По следам М.Р. - Борис Раевский

Витя уныло поглядел на нее: ничего особенного, корзина как корзина, даже не очень большая.

Наконец секретарь освободился и выслушал Витю.

— Мутный снимок? Темно? Не разобрать? Плохо дело! Вот если б оригинал! Или клише!

— А что такое… клише?

— Пластинка! Цинковая! Для снимков!

«Клише… клише…» — Витя вспомнил рассказ «шефа». Как ему велели все клише уничтожить. Почему?

Брови секретаря забрались на самую верхушку лба:

— Уничтожить клише?! В первый раз слышу! Мрак! Жуть! Туман! Это уж только, если ЧП!

* * *

Выходя из школы, Витя попрощался с Олей и с Генькой, но с полдороги повернул обратно и, краснея, спросил:

— Десять копеек есть? Для дела нужно, честное слово.

Серебряную монетку Витя разменял у чистильщика. Хотелось пить, но он нарочно обходил будки газировщиц: деньги не для того взяты.

Секретарь редакции «Зари» надоумил разыскать дивизионного фотографа, по снимкам которого делали клише. И Витя сразу вспомнил слова Филимоныча о чудаке Ян Яныче.

«Вот кого надо найти!»

Вошел в телефонную будку, повесил портфель на крючок и плотно прихлопнул дверь.

Оглянулся: очереди у будки нет. Вот и отлично: Вите нужен был телефон надолго. Конечно, можно бы пойти к Генке или к Оле и от них звонить. И проще, и удобнее. Но ведь решено, чтобы каждый сам…

Во-первых, позвонить генералу. Витя мысленно уже отрепетировал разговор. Снимет трубку, скажет:

— Я — следопыт, Витя Мальцев. Помните, товарищ генерал, мы были у вас с учителем, Николаем Филимонычем?

Генерал, конечно, вспомнит. И скажет: всегда рад помочь. Он ведь, когда они были в гостях, так и сказал: «Всегда рад помочь». И тогда Витя скажет, что Николай Филимонович заболел, извинится за беспокойство и спросит у генерала телефон дивизионного фотографа.

— Извините, товарищ генерал, — скажет он. — Кроме вас, не у кого достать этот телефон. А он нам очень нужен. Очень.

Именно так он скажет: учитель заболел. Не объяснять же, что Филимоныч временно велел считать, будто его нет?! Глуповато как-то. Несолидно.

Генерал даст телефон. Витя запишет его, еще раз поблагодарит и положит трубку.

Весь разговор был продуман Витей до мелочей, и все- таки он долго не решался набрать номер. Боязно… Как ни говори, первый раз в жизни будет беседовать один на один с генералом, настоящим генералом.

«Ну, хватит, — рассердился на себя Витя. — Раз… два… два с половиной…»

При счете «три» он решительно снял трубку.

Разговор с генералом получился короткий.

— Жаль, — сказал он, услышав, что учитель заболел.

А телефона фотографа у него не было. Но зато он дал телефоны майора Бортового и завдела Евсея Львовича.

— У них, наверно, узнаете, — сказал генерал.

И на прощанье добавил:

— Всегда рад помочь.

Витя положил трубку и отер лоб. Фу ты! Да, нелегко беседовать с генералами!..

Отдохнул немного и позвонил майору.

Голос Бортового звучал в трубке еще оглушительнее, чем на сборе:

— А, следопыт! Ну как, все мировые тайны открыли?

В этот момент в трубке что-то затрещало.

— Погоди минутку, — сказал Бортовой. — Дверь открою.

Когда майор снова взял трубку, голос у него был приглушенный.

— Прости, ко мне пришли. Поговорим через часок. Ладно?

Хорошо, что у Вити был запас двухкопеечных монет. Позвонит из библиотеки. Давно пора туда — график подпирает.

Андрей Андреевич Бортовой прервал разговор с Витей потому, что к нему нежданно-негаданно явилась Оля.

Увидев ее на пороге, разведмайор удивленно вскинул брови:

— Вот сюрприз! Откуда ты, прелестное дитя?!

Оля покраснела. Конечно, невежливо являться без всякого зова. Запомнила адрес (шесть-шесть-шесть!) и прямо в гости. Хороша!

Она стала оправдываться, но майор перебил:

— Ясно-понятно! Насчет следопытских дел? Заходи в комнату, я — сейчас!

Пока Андрей Андреевич заканчивал телефонный разговор, Оля осмотрелась. Комната была увешана оружием: кривая кавказская сабля, старинное двухствольное ружье, финский нож в большом кожаном футляре, матовый пистолет с насечкой и надписью на рукоятке: «Боевому орлу-командиру от верных разведчиков».

Оля даже поежилась: как-то неуютно среди этих ружей и ножей. Но что поделаешь — сама решилась!..

Вчера вечером Оля была у Рокотовых. С прошлой весны она часто навещала их. Настасья Владимировна всегда потчевала Олю ее любимым вишневым вареньем без косточек, а заметно повеселевший Владимир Михайлович рассказывал о своих делах. С тех пор, как ребята восстановили доброе имя М. Р., Владимир Михайлович пристрастился ходить по архивам. Искал новые материалы о своем отце. Правда, пока ему удалось найти только один коротенький документ — донесение шпика в жандармское управление о подпольном собрании у Михаила Рокотова. Но даже один такой документ — восемь строчек, наспех нацарапанных чернильным карандашом, — был чрезвычайно дорог. Мало сказать дорог. Бесценен. И каждый раз, говоря о своей находке, Владимир Михайлович торжественно подчеркивал, что начало всей истории положили красные следопыты. Вообще он стал очень разговорчивым и особенно любил давать советы. И Оля нарочно при нем рассказывала о следопытских делах.

Вот и вчера, когда Оля завела речь о «Большой Берте», Владимир Михайлович стал рассуждать вслух. И получилось у него, что главной фигурой поисков должен стать разведмайор. Контужен и все перезабыл? Ничего! Надо только найти подход…

— Вопросы ему задавали? — осведомился старик.

— Еще бы! Сам генерал спрашивал.

— Вот и нельзя было! Генерал, а не знает! У нас чертежник был контуженный, так мы приноровились. Надо не спрашивать, а излагать факты. Будто не он тебе, а ты ему рассказываешь. И тогда он подтвердит: «верно». Или скажет — «ерунда». А потом начнет припоминать подробности. Так, мало-помалу все и выяснится. Вот попробуй. Только, смотри, вопросы не задавай!

Оле не пришлось задавать вопросы. Бортовой вернулся из коридора и с ходу сам спросил:

— Значит, решила толкнуться ко мне? Молодец! Память у меня хоть и поотшибло, но не насовсем. Бывает, вспоминаю…

— Если вам излагают факты? — обрадовалась Оля.

— Что? Впрочем, пожалуй… Вот, кстати, и изложи.

Фактов, к сожалению, было мало. Оля выложила их и сокрушенно добавила:

— Сам генерал и то больше не знает.

— Генерал? Так вы и у него были? Ну-ка, ну-ка. Давай подробнее. Глядишь, и я припомню… Может, насчет разведки он что-нибудь говорил?

— Кажется, в штабфронте были ею недовольны.

— Недовольны? — Бортовой сорвался с места и зашагал по комнате. — Ясное дело! Чуть что — из мухи слона… Все насмарку: и ордена, и слава! — Он уже не говорил, а выкрикивал, мотаясь из угла в угол. — Чем они были недовольны? Чем именно?

— Тем, что о «Берте» ничего не узнали.

— А-а! — Бортовой облегченно вздохнул. Замедлил шаги, успокоился, сел рядом с Олей.

— Давай дальше! Что вы еще выведали?

— Больше ничего.

— Да! — майор покачал головой. — Не помогли твои факты. Пропала пушка! Как сон, как утренний туман.

* * *

Витя позвонил Бортовому ровно через час.

Услышав Витину просьбу, Бортовой замолчал. Словно обдумывал, как поступить.

— Телефон фотографа? Где-то в старом блокноте. А какие тебе фотографии?

Витя замялся. Может, у фотографа ничего и нет. А насчет отца долго объяснять… Наконец промямлил:

— Про войну…

— Задурил вам голову капитан. Все про войну, да про войну. А телефон фотографа… Не знаю, сохранился ли. Позвони через недельку. Я поищу.

Витя попрощался и положил трубку.

«Ну, вот, — подумал он. — Не везет…»

Оставалась одна надежда — Евсей Львович.

Витя нащупал в кармане последнюю двухкопеечную монету.

* * *

На тихой Таврической улице после революции богатые квартиры сразу опустели: владельцы поторопились убраться из большевистского Питера. В их жилища стали вселять рабочих с нищих окраин, балтийских матросов, демобилизованных солдат.

Латышскому стрелку Яну Розиту из охраны Смольного достались две комнаты с балконом. Долго не мог он привыкнуть к такому простору. По вечерам, покуривая трубочку, расхаживал по гулким пустым комнатам, и паркет жалобно скрипел под солдатскими сапогами. И только когда из Либавы приехала жена с сыном — Яном-младшим, заброшенная квартира приняла жилой вид.

Ян-младший плохо знал русский язык, мучительно стеснялся этого и на всю жизнь сохранил привычку тщательно подбирать слова. Говорил он медленно и, казалось, долго пережевывал каждое слово, прежде чем выпустить его изо рта.

Витя с порога прихожей стал объяснять, кто он такой, но Розит прервал его: