Князь Никто (СИ) - Фишер Саша

— И ты правда будешь мне помогать? — спросил я и почувствовал, что холодею, несмотря на жаркий ветер и ослепительное солнце.

— Вот три цветка, — сказала она, сунув мне в руку букетик из трех ярких, почти как ее глаза, васильков. — Призови меня, когда тебе надо будет справиться со своей добротой и милосердием…

Я дернулся, и… проснулся. В правой руке я сжимал три высохших стебелька с венчиками резных синих лепестков. Первым порывом было отбросить их в сторону и немедленно отмыть руки. Но я знал, что это бесполезно. Полуденница была одной из самых грозных забытых богинь. Она была непредсказуема, капризна и совершенно безжалостна. Она — несправедливая смерть, позади которой все рыдает. Она приходит за маленькими детьми и за сильными здоровыми мужчинами. И забирает, кого захочет, в тот момент, когда этого никто не ждет.

Ее помощь — это последнее, о чем бы я просил.

Я посмотрел на засохшие васильки в своей руке. Зажмурился, сосчитал до пяти, все еще надеясь, что это был просто сон и ничего больше.

Открыл глаза.

Цветы никуда не исчезли.

Нда… И беда даже не в том, что могущественное существо вдруг взялось мне помогать. Беда в том, что ее помощь тоже не будет бесплатной.

— Ты уже проснулся? — раздался из столовой голос Анастасии. — А Вилим ушел ни свет ни заря. Сказал, чтобы я проследила, чтобы ты съел свой завтрак.

— Кто бы сомневался, — буркнул я и направился в ванную.

На удивление, проглотить белесую мешанину, которую мне оставил Вилим, оказалось уже вообще не трудно. Анастасия молча следила за тем, как я орудую ложкой, но было заметно, что она хочет что-то сказать. И лицо у нее было такое загадочное — смесь тревоги и любопытства.

— Что-то случилось? — спросил я, отложив, наконец, ложку.

— Наверное, это глупо… — сказала она и ее щеки слегка порозовели. — И вообще какие-то детские сказки все…

— Валяй, рассказывай, — я широко улыбнулся. — Иногда детские сказки бывают мудрее иных взрослых и серьезных.

— Нельзя было рвать васильки, — сказала она, глядя куда-то вниз. — Строго запрещали, потому что это любимые цветы Полуденницы. И если их нарвать и букет дома поставить, то это будет как будто… В общем, что-то вроде призыва. Вроде как ее вспомнили и призывают обратно. А мне они очень нравились. Я однажды их нарвала и поставила у себя под кроватью, чтобы никто не видел. И когда я легла спать, дома поднялся как будто горячий ураган.

— И что, к тебе явилась Полуденница? — осторожно спросил я.

— Нет, не явилась, — мотнула головой Анастасия. — Хотя я, наверное, очень хотела. Только был этот вот горячий ветер. Цветы потом нашли и выбросили, а меня выпороли. И в тот день умерла родами моя тетка. И ребенок умер.

— И? — я подался вперед. Обычно она говорит очень быстро, а тут почти каждую фразу приходится вытягивать.

— Меня сегодня разбудил горячий ветер, как тогда, — сказала она и посмотрела на меня. — Теперь я знаю, что такое Полуденница, это тогда думала, что она просто красивая девушка в ржаном поле… Если это она являлась, значит кто-нибудь умрет? Но ведь я же не рвала васильки…

— Здесь была Полуденница, — сказал я и усмехнулся. — Она сестра Повелителя Червей, приходила ко мне во сне, — Я сунул руку в карман, нащупал хрупкие стебельки васильков и показал Анастасии. — Странно, что ты тоже это почувствовала.

— Ой… — она вздрогнула, потом бесстрашно протянула руку и коснулась кончиком пальцев синего лепестка. — Это все так странно. Когда я была маленькой, было какое-то множество непонятных запретов. Потом мы подросли, и все это стало казаться ерундой, которую специально для детей придумали, чтобы они сами себе не навредили. А сейчас вот оказывается, что васильки… Полуденница… Нет, я помню про Повелителя Червей, ты же рассказывал, как сюда попал… Но…

— И тебя это тревожит? — спросил я. — Что они оказались настоящими, а вовсе не детскими сказочками?

— Я пока сама не понимаю, верю я в них до конца или нет, — Анастасия поерзала на стуле, устраиваясь поудобнее. — Ой, нет. Если они настоящие, им, наверное, все равно, верю я в них или нет!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Хлопнула входная дверь. В прихожей раздались тяжелые шаги Вилима и шуршание бумаги. Мы замолчали, ожидая, когда он войдет в столовую. Но он хлопнул дверью в ванну. Зашумела вода.

— А куда уходил Вилим? — я недоуменно посмотрел на Анастасию.

— Сейчас увидишь, — глаза ее заблестели, губы расплылись в загадочной улыбке. Я нахмурился и посмотрел на дверь в столовую.

— Ладно, пес с ними, с суевериями, богами и прочими высокоумными магическими штуками! — Анастасия вскочила со стула. — Я подумала, что будет нелогично, если убегать Вяземскому будешь помогать ты. Он же на тебя напал, зачем тебе снова его спасать? Он и в лицо тебя знает. А меня он никогда не видел, и я даже в дом этот забраться могу, что никто не заметит…

— Насчет не заметит, я бы не обольщался, — сказал я, неотрывно глядя на дверь. Да где, наконец уже Вилим? Что еще за секреты? — Если Вяземский начнет применять магию, то эта твоя пелена может слететь совершенно неожиданно.

— Но все равно же мое предложение звучит логично, правда? — Анастасия уперла взгляд в мое лицо.

— Пожалуй, — вынужденно согласился я. Но почувствовал, что мне совершенно не хочется отпускать ее в ночную заварушку с неясным количеством участников. Она все верно сказала, конечно. Я бы даже и сам должен был именно такой план и предложить. Но… Но почему-то старался об этом не думать. Как будто заранее переживал о том, что она будет подвергать себя опасности.

Раздались шаги Вилима. Немного незнакомые шаги, будто он сменил обувь на другую, с металлическими набойками.

Цок, цок, цок. Шаги раздавались все ближе и ближе. Я даже затаил дыхание.

Дверь медленно распахнулась. Темно-красный бархатный камзол, отороченный черным кружевом и золотой канителью. Белопенное жабо и выбивающиеся из-под широких манжет камзола рукава рубашки. Два ряда золотых пуговиц. Булавка с кровавым камнем, закалывающая кружева на вороте. Тупоносые черные туфли с блестящими пряжками. Спадающие на плечи кудри длинного пышного парика, скрывающего его собственную растрепанную шевелюру. И в довершение образа — три тяжелых перстня-печатки. Одна на правой руке и две на левой.

В обрамлении полукруглой двери в столовую Вилим выглядел сошедшим с гравюры двухсотлетней давности.

Похожий, как брат-близнец.

Настолько похожий, что становилось не по себе.

Перед нами стоял Яков Брюс.

— Ой, мамочки! — взвизгнула Анастасия и зажала рот обеими руками. — Этого просто не может быть!

— Разве это не я должен был удивляться? — я хмыкнул. — Согласен, образ просто идеальный. Но ведь ради этого все и затевалось!

— Да нет же! — девушка сделала рукой жест, будто отгоняя назойливое насекомое. — Просто я только сейчас поняла, что это Вилим нарисован там, в усадьбе.

— Если там человек с таком же наряде, то это ничего не значит, — Вилим постучал по полу носком туфли. — Я никогда бы не надел такое по доброй воле. И под париком ужасно чешется голова.

— Я так просто не объясняю, — Анастасия дернула плечом. — Но мы же сейчас собираемся в усадьбу, верно? Это надо просто показать…

Глава 23. Кое-что о неприятных встречах

Я ожидал, что Анастасия поведет нас в один из парадных залов, кажется, кое-где на стенах я видел картины. Но нет. Когда мы забрались по разлапистому клену в поместье, она повлекла нас в останки земляного кегельбана на первом этаже.

— Вон на той стене! — сказала девушка, указывая на самый темный угол. — Только надо побольше света.

Вилим, уже переодевшийся в свой привычный вид, подкрутил свою алхимическую лампу, и саламандра засветилась ярче.

Это была не картина и не гравюра. Это был просто набросок. Чуть ли не углем на стене. Нарисован явно после того, как усадьбу покинули Демидовы. В центре — овал на двух закорючках, изображающих ножки. С одной стороны — человек в камзоле, пышном кудрявом парике и туфлях с пряжками. С другой — растрепанный, в рабочем халате и фартуке, но лица одинаковые. Впрочем, прорисованы они особенно не были, неизвестный художник был несомненно талантлив, но передать черты лица не старался. Это мог быть и Яков Брюс, и любой другой человек, одетый согласно моде той эпохи.