Плохие люди - Михаил Рагимов

ради тухлого навара.

Давились колбасой, сыром и сухарями белого хлеба — подчищали остатки былой роскоши. Запивали водой, а потому еда лезла в глотки неохотно — словно и не было за спиной долгого перехода, холодных ночевок и долгой работы. А Быстрый еще и с крыши свалился, помяв и переломав куст смородины.

Вот так и привыкаешь к богатой жизни, думал Бертран, жуя. Прежде цельная краюха черствого хлеба за счастье была. Сыр церковникам отдавали, а на крестьянском столе горох да капуста, тюря и мучная затируха — всегдашние гости. Тут жрешь колбасу и несчастным себя чувствуешь, что хлеб сушеный, а не горячий, только из печки. Хотя… жратвы хватит еще на день. Если беречь и считать каждую крошку, то на три. А затем придется глодать кору или кого-то ловить.

Фэйри то и дело поглядывал на Бертрана. Искоса, коротко, словно кнутом стегал. В исполнении здоровяка выглядело это странно.

— Что случилось? — не выдержал Суи.

— Вот! — коротко произнес стенолаз и положил на стол свиток пергамента. Очень старый и очень засаленный свиток.

— И? — не понял Бертран, который стеснялся признать, что неграмотен.

Дудочник молча забрал свиток, развернул. Удивленно распахнул глаза. Вскочив из-за стола, подшагнул к мутному окну, забранному потрескавшейся слюдой.

— Ну нихуя себе… — проговорил егерь и спросил у Фэйри, — ты его где нашел?

— Стреляли, — развел руками стенолаз. — Стрелы над головой так и свистели! — и помотал головой со свирепостью разгневанного быка. Которому не хотелось задавать лишних вопросов.

— Что там? — вытянул шею Суи.

— Помнишь разговор про железнохуйского рыцаря? — спросил Дудочник, глупо улыбаясь.

— Ну⁈

— Так вот, Бертран Суи, прозвищем Топор, ты — любимый засранец Темного Ювелира. И нам снова повезло. Наверное.

Глава 24

Темнее, чем в рыцаре

— Думаешь, повезло? — недоверчиво потянул носом Бертран. — Прям вот повезло-повезло?

Компания терпеливо ждала. Фэйри кривился в странной ухмылке. Анри озирался затравленно, будто слышал за спиной шаги, а то и недоброе дыхание в шею.

Дудочник отвел руку с пергаментом в сторону, подслеповато проморгался. Прокашлялся.

— Если верить тому, что я вижу, то у нас в руках кладовая запись.

— А это что такое, если по-простому? — распахнул глаза Бертран.

Белобрысый стенолаз с удивлением покосился на командира.

— Это… — Дудочник помедлил, тряхнул головой. Хвост давным-давно не мытых волос, в которых седины, паутины и грязи было куда больше, чем изначально черного, перевесился через плечо, словно гадюка. Подохшая то ли от неописуемого восторга, то ли от стыда за неграмотного командира.

— Это запись о том, что когда-то, некие хорошие люди, кое-где оставили что-то ценное.

— И где это «кое-где»? — кивнул Суи на пергамент. — И лежит ли оно там до сих пор?

— Ну… — протянул стрелок, — насчет второго, подозреваю, что даже Пантократор того не ведает.

— Это как?

— А это, — улыбнулся Дудочник, — значит то, что клады проходят маленько стороной мимо от него…

Бертран подумал, не повторить ли вопрос — ответ ничего не прояснил. Однако промолчал, компания и так готова заподозрить всякое.

— Клады обычно просто так не закапывают… — проговорил вдруг Анри, стряхнув свое, уже ставшее привычным оцепенение. — Ну, если серьезные, чтоб хотя бы горшочек монет.

— Жертву надо приносить, кровь проливать, — подтвердил Фэйри, — чаще всего, людскую.

— А то и вовсе на головы заклянут, — оглянувшись по сторонам, прошептал Быстрый. — Чтоб покойники хранили. Отроешь такой, а тебе как зубами мервецкими вцепятся в…

Он сглотнул, живо представив этакую конфузию.

— Или просто весь клад целиком проклянут, — веско проговорил отставной егерь, — ты его выкопал, а через месяц тебя закопали. Хорошо, если не со всей семьей.

Дудочник, кивнув командиру, продолжил:

— Потому что рука, которой прикасался, почернела. Завонялась…

— И отвалилась, — сказал Фэйри. И уточнил: — Кондомов огонь. От него не избавиться, хоть руби, хоть маслом заливай.

— С другой стороны, тут написано, что золота и серебра там лежит больше, чем можно увести на десяти телегах.

— Брешут! Столько денег не закапывают, а в сокровищницы складывают, — уверенно предположил Бертран и забрал роковой пергамент у Дудочника, поднес к свету. Кожа была хорошей, качественно выделанной, да еще и, судя по всему, с какой-то пропиткой. Да и на чернила не скупились. И хоть лист изрядно поистрепался, запачкался в пыли и разной дряни, края пошли рваными зубцами, а кое-где и черные точки плесени расползлись, но все равно запись худо-бедно читалась.

По краям грязного куска кожи неведомый автор старательно (Суи мысленно даже увидел язык, высунутый от тщательности) вывел вязь букв, слив их в один поток, без пробелов и каких-либо черточек, закрутил в несколько слоев, да так, что не понять, где начало, где конец… Добавил какие-то черточки, да еще и линии, на буквы не похожие совершенно, разбросав их по всему листку. Посредине нарисовал черный кружок, а над ним очертания то ли гор, то ли холмов…

— То ли телег с золотом, то ли некрасивых сисек… — закончил Бертран мысль. Признаваться, что неграмотен, предводитель банды не хотел, поэтому состроил выражение морды лица скептическое, преисполненное недоверия к записанной мудрости.

— Если сиськи есть, то они уже красивые, — поделился старческой мудростью Дудочник, — но мне тоже кажется, что это скорее горы.

— Дай! — протянул руку Анри.

Бертран подал пергамент стенолазу. Тот внимательно посмотрел на рисунок, уставился на потолок. Лицо его расплылось в улыбке, а глаза заблестели.

Дудочник, внимательно смотревший на стенолаза, подмигнул Бертрану, а губы его беззвучно напомнили слова про любимого засранца.

Суи, грозно нахмурившись, топнул ногой:

— По роже вижу, что ты эти холмы знаешь.

— Знаю, — повернулся к командиру Быстрый, — и это, не сказать, чтобы прям далеко. Хребет Докуч-Ива. Слева гора Корабельная, зовется так потому, что и в самом деле на корабль похожая. Справа — Треугольная. Три дня пути. Может, меньше. Вот только, ты не прав, — обратился Анри к товарищу, — тут написано не про десять телег. Вот эти два слова не так читаются, звучит похоже, но значит не «телега», а «изобилие». То есть про то, что там лежит куда больше, чем любому человеку нужно до конца жизни. Писал человек, обученный старым наречьям. Но обученный плохо, совал мудреные слова куда ни попадя, отсюда и путанница.

— Твои слова куда интереснее, — фыркнул Бертран, — а то ведь если телеги мышами запряжены? Вроде все правильно, а имеем одно сплошное издевательство. И возня не стоит выхлопа — как свинью стричь.

— Сразу видно, что ты никогда этого не пробовал, — прицокнул языком Фэйри, — стричь свинью — одно сплошное удовольствие. Начнешь с утра, а к темноте у тебя и колбасы, и рулька, и уши с хвостом — грызи, пока зубы есть.

— Это откуда? — не сообразил Анри. — Где все это возьмешь?

— Ты ее пока подстрижешь, возненавидишь всем сердцем. А когда так, то проще сразу зарезать. Прошла любовь, завяла репа.

— Какой-то слишком уж творческий подход, — намекнул Бертран.

— Уж простите, — развел руками стенолаз, — как умеем.

— Десять телег… — мечтательно протянул Дудочник.

— Так ведь Анри говорит, что не правильно ты прочитал, — поддел Фэйри.

— Кто не верит в десять телег, тому ни одной не достанется, — рассудил командир, — дадим две монетки и пинка под зад.

— Ой, да пошли вы все нахер! — Быстрый, завалившись на нары из горбыля, скудно прикрытые тощим слоем прелого сена, пожелал всем спокойной ночи.

* * *

Нетерпение воткнуло в зад компании не просто ржавое шило. Нет, оно со всего размаху загнало здоровенный гарпун, каким на севере ловят гигантских волосатых рыб с пластинками в пасти вместо зубов. Загнало по самую рукоять. И начало ворочать из стороны в сторону.

Если бы не безлунная ночь, чего доброго, бросили бы только-только обустроенный дом, и без промедления побежали в ночь, размахивая пергаментом. Благо горы, названные Быстрым, знали все четверо. Но темнота остудила самые нетерпеливые головы. Впотьмах можно и в овраг свалиться, и с разбегу пробить грудь, напоровшись на сучок. И вообще, под каждым кустом сидит голодный медведь, ждет незваного гостя.

Заснуть никто не мог, волнение потряхивало каждого.

Бертран лежал на спине, глядя в потолок, повторял слова из записки, прочитанные вслух Анри: «От бесовой вилки, что под кровавым камнем, три дюжины пар шагов к смерти солнца, а после — две дюжины туда, куда до срока не идут».

Загадка на загадке! Суи беззвучно