Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934 - Олег Кен

25 января 1930 г.

13. – О Польше (т. Литвинов).

а) Предложить т. Антонову-Овсеенко немедленно пойти к министру и вручить ему верительные грамоты.

б) Принять предложение НКИД в связи с требованием польского правительства об отзыве 4-х сотрудников полпредства.

в) Указать т. Антонову-Овсеенко, что в своих действиях он должен руководствоваться не чувствами обиды или соображениями престижа, а политическим расчетом, который состоит в том, что мы не заинтересованы в данный момент в обострении отношений с поляками.

Выписки посланы: т. Литвинову.

Протокол № 115 (особый № 113) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 25.1.1930. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 8. Л. 53.

В.А. Антонов-Овсеенко был назначен полпредом СССР в Польше 25 декабря 1929 г.[554] и уже через три недели прибыл в Варшаву. Его приезд был ускорен по настоянию руководства НКИД в связи с возникшим в середине декабря конфликтом из-за обвинения двух сотрудников консульства Польши в Киеве в военном шпионаже. Официальное требование об их высылке из СССР на основании ст. 4 Консульской конвенции было предъявлено польской миссии в Москве 17 января 1930 г. В Наркоминделе не сомневались, что польская сторона предпримет ответные действия против представительства СССР в Варшаве. Антонову-Овсеенко поручалось поскорее предстать перед официальными польскими лицами, которые, следуя правилам вежливости и не желая с самого начала обострять взаимоотношения с новым посланником, будут вынуждены ограничить «намечающуюся контракцию». Стомоняков рекомендовал «немедля по приезде повидать Залеского и убедить его отказаться от подобных намерений». Если же «поляки потребуют без [объяснения. – Авт.] мотивов высылки наших сотрудников, мы ответим тем же», инструктировал полпреда Стомоняков[555].

Этот план не удался. Новый советский посланник не был встречен на вокзале представителями МИД Польши, что он расценил как «демонстрацию пренебрежения». Основанием для поведения МИД служило введение порядка, согласно которому МИД Польши не принимает участия во встрече посланников. Конфликтная ситуация в связи с арестами в Киеве не благоприятствовала тому, чтобы сделать для советского посланника исключение (как то было предпринято Варшавой в отношении новых посланников Эстонии и Румынии). Однако, по мнению Антонова-Овсеенко, существо дела состояло в попытке поставить его «в исключительно унизительное положение, подрывая его политический вес», и тем самым помешать ему исполнять обязанности представителя СССР. Антонов-Овсеенко предложил НКИД действовать следующим образом: «Коцюбинский потребует объяснений и лично передо мной извинений, заявив, что иначе я выезжаю в Берлин, где и буду выжидать, когда Мининдел принесет свое извинение и т. д.». «Минимальнейшим решением» он считал «воздержание от официальных визитов до принесения мне извинения»[556]. 23 января заместитель министра иностранных дел А. Высоцкий потребовал выезда из Польши четырех сотрудников полпредства и торгпредства. Польские власти располагали материалами о проводимом этими сотрудниками шпионаже, но, не желая «раздувать дела», намеревались выслать их без огласки и без указания причин[557]. В соответствии с предшествующими установками Центра на жесткое противостояние полякам, Антонов-Овсеенко предлагал не соглашаться с намеченной МИД процедурой и потребовать объяснений.

Коллегия НКИД отказалась одобрить эту линию поведения, но ввиду проявленной полпредом настойчивости, «внесла в экстренном порядке на Сессию вопрос о формах нашего реагирования» на действия МИД Польши и передала в Политбюро копии телеграмм и письма Антонова-Овсеенко. Политбюро согласилось с позицией НКИД, исходя «из того основного положения, что осуществление предложенных Вами [Антоновым-Овсеенко. – Авт.] мер привело бы к неминуемому серьезному обострению наших отношений с Польшей и что, в данный момент, при нынешней международной ситуации, мы абсолютно не заинтересованы в таком обострении. Сессия допускала при этом, что поляки сознательно провоцируют конфликт, и полагала, что в случае невыполнения нами требования о немедленном отъезде наших сотрудников и Вашего отъезда из Варшавы, поляки пойдут на дальнейшее обострение этих инцидентов, в результате чего получился бы серьезный политический конфликт»[558]. По всей вероятности, Политбюро учитывало как стремительное ухудшение германо-советских отношений в начале 1930 г., так и обострение социально-политической обстановки на Советской Украине[559]. Политбюро и руководство НКИД соглашались с полпредом, что поведение поляков являлось «грубым и провокационным и заслуживающим резкого отпора с нашей стороны», но сочли, что «мы должны выбрать более выгодный момент и более выгодные формы для нашего реагирования, целью которого должно быть исключительно заставить поляков осознать непригодность для них самих прибегать к подобным оскорбительным и провокационным выходкам». «С этой целью соответствующим органам даны указания о спешной постановке в Киеве 2-х процессов при открытых дверях, каковые процессы должны выявить преступную деятельность ряда сотрудников польского консульства в Киеве», пояснял Стомоняков логику решения Политбюро[560].

Антонов-Овсеенко принял к исполнению указания Политбюро (немедленно нанес визит Залескому, а 30 января вручил верительные грамоты Президенту Мосцицкому), однако продолжал доказывать обоснованность своей прежней позиции. Он был уязвлен последним пунктом постановления и заявил руководителям НКИД и Политбюро, что в своих рекомендациях «исходил отнюдь не из чувства личной обиды и чисто престижных соображений, а именно из велений рассудка и холодного политического расчета»[561]. Окончательное объяснение полпреда с руководством состоялось в середине февраля в Москве, куда Антонов-Овсеенко был вызван по его требованию. 18 февраля он был принят Сталиным и три четверти часа беседовал с ним наедине[562].

25 марта 1930 г.

14. – О Польше (т.т. Литвинов, Стомоняков, Карахан). Отложить вопрос об обмене послами с Польшей.

Выписки посланы: т. Литвинову.

Протокол № 121 (особый № 119) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 25.3.1930. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 8. Л. 118.

В середине марта 1930 г. в связи с общей напряженностью в отношениях СССР с Францией, Германией и Польшей, НКИД разрабатывал (вероятно, как по собственной инициативе, так и по заданию руководства Политбюро) предложения по улучшению советско-польских отношений. В связи с этим, предполагалось «в ближайшем будущем войти в Сессию с докладом о состоянии польско-советских отношений»[563]. Сведений о представлении такого доклада и конкретных предложений по стимулированию добрососедских отношений с Варшавой не обнаружено. Вопрос о возобновлении переговоров о советско-польском договоре ненападения и другие сюжеты, разрабатывавшиеся в НКИД, не стали предметом постановлений Политбюро. Единственным следом таких намерений в протоколах Политбюро является вопрос о придании соответствующим дипломатическим миссиям Польши и СССР статуса посольств.

Инициатива в постановке этого вопроса неизменно принадлежала польской дипломатии (прежде всего, С. Патеку). Советский дипломатический протокол не делал различий между дипломатическими миссиями, возглавляемыми посланниками и послами, тогда как Польша, стремясь к повышению своего международного статуса, искала возможность придания своим представительствам в Лондоне, Берлине, Анкаре и Москве ранга амбасад. По той же причине советская дипломатия старалась этому помешать, опираясь на договоренности с Турцией и Германией о координации позиции в отношении делавшихся им соответствующих предложений Польше. В период пребывания Литвинова в Женеве в апреле-мае 1929 г. министр иностранных дел Турции Рушди-бей предложил дать Польше согласие обеих стран на обмен с нею посольствами. Коллегия сочла такое решение, к которому, вероятно, склонялся и сам Литвинов, «абсолютно неприемлемым»[564]. В результате консультаций в Женеве и Анкаре, Рушди-бей обещал полпреду Сурицу не обмениваться с Польшей посольствами ранее 1930 г.[565]. В ноябре 1929 г., в связи с отозванием Д.В. Богомолова, посланник С. Патек и советник миссии А. Зелезинский возобновили разговоры с представителями НКИД «о большом значении возведения нашего полпреда в Варшаве и польского посланника в Москве в ранг послов». При этом Патек выразил мнение, что первым советским послом в Польше мог бы стать Стомоняков (сам Стомоняков расценил выдвижение его кандидатуры как попытку сделать его «ходатаем по получению согласия Сов[етского] пра[вительства] на обмен послами между СССР и Польшей»). Полпред Богомолов направил в НКИД запрос, о том, «какова наша позиция в данный момент», поскольку, как ему передал вернувшийся из Москвы советник полпредства, после зондажных бесед польских представителей «т. Литвинов считает необходимым этот вопрос вновь обсудить»[566]. Стомоняков переслал этот фрагмент из письма полпреда Ворошилову и Сталину и, вероятно, после консультаций с ними дезавуировал Литвинова: «Само собой разумеется, мы относимся отрицательно ко всей этой затее и будем проваливать ее»[567].