Тайна голландских изразцов - Дарья Дезомбре

– Картину? – с досадой спросил капитан. – Кресло эпохи Луи какого-нибудь? Или, может, желали полностью закупить содержимое Петродворца, чтобы уж сразу обставить хоромы?

Леонтьев покраснел, но молчал. Андрей зло махнул рукой и поднялся: бить ему его, что ли? Что бы леонтьевское убогое воображение ни родило сейчас в муках в ответ на его вопросы, проверить его уже нельзя. Гребнев погиб. Его кондуит – с информацией по клиентам – украден. Надо искать иной способ прищучить халдея. Он вышел в мини-прихожую. На вешалке висели куртки: одна дешевая, зимняя, типа «пилотки» – Андрей сам такую когда-то носил. А вторая – явно новая, вкусного шоколадного цвета, из замши, при приближении одуряюще пахнущая хорошей кожей. Андрей посмотрел вниз. На полу, в подсохшей грязи, принесенной с мартовской улицы, стояли две пары ботинок, также весьма различных меж собой: старые, дешевые, в солевых разводах, и новые, блестящие, благородного вишневого оттенка. Размер совпадал, значит, скорее всего, они принадлежали одному человеку, стоящему сейчас в ожидании за его спиной. «Что-то изменилось в его жизни в финансовом плане. Причем совсем недавно. И, – вспомнился плоский экран в комнате, – вряд ли это просто щедрые чаевые». Он уже вышел на площадку, когда сзади раздался неуверенный голос.

– Гребнев этот…

Андрей обернулся:

– Да?

– Как его убили?

– Его пытали. И попытались сжечь.

– Сжечь? – Андрею показалось, что Леонтьев чуть покачнулся, крупные руки в карманах спортивных штанов сжались в кулаки. – Ясно, – глухо сказал он и захлопнул дверь.

А Андрей в большом раздумье начал спускаться вниз по заплеванным ступенькам. Тот ужас в полутьме лестничной площадки… Ужас, что второй раз за их краткую встречу лох-несским чудовищем поднялся на поверхность из глубины леонтьевских глаз, привиделся ли он ему? Или все-таки нет?

Маша

– Отстань. Хватит, – сказала она Андрею, глядя на близкий шпиль церкви Нотр-Дам-де-Саблон за окном. – Ты не можешь постоянно меня опекать.

– Постоянно – не могу. Хоть и хотел бы. Но сейчас…

– Сейчас мы выяснили только два факта. Первый: твои убийства и мои изразцы как-то связаны. Второй: за мной кто-то ходит. – Она поежилась, вспомнив липкий ледяной туман на ночной набережной.

– Ты забыла еще очень важное… – Андрей где-то там, в подмосковной деревне, трепал по спине Раневскую – явно, чтобы успокоить нервы. «Шкварк, шкварк», – раздалось в трубке. Маша с нежностью вспомнила, какая жесткая у Раневской шерсть и большая лобастая голова с висящими ушами. И еще бровки! Складывающиеся в абсолютно человеческое страдальческое выражение, когда пес считает себя незаслуженно обиженным.

– Тот человек, что шел за тобой, – прервал ее воспоминания Андрей, – и которого бельгийская полиция по нашей просьбе отыскала на записях с ночных камер наблюдения, нигде не числится.

– Ни в наших, ни в интерполовских архивах, – упрямо возразила она.

– Включая документы типа водительских прав, – не отступал Андрей. – На самом деле ни одна идентифицирующая программа ни у нас, ни в Европе его не опознала.

– Может, это и хорошо? Значит, он точно не преступник, – примирительно сказала Маша.

– Ничего подобного это не значит! – зло прервал ее Андрей. – Хватит вести себя как неразумный ребенок! Это говорит лишь о том, что твой преследователь ни разу не попадался! И как следствие, он умный! И для нас – абсолютно неизвестный. Фантом, призрак! Как я смогу защитить тебя, когда мы ни хрена не можем выяснить ни про него, ни про возможного убийцу тут, в Москве?!

«Шкварк, шкварк», – раздалось в трубке. Маша вздохнула. Раневская там небось кайфует. А ей отдуваться.

– Тупик? – сочувственно спросила она.

– Тупик, – выдохнул Андрей. И добавил уже почти умоляюще: – Пожалуйста, возвращайся!

– Андрей. – Маша натянула одеяло повыше. Снаружи снова полил дождь, и ей почудилось, что, несмотря на закрытые ставни, в комнате потянуло сыростью. – Положим, это действительно так. Изразцы связаны с преступлением. Тогда, возможно, мой путь – единственный, чтобы найти преступника. Ты же хотел, чтобы я вернулась обратно на Петровку? Вот. Считай, что я сюда командирована, чтобы разрабатывать «искусствоведческую» линию. Все равно от меня здесь будет больше толку.

– А я не… – начал Андрей, вновь раздражаясь, но Маша его перебила:

– Надо пользоваться такой возможностью. Пока мой работодатель готов оплачивать расследование. Что на самом деле меня уже даже несколько смущает. Но я выбила себе еще десять дней. И на данный момент ты – на своей Петровке и я – с моим клиентом идем в одной упряжке. Пойми же, в этом ребусе изразцов – разгадка всех убийств: и тут, и в Москве.

– Значит, тебя больше не смущает, что за тобой ходит неизвестный, который, возможно, уже поджег одного человека и инсценировал повешение второго? – Маша услышала, как в голосе Андреея вновь нарастает раздражение.

«Он чувствует себя абсолютно беспомощным, бедняга. Вот и злится», – подумала Маша и сказала примирительно:

– Мы еще ничего точно не знаем про этих двоих…

– Маша! Достаточно! Ты прекрасно понимаешь, что таких совпадений быть не может! – взорвался он.

«Шкварк, шкварк, шкварк!» – раздалось в трубке.

Маша пожала плечами в застывших в комнате сумерках:

– Может. Но это неважно. Все равно надо продолжать. И не спорь со мной. Это бессмысленное занятие. Лучше расскажи мне про Раневскую, а?

Андрей вздохнул. Раздражение схлынуло, остались только усталость и страх за нее. И – нежность.

– Раневская жрет что твой бегемот… – начал он голосом, которым замотанные за день родители рассказывают детям сказки на ночь. А сам продолжал думать о своем.

…Два дня назад она позвонила ему ночью в панике, и он поднял на ноги коллег из российского отделения Интерпола, чтобы проверить, действительно ли за Машей ходит ее «Командор». Честно говоря, он не сильно доверял ее рассказу, да и сама она признавалась, что в ее «бабьем» страхе больше интуиции, чем реальной угрозы. Но это была Маша. Его Маша. И люди из Интерпола в свою очередь поставили на уши бельгийскую полицию.

А те проверили камеры наблюдений там, где она часто ходила: рядом с отелем, на остановке такси и даже на ночном вокзале. Камера честно зафиксировала Машу в традиционных для нее черных джинсах и свитерах, со строго забранными назад волосами и большой сумкой через плечо. Вокруг Маши теснилась разноцветная европейская толпа, и у Андрея даже сердце сжалось, на нее глядючи, – так одиноко она смотрелась. Но в следующую секунду Андрей понял: не зря он переживает. Маша вовсе не была одинока. За ней, метрах в трех позади, следовал человек. Неизвестный не сокращал и не увеличивал дистанцию, но он неизменно находился поблизости – и на вокзале, и рядом с отелем, и на площади перед этим самым отелем. Человек был небольшого роста, носил кепку и темные очки даже в пасмурную погоду. «Шпион несчастный!» – выругался Андрей, поймав себя на том, что вытягивает шею, пытаясь заглянуть под козырек кепки, увидеть то, чего не увидела камера. Но чуда не произошло – человек продолжал оставаться «инкогнито в кепке», он шел следом за Машей, а рядом, совсем рядом, убивали людей одного за другим.

И как ни боялся Андрей за Машу, но с ней трудно было не согласиться. Ведь чем больше становилось жертв – и там, и в Москве, – тем увеличивалась вероятность того, что единственным связующим звеном между русским и бельгийским антикварами, польским прорабом и голландским шахматистом являлись играющие дети на изразцах четырехсотлетней давности. И он знал, что никто лучше Маши не решит этот пазл. И это-то знание и злило его больше всего!

– Я хочу, чтобы ты вернулась обратно в Москву! – повторил он упрямо, прервав на середине слова сказочку про Раневскую.

– Чтобы что? – совсем, казалось, не удивилась этому переходу Маша.

– Чтобы я мог за тобой присматривать!

– Перестань играть в домашнего тирана, – улыбнулась Маша, щелкнув выключателем и взглянув на разложенные на подоконнике изразцы. – Ты и так за мной присматриваешь – видишь, мы выяснили, что за мной действительно кто-то следит.

– И видишь, как нам сразу от этого полегчало, – язвительно отозвался он.

Маша вздохнула:

– Послушай. Кто бы он ни был, убивать меня никто не собирается.

– Да что ты? И откуда такая уверенность?

– Он ходит за мной уже неделю минимум, – сказала Маша твердо, – и у него было много возможностей со мной расправиться. Но он же этого не сделал, так? Значит, он хочет не моей смерти, а…

– А чего?

– Не знаю. – Маша медленно переводила взгляд с одного изразца на другой, внимательно вглядываясь в знакомые – кажется, закрой глаза и увидишь, – рисунки. – Но обязательно выясню.