Гнездо орла - Елена Съянова

Однако поздравления старших затянулись: оказалось, что молодые люди отнюдь не стремятся поскорей отделаться от взрослых, скорее наоборот.

Всех интриговало беспокойство самого хозяина: среди общего оживления он вдруг оставлял гостей и, извинившись, уходил, чтобы переждать приступ боли и немного прийти в себя. Газеты второй день обсуждали технику безопасности на промышленных предприятиях рейха, из-за пренебрежения которой и сам вождь ГТФ получил «легкий ушиб» ноги.

С этим «легким ушибом» Роберт вчера полдня сопровождал амбициозных итальянцев, а сегодня принимал гостей и старался не испортить детям праздник. Благодарные дети, как умели, выручали отца, выдумывая несущестующие визиты и телефонные звонки.

Эльзу до слез тронуло, как все шестеро, забывая о развлечениях, стремились побыть с отцом в те получасовые паузы, когда он вынужден был лежать у себя в спальне. Дети установили очередь на это право и честно ее придерживались, но Эльза заметила, что младшие несколько раз уступали свой черед Роберу.

Эльза невольно, с совершенно новым для себя чувством, взглянула в этот вечер на своего резвого, лопочущего первые слова, всем улыбающегося Буца. Каким он станет, и сумеет ли она воспитать в сыне такую же нежную, чистую преданность отцу, которого он так редко видит?

Она хорошо знала первую жену Лея. Понимает ли Роберт, чем обязан этой женщине, тихо вырастившей в Кельне троих чудесных детей и сумевшей сохранить им души?

Сегодня утром Эльза звонила в Кельн, чтобы поздравить мать Вальтера, они долго разговаривали. Между прочим, Эльза узнала, что среди гостей, отправившихся в Мюнхен, есть и девушка, которая очень нравится Вальтеру.

Девушку звали Эмилия фон Рентхельд. Двадцати лет, дочь крупного франкфуртского промышленника, она привлекала к себе общее внимание самоуверенностью, решительностью, склонностью к резонерству и поучениям. Она резко выделялась среди сверстников, ведя себя так, как и подобало преуспевающей партийной функционерке. Ее старшая сестра уже тринадцать лет была замужем за генералом Карлом Вольфом[16], может быть, самым доверенным и близким к Гиммлеру человеком. Воспитанная в нацистском духе, Эмилия с тринадцати лет делала карьеру: сначала в Союзе девочек Гитлерюгенда, позже — в штабе обергит[17] «Запад». Бывший имперский руководитель молодежи доктор Рентельн еще шесть лет назад сказал о пятнадцатилетней Эмилии, что «эта девчушка по своим качествам гораздо больше подходит к руководству всем Гитлерюгендом, чем сибарит и ловелас фон Ширах».

Вот в нее-то и угораздило страстно влюбиться юного интеллектуала Вальтера Лея, ежедневно, с огромным напряжением сил, оправдывающего в глазах окружающих свою громкую и грозную фамилию.

Похоже было, что, кроме матери и Эльзы, о чувствах мальчика догадывалась разве что его сестра Элен. Эльза поняла это по пристальным презрительным взглядам, которыми девочка постоянно преследовала уверенно и умело державшуюся фройлейн Рентхельд.

Тринадцатилетняя Элен была похожа на отца не только внешне. Она была бесстрашна и бесцеремонна — качества, которые в этом возрасте неразделимы. В ее головке давно созрело намерение открыть брату глаза на неправильность его выбора!

Уже звучала музыка: в разных гостиных — разная. Но молодежь упрямо не желала отделяться. Сами собой возникающие кружки, не распадаясь, перемещались за «звездными» дамами — Юнити и Лени. Когда все общество перетекло в огромную гостиную, где по первоначальному замыслу предполагалось оставить молодежь «побеситься», туда вышел Лей. Полюбовавшись на юные, разгоряченные спорами лица, он подозвал к себе сына и нескольких его друзей и предложил послушать американские блюзы — последние записи.

Вальтер, унаследовавший от отца его музыкальные способности, играл почти на всех инструментах. Вместе с друзьями они составили подвижный джазовый оркестр, единственный оставшийся на целое гау[18] после идеологических чисток. Власти смотрели на эту джаз-банду снисходительно, как на прихоть сына Лея, и не вмешивались.

Пластинки присылала сестра Юнити — Джессика. Роберт увел детей к себе и дал послушать самое свеженькое. Вскоре к ним постучались и Элен с Робером. Комнату точно наполнили сейчас кислородом. Ребята жадно поглощали, будто пропускали через себя, поток необычных, немыслимых сочетаний, идущих из глубин чуждой, набирающей агрессию культуры.

Когда меняли пленку, у кого-то из ребят само, как выдох, вырвалось: «Здорово!»

— Да, колоритно, — согласился Лей. — Знаете, что я сейчас вспомнил? Я в девятнадцатом году сидел во французском лагере для военнопленных. Скука была смертная, жрали одни консервы… И вдруг сердобольная дамочка из Красного Креста привозит в наш лагерь целый вагон экзотических фруктов! До смерти не забуду, как беру в руки какой-то гигантский, мохнатый, рыжий шар и, в буквальном смысле, ухожу в него, погружаюсь…

— Папа, ты не находишь свое сравнение несколько… своеобразным, в части «скуки и консервов»? — улыбнулся Вальтер.

Лей рассмеялся. За ним — остальные.

— Кстати, после того, как мы слопали тот вагон, лагерь стал напоминать муравейник перед грозой — так все забегали. И это, извините, сравнение навело меня на мысль, — продолжал Роберт, — а не потанцевать ли вам? Штраус называл вальсы «музыкой для ног», а то, что вы слушали, скорее — музыка для торса. Европе придется через это пройти.

— Чтобы вернуться к музыке для души? — спросил Вальтер.

— Не сразу. Будет еще и «головная» музыка. Так как насчет танцев?.. Что тебе? — спросил он Элен, которая уже несколько раз тихонько сжимала ему руку.

— Давай уйдем, — шепнула дочь. — А то они при тебе будут стесняться.

— Конечно, уйду, — ответил Лей. — А ты позови сюда остальных ребят.

Лей ушел. Элен сначала выманила из общей гостиной всего несколько человек, «самых нормальных», как она их называла. Она сказала им, что отец хочет, чтобы они танцевали под ту музыку, которую сейчас услышат. Она сказала это так живо и непосредственно, что, не спрашивая ни о чем, ребята покорно последовали за ней. Очень скоро спортивные, гибкие тела молодых арийцев с наслаждением отвечали эротичному зову «неполноценной» музыки…

И эта сцена, вся в живом, колеблющемся свете зажженных свечей и оттого еще более экзотичная, внезапно открылась перед Эмилией фон Рентхельд, которую Элен привела к дверям гостиной. Темп танцевальной импровизации рос вместе с возбуждением; одна из девушек скинула туфельки, и скоро все девушки танцевали босиком, все откровенней и смелей отвечая на призывные движения партнеров.

— Товарищи, перестаньте! Вас могут услышать! Вспомните, где вы находитесь! — воскликнула Эмилия и услышала в ответ веселое объяснение о танцевальном эксперименте под названием «поедание экзотических фруктов».

— Но если кто-нибудь из старших товарищей увидит… — волновалась Эмилия.

Все дружно рассмеялись. Мили, считавшая себя обязанной во всех ситуациях нести ответственность, настолько растерялась, что заговорила митинговым языком низовых ячеек Гитлерюгенда:

— Это идеологическая диверсия… Вас провоцируют… Кто инициатор? Музыка отвратительна! Фюрер считает нашу молодежь обязанной… — И так далее.

Стоящая рядом Элен все это время, не отрываясь, смотрела в смущенное, страдающее лицо брата, который один не смеялся. Незаметно выйдя, Элен со всех ног понеслась к отцу и, оторвав его от разговора, упросила пойти с ней как можно скорее.

Лей вошел в гостиную, где еще плавали приглушенные звуки.

— Вот! — победоносно объявила юная интриганка, подведя отца за руку к возбужденной Эмилии. — Вот инициатор!

Лей, весело оглядев ребят, тут же быстро шагнул к Мили, чтобы поддержать ее под руку: девушка сильно побледнела, и он подумал, что она, должно быть, переусердствовала в танцах.

— Аккуратнее, друзья, — сказал он, усадив фройлейн. — Эти ритмы из другого мира и могут быть коварны. — Он улыбнулся. — Но красивы, не правда ли?!

— Да, папа, Мили очень понравилось, — громко объявила Элен, опять впившись глазами в лицо брата. — Она так хвалила музыку! Она сказала, что это прекрасно.

— Вам нравится? — снова улыбнулся Лей.

— Да, очень… — пробормотала Эмилия.

— Мили сказала, что эта музыка достойна немецкой молодежи! Что фюрер был бы рад…

Лей, резко повернувшись, пристально взглянул на дочь; потом его точно толкнуло что-то в сторону сына. И он все понял. Вальтер готов был сейчас умереть.

— Вообще-то я должен вам сказать… — начал Роберт, подавив желание отшлепать свою Ленхен, — что мы, старшие, случается, позволяем себе расслабиться. Я иногда так устаю, что на все готов, лишь бы вывести себя из этого состояния — на голову встать или начать отплясывать… африканское. Но вы молоды, вам еще рано… Я понимаю, что возмутило Эмилию. Это я виноват… — Он продолжал говорить, смягчая обстановку. Элен, стрельнув глазами в отца, поджала губы. Она так и не поняла, почему, когда через несколько минут он вышел, то даже не позвал ее с собой, словно забыл, что она стоит у двери. Ей казалось, что она-то все сделала правильно.