Жизнь номер два (СИ) - Казьмин Михаил Иванович

Ну да, в гимназии пообтерся, да и с головой дружит… Кстати, надо будет у Шаболдина пробить для Ваньки и его мальчишек рубля три премии за помощь в поимке убийц. Сделав в памяти зарубку, я подумал и решил Лидии не говорить. Пробью премию — и так узнает, не пробью — хоть балаболом в ее глазах не стану.

— Сама-то как? — поинтересовался я. — Замуж еще не собираешься?

— Ой, да что вы, — засмущалась девушка, — хоть годик еще поработаю, там и приданое приличное будет.

Ох, вот же кому-то повезет… А я вот, похоже, эту девочку так и упустил. Да и ладно. Мне сейчас важнее за Аглаю кое-кому должок вернуть. Хороший такой должок, да еще и с процентами, большими и толстыми…

— Ваня говорил, у вас в доме убили кого-то? — ни сословные границы, ни монастырское воспитание не помогли Лидии сдержать врожденное женское любопытство.

— Да. Первачку мою. Ее Аглаей звали, — ответил я.

— Перва-а-ачку… — разочарованно протянула Лидия.

— Да, первачку! — вот еще, будет она тут нос воротить! — Молодую женщину, всего на пять лет старше нас с тобой! Дочка у нее осталась, четыре года малышке! И стреляли в меня, не в нее! А она меня собой закрыла!

— Я не знала… — Лидия смутилась. — Нас учили, что бляди и первачки падшие…

— А тому, что «не судите, да не судимы будете», [1] вас учили? Вот что далеко ходить, ты сама много среди соседей своей семьи знаешь вдовушек, которые после мужа ни-ни, никому и никогда?

— Ну-у-у… — девушка призадумалась, — которые не старые еще, так и ни одной, почитай. Но это тут при чем?

— А при том, Лида, что ты как первые полгодика замужем побудешь, вспомни мои слова, да и подумай, сможешь дальше без заветных утех жить, или как. Аглая замужем была, а как муж погиб, так и не смогла.

— Ну кому что, — густо покраснев, проговорила Лида. — Меня вот учили руками зарабатывать, а не передком. Для спасения души оно так полезнее.

— Спасение души, это да, — согласился я и тут же зашел с другой стороны. — А помнишь, что Сам Христос сказал: «Больше же сея любви никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя»? [2] То есть ради любви к ближнему и душой своей пожертвовать не грех.

Лида притихла, опустила глазки и ушла в себя. Ну вот, загрузил девочку… Ну и ладно. Думать полезно, вот пусть сидит и думает. А то, понимаешь, то ей не так, это не этак… Жизнь все-таки не настолько проста, как тому учат в монастырях, так что пускай привыкает. Нет, я понимаю, монастырское воспитание как раз и рассчитано на подготовку правильных девушек, которые потом становятся правильными женами, но что-то кажется мне, что вот у этой синеглазки все сложится не настолько прямолинейно, хоть другого пути для себя она и не видит. Ну это пока не видит… Я вот тоже ее пути не вижу, предвидения моего только и хватает, чтобы понимать: жизнь у Лиды сложится совсем иначе, чем она сама сейчас о том думает.

— Что это у тебя? — поинтересовался я, когда Лида извлекла из своей котомки внушительной толщины книгу.

— Рудольф Карлович предложили пройти испытание на ди… дипломированную, — вспомнила она нужное слово, — сестру милосердия. Я согласилась, так-то все больше заработать смогу, пока не замужем, да намного больше. Вот, готовлюсь.

Лидия показала книгу — «Полное руководство для сестры милосердия в больничной, амбулаторной и надомной практике». Солидное название, под стать толщине книги.

— Деньги на залог я отложила уже, теперь вот книжку учу. На занятия в больницу доктор обещали сводить, — похвасталась Лидия.

— Залог? Какой залог? — удивился я.

— Чтобы до испытания допустили, надо десять рублей внести, — пояснила девушка. — Если испытание пройду, семь рублей из них мне вернут.

Ну да, разумно. Сумма залога, конечно, немалая, но вполне подъемная. И совсем уж ни на что негодных отсекает, и собрать ее вполне можно, если цель себе поставить. А что не полностью возвращают, тоже понятно — принимающим испытание платить-то надо…

Лида углубилась в книгу, я же погрузился в мысли о текущем, как сказать, моменте. Что ж, за исключением попадания моей многострадальной тушки в жаровой зажим да удара головой об лестницу, все прошло по плану. Шаболдин всех, включая убийц, изолировал, о моем состоянии убийцам толком ничего не известно, но должный уровень надежды на исход, фатальный для меня и благополучный для них, эта обстановка у них поддерживает. Вот и отлично, тем больнее ударит по ним мой здоровый и цветущий вид, глядишь, и расколятся побыстрее от переизбытка разочарования. Монахов надо только заранее предупредить, чтобы к моему появлению они надежно заблокировали несостоявшимся убийцам магические возможности. Что-то не тянет меня освежать впечатления от того зажима…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Жалеете ее? — голос Лидии влез в мои мысли как-то неожиданно. Я не сразу сообразил, о чем это она, и переспросил:

— Кого?

— Аглаю свою, — так, и тут, что ли, ревность? Ох, женщины…

— Жалею, — а что тут еще скажешь? — И ее жалею, и себя жалею…

— Неужели так трудно без этих утех жить? — пряча глазки, поинтересовалась Лида.

— Ох, Лида, объяснять бессмысленно. Попробуешь — сама поймешь. Только вот не в одних утехах тут дело…

— А в чем?

— Она молодая была. Красивая, веселая, добрая… Нам просто было хорошо вместе. А ее убили… А я рядом был и ничего сделать не мог. Ничего! — чуть не выкрикнул я.

— Простите меня, — похоже, девочка и правда поняла, что завела меня не туда. — Простите! Я такая глупая, не надо было мне так говорить! А вы хороший, добрый…

— Ну да, добрый, — мысли об Аглае я успел запрятать подальше и сейчас думал уже о своем деле. — Там время не вышло еще? А то мне надо двух человек под топор палача подвести. Так, по доброте…

— Не говорите так! — Лида аж ножкой топнула. — Вы добрый, я знаю!

— Ладно, добрый, уговорила, — возмущенное личико девушки с раздувающимися ноздрями и горящими глазенками меня совсем не пугало. — Так что со временем-то?

— Пойду Рудольфа Карловича позову, — ответила Лидия. — Без его дозволения вам вставать нельзя! Только вот…

— Что?

— А мне с вами можно?

— Вообще-то, любопытной Варваре на базаре нос оторвали, — видя, как опять надуваются от обиды ее губки, я поспешил сдать назад. — Но раз ты не Варвара, то можно. Тем более, ты же меня раненого выхаживала, так что имеешь право знать.

Синие глазки радостно заблестели. Ну вот где, спрашивается, справедливость? Могла бы, между прочим, и с поцелуем накинуться, я был бы не против… Ладно, нет, значит нет.

— Так, Лида, я что-то не понял, — я постарался, чтобы мой голос звучал построже, — ты к доктору не бегала еще или уже вернулась?

— Ой, — Лида аж подскочила, — прощенья прошу, я сей же час!

…Доктор, осмотрев меня, ощупав затылок, заглянув в глаза, оттянув при этом веки, и заставив напоследок показать язык, нашел меня вполне здоровым, но посоветовал резких движений избегать. Я встал, оделся, подумал, не взять ли с собой шашку, и все-таки решил не брать, понадеявшись на монахов. Короткое путешествие по лестнице, и мы втроем стоим перед дверьми столовой. Губные, стоявшие у дверей, посторонились, видимо, был у них приказ меня пропустить. Я глубоко вздохнул и зашел первым.

— Добрый всем день, кто того заслуживает, — негромко сказал я, едва переступив порог. — Я, кажется, что-то пропустил?..

[1] Мф. 7:1

[2] Ин. 15:13

Глава 25. Обвинения и признания

Я огляделся. Видеть Шаболдина, восседающего во главе стола, было, прямо скажу, необычно. Правда, смотрелся Борис Григорьевич не так величественно, потому к нему жался десятник Семен с записной книжицей, должно быть, протоколировал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Дядя и отец разместились по правую и левую руку от губного пристава. С одной стороны стола сидели Волковы, все втроем, с другой, явно стесняясь, что их посадили за господский стол, пытались выглядеть незаметными дворецкий Матвей Суханов, Пахом Загладин, мастер на все руки, чинивший в доме все, что требовало починки, кроме разве что одежды, да горничная Наташа Петрова. В конце стола сидел отец Маркел. Монахи сидели отдельно, поставив себе стулья по углам столовой. Губные стражники стояли у дверей не только снаружи, но и внутри, да еще и у окон.