Испорченная - Джулия Кеннер

— Ты в порядке?

Я подпрыгнула, затем обернулась и увидела перед собой молодого человека в одеждах.

— Хотите зажечь свечу?

Я отдернула руку, как будто в пламени сгорела, потом покачала головой, необъяснимое чувство вины донеслось до меня.

— Я не должна быть здесь. Мне не следовало приходить.

— Добро пожаловать сюда.

— Нет. Я имею в виду, я знаю. Но я…

Я не могла вымолвить ни слова, потому что они были блокированы прозрением: я встала на путь убийцы. Я инструмент. Но это не та работа, которую могла сделать Лили, и держаться за нее. Все так, как сказал Кларенс: я должна была позволить ей уйти. Она уже мертва в конце концов. Я должна позволить старой Лили уйти и обрести новую себя. Бойца. Убийцу. Кого-то, кто может встать против зла и даже не вздрогнуть. Кто может принять это и задушить, хороня глубоко в своей душе.

Женщину, которая знает цену истинному благу.

Единственная, как сказал бы Кларенс. Она была где-то во мне.

И теперь пришло время уговорить ее. Пожертвовать остатками Лили и пригласить убийцу на ее место. Приветствуйте ее, используйте ее, и покончим с этим.

Победить демонов, запечатать врата в ад, и защитить невинных.

Сделать это, и Роза действительно будет в безопасности.

Сделать это, и наконец-то сдержать свое обещание.

ГЛАВА 26

Я продолжала ходить по улицам, теряясь в собственных мыслях, но мои чувства были обострены. До сих пор я чувствовала, что за мной никто не следит. Возможно, демоны думали, что я мертва.

Или, может быть, они делали перегруппировку, планировали нападение, которое, наконец, прикончит меня навсегда. Я съежилась, поняв, что очень люблю Алису, судя по устойчивому биению ее сердца. Неприятное направление мыслей, но такова моя теперешняя жизнь. Я воин. Тень. И, может, все-таки есть решение этого уравнения. Я оружие, как сказал Кларенс, и ответственность, сопровождающая такое заявление пугает меня, особенно теперь, когда я знаю, что чем лучше я сделаю эту работу, тем больше людей я потеряю.

Не идеальная ситуация, но сколько их было? Лукас Джонсон. Моя умирающая мама. Потрошение антиобщественной говорящей сраки. И даже мое воскрешение, чтобы дальше преследовать демонов.

Как моя бабушка говорила: «Кто сказал, что жизнь  штука справедливая?». И если справедливости ради надо стать убийцей, ну, тогда я обязана это сделать. Я могу запихнуть подальше все дерьмо, которое вливается в меня после каждого убийства. Я могу это скрыть. Я могу запереть его. Я могла его игнорировать. Я должна сосредоточилась на Лили. Ни кем она была, а кем стала теперь. Я сосредоточусь на ней, и всех замочу.

И я знаю, что могу, потому что не этим ли я занималась всю свою чертову жизнь? В тени и убытках, считая копейки. Но я никогда не теряла себя. И я всегда шла туда, где яркий свет, указывающий путь.

Она все еще со мной. Это было ради спасения мира, так? Мира и всех в нем.

Улицы были ярко освещены, солнце скрыло серые тени моих мыслей. Я оставила коммерческий район, спускаясь вниз по боковым улицам, пока не дошла до части города, где даже яркие лучи солнца не могли стереть тени. Здесь, лишенные гражданских прав, шляются люди, которые готовы на любую мерзость, такие же, как человек, которого я убила в переулке. Человек, который попросил о помощи слишком поздно. Бездомные, потерянные. Мужчины и женщины, на которых всем плевать. Они слоняются по пивнушкам, снабжают магазины порнухой и совершают коммерческие сделки через полуоткрытые автомобильные окна.

Я хотела сказать им, чтобы они пришли в себя. Не следовали легкой дорогой и не доверяли никому, кто говорит, что может помочь им. Все же я промолчала. Не сказала ни слова. Не мне давать советы проклятым.

Я заметила горящую вывеску, высвеченную в тумане, цветные знаки которой посылали сообщение о том, что я слишком тупа, чтобы правильно оценить пройденное расстояние. Тем не менее, я остановилась и обернулась, ища заведение, которое, наконец, зарегистрируется в моем туманном мозге.

Я нашла то, что искала, через двадцать ярдов. Я прошла мимо, ничего не замечая. Красные неоновые вывески объявляли о татуировках, и ниже маленькая, написанная от руки табличка, сообщающая, что художник на месте. И, как небольшой бонус, Мадам Пэрриш, экстрасенс, по-видимому, предлагает свои услуги для тех, кто хочет знать, как их мать, отец, любовник, друг отреагируют на художественное творчество их доблестных клиентов.

Я потратила почти минуту изучая дверь и напоминая себе об инфекции, вызванной грязной иглой, о плохом качестве чернил и болезненном процессе, который сопровождает удаление татуировки.

Я обязана знать. У меня были «Джимми» и сердце, удаленные в почтенном возрасте девятнадцати лет.

Игнорируя собственный опыт, я распахнула дверь и шагнула внутрь.

Интерьер привел меня в шок, и мне потребовалось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к свету. Когда адаптация завершилась, я поняла, что задняя часть была ярче, и сразу же за занавеской из бус, я увидела парня, сгорбившегося над наполовину обнаженной грудью женщины, его длинные волосы были зачесаны в конский хвост. Он оставался сосредоточенным на своей клиентке, пока не выключил иглу, и тогда он посмотрел в мою сторону.

— Здрасьте. Закончу через пять минут. Хочешь сделать тату?

— Ага,— ответила я, не задумываясь.— Хочу.

— Круто. Уже придумала чего хочешь?

— Мне нужно имя,— сказала я.— Может быть, какую-то картину, тоже. Точно не знаю.

— Осмотрись тут пока. Полистай каталог. Цена на листе.

Он повернулся к девушке не дожидаясь моего ответа, и мне ничего не оставалось, кроме как полистать каталог. Я смотрела на замысловатые ангельские узоры, как вдруг услышала, что кто-то вошел следом за мной. Я повернулась, ожидая увидеть парня или его заказчика. Вместо этого, я очутилась лицом к лицу с женщиной, которая выглядела на все восемьдесят.

— Сорок девять,— сказала она.— Не извиняйся,— добавила она, прежде чем я успела понять, что на самом деле и не говорила свое замечание.

— За татухой что ли пришла,— пробормотала я себе под нос, не отвлекаясь от своего занятия.

— Он никогда мне не простит, если я напугаю тебя,— сказала женщина. Она прошла в темный угол и опустилась на грязный бархатный стул.— Пожалуйста, садись.

Я посмотрела на жесткий складной стул напротив нее, потом услышала, как она рассмеялась.

— Однажды мне дали девяносто,— сказала она.— Мои кости давно нуждаются в подушках.

— Сочувствую,— сказала я, ее необычная манера поведения привлекла мое внимание.— Я никогда не сказала бы этого вслух.