскинула руку.

– Довольно! У меня нет времени играть в эти игры! Я должна расправиться с механизмами! Все, что связано с механизмами, должно быть уничтожено!

Щелкуну было несладко, но он держался. Громобой видел, как обезумевшие мутанты бросаются на ящера, невзирая на многочисленные раны. Но сейчас его мало волновал био, пусть и неоднократно выручавший его из беды. Сейчас нейромант мог думать только о возлюбленной, которая будто бы канула в Красном поле больше года назад, но теперь, кажется, сидела перед ним, слегка покачиваясь в кресле взад‑вперед. Он чувствовал, что это – она самая, но сама она, похоже, не помнила ничего из своего прошлого.

– Я знаю, почему ты ненавидишь механизмы, – сказал нейромант уверенно.

– Я тоже знаю, – с усмешкой сказала она. – Потому что я – Природа. А механизмы убивают природу. Я должна защитить себя. Защитить своих детей…

– Все это чушь, Бо, – беззастенчиво заявил Громобой. – Ты ненавидишь механизмы потому, что мы прежде жили в месте, где им поклоняются все, от мала до велика.

– Мы? Жили? О чем ты, хомо?

Природа хмыкнула, но как‑то очень неуверенно, как будто засомневалась. Громобой почувствовал это и, вдохновленный, продолжил:

– Мы жили с тобой в месте, которое зовется Зона трех заводов. Там мы встретились и… полюбили друг друга.

– Я никогда не полюбила бы Дитя Механизмов! – раздраженно воскликнула она.

Он открыл рот, чтобы возразить ей, как вдруг доски, которыми было забито окно, содрогнулись так, словно в них врезался таран. Нейромант вздрогнул и резко повернул голову на звук.

– Кто сюда ломится? – вопросил он, снова обращаясь к Природе. – Кто‑то из твоих… детей?

– Чего ты хочешь, Дитя Механизмов? – проигнорировав его вопросы, простонала собеседница. – Для чего ты пришел?

– Я искал союзницу, – честно ответил нейромант, – а нашел утраченную любовь.

В окно ударили вновь – сильней, чем прежде. Доски жалобно захрустели.

– Я даю тебе последний шанс, Дитя Механизмов, – сквозь стиснутые зубы процедила Природа. – Последний шанс уйти, пока я тебя не уничтожила. Все, что связано с механизмами, должно быть уничтожено…

– Мы не связаны с механизмами, Бо! – в отчаянии воскликнул Громобой. – Мы сами по себе, мы – два любящих человека! Мы сбежали из Зоны трех заводов, потому что хотели быть вместе, а они – они нам мешали! Вот почему ты ненавидишь механизмы – потому что думаешь, что из‑за них погиб я, твой возлюбленный, твой муж!

Доски разлетелись под яростным натиском, и внутрь, кувыркаясь, ввалился рукокрыл. Вместе с ним в комнату проник яркий солнечный свет, который осветил не только потрепанную мебель и ковер, устилающий пол, но и саму хозяйку этого дома. Громобой, застыв, смотрел на покачивающуюся в кресле особу. Первое, что бросалось в глаза – это ее лицо. Его украшали многочисленные ожоги и шрамы от порезов, но нейромант готов был поклясться, что перед ним именно Бо. Даже увечья не смогли убить ее изысканную красоту. Некогда у нее были чудесные длинные темные волосы, которые она заплетала в косу, чтобы не мешали работать – теперь от них остались только редкие клочки, торчащие из головы то тут, то там. На левом глазу обосновалось чудовищное бельмо. У правого уха отсутствовала мочка. Природе явно неслабо досталось.

Но это была его Бо, Громобой узнал бы свою любовь даже в обгоревшем трупе.

Рукокрыл, вертя уродливой головой, медленно поднимался на ноги.

– Вспомни меня! – проорал нейромант. – Я стаббер Гром! У нас с тобой должен был быть ребенок, Бо! Ты помнишь?

Рукокрыл содрогнулся и опрометью бросился на бородача, однако тот живо вскинул оба пистоля и одновременно спустил курки. Град пуль обрушился на грудную клетку мутанта, однако Природа не позволяла ему дать стрекача – несмотря на смертельные раны, нетопырь тащился к Громобою из последних сил.

– Вспоминай! – проорал нейромант. – Ты должна вспомнить! Мы шли в Кремль, чтобы там найти свой дом!

Первый рукокрыл все‑таки рухнул замертво, однако ему на смену пришел другой – пулей влетев в окно, он врезался в замешкавшегося бородача и буквально впечатал его в стену. От удара тело пронзила чудовищная боль, и нейромант против воли вскрикнул – проклятая оболочка еще не до конца восстановилась после недавних ран.

– Вспомни! – проорал Громобой, отчаянно пытаясь оттолкнуть от себя щелкающего зубами рукокрыла.

Острые когти царапали кожу, оставляя на ней кровавые борозды. Нейромант чувствовал, что быстро теряет силы, проигрывая чудовищу самую главную битву – за собственную жизнь. Впрочем, стоило ли ему жить, если даже возлюбленная жена, которая считалась умершей, а теперь оказалась живой, не узнавала в нем ненаглядного мужа? Ради чего все эти странствия по московской Зоне, ради чего битвы с нео, ради чего поиск провизии, патронов и чистой, пригодной для питья воды? Кому нужны эти снования по разрушенному городу? Ему они уж точно радости не приносят.

«Столица давно мертва, – подумал бородач, глядя в безумные глаза рукокрыла, который, раскрыв пасть, завопил так, что перепонки едва не лопнули. – А мы все еще изображаем подобие жизни…»

Громобой умудрился выглянуть из‑за уродливой головы мутанта и еще раз взглянуть на нее. Он живо вспомнил, как приходил к ней под покровом ночи, сгорая от желания увидеть ее чудесное лицо, чтобы прикоснуться к ее мягкой щеке, а уж если она прижималась к нему, то стаббер чувствовал себя на седьмом небе от счастья. И, вспомнив все это, Громобой в каком‑то странном приступе отчаяния хрипло прорычал:

– Сломаны зубья о планки креста…

Тут его оставили последние силы, и бородач отдался на волю судьбе. Пусть рукокрыл делает с ним, что хочет, пусть впивается в горло зубами, пусть рвет его на куски и пожирает их, заливая кровью ободранный ковер…

Но мутант вдруг замер, как вкопанный. Тяжело дыша, Громобой уставился на крылатое чудовище, не понимая, что произошло, как вдруг до его ушей долетело робкое:

– Это наша вера… а та вера – не та…

Рукокрыл отступил, и нейромант бессильно скатился по стене на пол. Плащ его был изорван. Особенно досталось рукавам, от которых, благодаря когтям мутанта, остались сплошные лохмотья. Громобой попытался сплюнуть, но ослабел настолько, что слюна не долетела до пола, а осела на грязной бороде. Это отчего‑то насмешило нейроманта, и он захихикал, потому что не было сил хохотать. Это был нервный смех, который мог до того плавно перетечь в полноценное сумасшествие, что сам бородач не успел бы даже заметить в себе случившейся метаморфозы. Однако голос Природы оборвал его на полпути к безумству.

– Неужели это и вправду ты, Гром?

– Я, Бо, – ответил он. – Я.

Морщась, нейромант вытер бороду правым рукавом. Он чувствовал себя совершенно опустошенным, но его жизнь, казалось, впервые за долгое время наполнилась смыслом.

Мутанты, нападавшие на Щелкуна, неожиданно попятились от стального ящера, и Громобой мысленно велел «Рексу» повременить с ответной атакой. А нетопырь довольно неожиданно помог нейроманту подняться, и тот даже не сопротивлялся – только дважды чуть не грохнулся, потому что ноги, изможденные, с трудом удерживали даже вес тела.

Однако не успел Громобой подняться, как на шею к нему бросилась Бо, и, если б не стена за спиной, бородач точно рухнул бы на пол вместе с пришедшей в себя женой. Впрочем, в те мгновения нейромант думал вовсе не о падениях и подъемах.

– Это ты, ты! – воскликнула Бо. – Мой хороший, мой любимый… Как же я скучала!