Одиночка - Гросс Эндрю

Сзади последовал новый толчок, ведра закачались, и Натан шагнул вперед. Дерьмо перелилось через край и потекло по стенке. Блюма охватила паника.

Больше удерживать ведра он не мог. Если что, решил Блюм, он не погибнет без сопротивления, как его родные. Их убивал такой же человек, с такой же ненавистью во взгляде. Он развернется и нахлобучит эти ведра охраннику на голову. И пусть будет что будет. Он сжал руки, ожидая очередного тычка. Дерьмо, перелившись через край, повисло на верхней кромке ведра.

Это конец.

— Я всего-то хотел сказать тебе, — гоготнул эсэсовец, — что надо почистить сортир в здании охраны.

— В здании охраны, — повторил Блюм, еле ворочая одеревеневшим языком. — Да, герр фельдфебель.

— Считай, что тебе повезло, — заявил Дормуттер. — У нас сегодня важный гость, и я только что начистил сапоги. А то мне бы пришлось, — немец щелкнул языком, — искать другого жида, чтобы вылизывать дерьмо в здании охраны. Теперь можешь идти.

— Слушаюсь, — кивнул Блюм, делая шаг вперед.

— Запомни, здание охраны. Тебе нужен пропуск, — и он сунул в руку Блюма белую бумажку.

— Благодарю, — Блюм выдохнул с облегчением и поспешил со своими ведрами дальше.

— И вот что, Мирек, у тебя хорошее чувство равновесия, — крикнул эсэсовец ему вслед. — Ты мог бы ходить по проволоке в цирке. В следующей жизни!

Он засмеялся. Ему вторили другие охранники, услышавшие шутку. Дормуттер отвернулся, и Натан поспешил выйти за ворота.

Ноги у него подкашивались. Он поставил полные ведра у края выгребной ямы и выдохнул с облегчением. С трудом разогнув затекшие пальцы, Блюм освободил ведра от содержимого.

Ему хотелось выйти отсюда как можно скорее. Было понятно, что он не сможет выполнить задание. Мендль, судя по всему, был мертв. Теперь Блюму нужно было выбираться самому. Он хотел бы вернуться с человеком, который был им так нужен. Не подведите нас. Вы даже не можете представить, как много зависит от вашего успеха. Но что он мог сделать? Даже если Мендль и был где-то здесь, живой, было ясно, что Блюму не хватит времени все тут обыскать — лагерь был слишком велик. Три дня. Они дали ему всего три дня. Найти иголку в стоге сена. С самого начала… В сотне стогов сена! Эта миссия невыполнима.

Он быстро вернулся в тридцать первый барак и поставил опорожненные ведра на место. Ему предстояло вычистить еще два барака. Но он вовсе не хотел, чтобы Дормуттер увидел его еще раз до того, как он выполнит его приказ. Натан знал, где находится здание охраны. Он помнил его местоположение по схеме Врбы и Вецлера. Часть его твердила: «Пойди и надери эту нацистскую задницу». С божьей помощью, он продержится здесь еще сутки. Дормуттер не сможет проверить его по имени: здесь были тысячи и тысячи заключенных, эсэсовец никогда его не найдет. Так же, как он не смог обнаружить Мендля. Искать другого жида, чтобы вылизывать дерьмо.

Но он пошел.

Пошел, потому что кого-то другого заставят или, может быть, даже убьют из-за этой работы. И еще потому, что ему повезло, а не использовать Божью милость было как-то недостойно.

Здание охраны находилось сразу за воротами, около башни с часами.

— Вон туда, — махнул, не глядя на Блюма, охранник, посмотрев его пропуск.

Это было длинное кирпичное строение с высокой покатой крышей. С одной стороны стояла пара машин — пустой вездеход с военным крестом на двери и немецкая версия джипа. Мимо прошел охранник.

Блюм показал ему свой пропуск:

— Сортир?..

Эсэсовец указал рукой назад: туда.

С другой стороны здания, согнувшись перед стойкой для велосипедов, стоял заключенный и драил велосипедные колеса. Блюм уже собирался завернуть за угол, но тут взгляд его упал на этого заключенного.

Сердце Блюма остановилось.

Этот человек был, несомненно, старше многих. Волосы седые, больше не русые и поредевшие. Но все еще зачесаны набок.

Похудевший, с выступающими скулами. Тень самого себя.

Почти непохожий на человека со снимка, который Блюм носил с собой.

Но когда тот поднял голову, Натан увидел мясистый приплюснутый нос, провисшую линию подбородка — то, что он так четко запомнил. Может ли это быть?.. И затем — нахлынувшее чувство ликования: черная родинка на левом крыле носа. Она и будет для тебя особой приметой, — предупреждал его Стросс.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Особая примета! Блюм возликовал.

Он шагнул вперед:

— Профессор Мендль?

Глава 42

Старик поднял голову.

Для Блюма произошедшее было равносильно миражу в пустыне. Неужели ему показалось? Или он просто так хотел, чтобы это было реальностью? Старик был настолько исхудавшим и болезненным — странно, что его до сих пор не пустили в расход. И как Блюм вообще смог его узнать?

— Мы знакомы? — спросил заключенный.

— Вы профессор Альфред Мендль? Преподаватель из Львовского университета? Вы читали лекции по физике электромагнитных излучений?

Заключенный присмотрелся к Блюму, как будто тот был одним из его бывших студентов.

— Совершенно верно.

Блюм испытал эйфорию. Да, это был он! Исхудавший. С выпиравшими скулами. От него осталась одна только тень. Нечто среднее между человеком и призраком.

Но это был он!

— Не пугайтесь, — Блюм подошел поближе. — И, пожалуйста, не сочтите меня сумасшедшим, после того, что я сейчас скажу, — он оглянулся, нет ли поблизости охраны. — Слава богу, я вас нашел. Я искал вас повсюду.

— Искали меня? — старик непонимающе прищурился.

— Да, — кивнул Блюм, — вас. Вот смотрите, — и он достал из-за пазухи снимок.

Мендль выпрямился и уставился на свое изображение широко раскрытыми глазами. Ничего не поняв, он вернул фотографию Блюму:

— Но почему меня?

— Профессор, это может прозвучать безумно, — Блюм встретился взглядом с Альфредом. — Но это не так. И я могу это доказать, — он старался говорить как можно тише, чтобы никто не мог их подслушать. — Я тайно пробрался в лагерь. Я приехал из Вашингтона, из Америки.

— Из Вашингтона? — теперь профессор разглядывал его с недоверием. — И вы утверждаете, что пробрались сюда? Чего ради?..

— Ради вас, профессор. Чтобы вытащить вас отсюда.

Мендль хмыкнул: этот человек явно был сумасшедшим.

— Вы говорите ерунду, кем бы вы ни были. Выбраться отсюда удалось только двоим людям. Да и то, никто не знает, что с ними стало.

— Это были Вецлер и Врба, — отреагировал Блюм. Профессор удивленно поднял брови. — Смотрите, — Блюм закатал рукав и продемонстрировал предплечье. — Это номер Рудольфа Врбы. А22327. Они спаслись, профессор. Сейчас они живут в Англии. Это они помогли мне попасть сюда.

Мендль взял руку Натана и ошарашенно смотрел то на номер, то на него.

— Я понимаю, как все это звучит. Но я могу доказать каждое слово.

— Да кто же вы, черт возьми, такой, что смогли попасть сюда? Какой-то диверсант? Но вы на такого не похожи. И польский у вас безупречный. Говорите, вы из Вашингтона? Я стар, но не глуп, молодой человек.

— Моя фамилия Блюм. Я поляк. Три года назад я еще жил в Кракове. Всю мою семью расстреляли немцы, я бежал в Соединенные Штаты. Пошел на службу в армию. Месяц назад мне предложили вернуться сюда. Чтобы спасти вас. И привезти в Америку.

— В Америку… — глаза Мендля еще больше округлились. Но потом он лишь улыбнулся и покачал головой. — Оглянись вокруг, сынок. Ты что, не видишь двойных рядов колючей проволоки под током и всех этих охранников? Собираешься вызвать такси, и чтобы его подали к воротам? Ты предлагаешь выбираться отсюда? Каким образом?

— У нас есть план. На путях за пределами лагеря еще ведутся работы?

— Денно и нощно. Ты же чуешь запах печей Биркенау? Двадцать четыре часа в сутки. Чем больше поездов, тем больше топлива для печей.

— Завтра мы вызовемся туда в ночную смену, — едва слышно объяснил Блюм. — Будет налет польских партизан.

— Партизан? Здесь?