Ночь с Марией. Рассказы - Олег Михалевич

Между экстрасенсами на подлокотнике кресла лежала книга, скрытая краем стола так, что пациентам виден был только край ее страниц. Время от времени они склонялись над ней и о чем-то неразборчиво перешептывались, как студенты на экзамене. Представив вдруг всю их странную компанию со стороны, Карнаухов насмешливо улыбнулся. Черта с два его затащили бы к этим шарлатанам, если бы не младшенькая! Но факт оставался фактом: пятилетняя малышка невесть с чего уже второй месяц таяла на глазах, жаловалась на головную боль, а лучшие медицинские светила города только разводили руками. Где уж этим двоим!

Карнаухов склонил голову набок и в этот момент чернявый, перехватив его ухмылку, мстительно обнажил крупные желтые зубы и, как два пистолета, нацелив на Карнаухова проволоки, сказал:

– В принципе девочка здорова. Но теперь ясно, что на нее оказывается вредное и очень сильное воздействие извне. Поэтому главная наша задача – обнаружить и уничтожить его источник!

– Да, доктор, да! – с надеждой воскликнула Верочка, еще больше подаваясь вперед.

– Нередко виновниками становятся самые близкие люди. Давайте проверим, так ли это?

Чернявый поднял кулаки повыше и проволоки, дрогнув, покатились навстречу друг другу.

– Вот! – торжествующе резюмировал чернявый, и тогда рыхлый, Леонид Ипполитович, повторил проделанную коллегой процедуру и, когда биосенсорные рамки сомкнулись, скорбно покачал головой:

– Видите сами. А теперь поищем точнее. Может быть, все идет от матери?

Он повернулся к женщине, и проволочки разбежались в разные стороны. Верочка облегченно вздохнула. А Леонид Ипполитович уже смотрел на Карнаухова:

– Оказывает ли вредное воздействие отец?

Стрелки скрестились.

– Да что же это такое! – от возмущения Карнаухов даже вскочил со стула. – Я нашу Ляльку люблю больше всего на свете, а вы, вы… уничтожить меня хотите!

Голос его срывался, он широко размахивал руками, и Леонид Ипполитович, быстро опустив рамки на стол, выставил перед собой розовые ладони и закачал ими в воздухе, словно отталкивая невидимую преграду между ним и пациентом:

– Ради Бога, не надо все принимать так близко к сердцу! Поймите, никто вас ни в чем не обвиняет! Здесь нет вашего злого умысла. Все происходит вне вашего сознания и нам вполне по силам разобраться в причинах. И уничтожать мы будем не вас персонально, а эти причины!

– На нем наработанная карма. И три чакры пробито, – подсказал чернявый.

– В самом деле?

Леонид Ипполитович снова подхватил проволоки, поколдовал с ними и сокрушенно кивнул.

– Что, вы сказали, у меня пробито? – спросил Карнаухов и посмотрел на свой свитер и отутюженные, но слегка уже подмятые в коленях серые парадные брюки, будто надеясь отыскать входные отверстия.

– Чакры, – охотно объяснил Леонид Ипполитович. – В переводе с санскрита – колеса. А вообще это такие энергетические вихри, которые снабжают нас энергией из космоса. Кстати, всего по семи каналам. В результате все мы окружены энергетическим коконом, как яйцо скорлупой. А если каналы пробиты, поле вокруг нас искажается и начинает оказывать на ближайшее окружение, особенно на детей, вредное воздействие. Причинами же такого пробития могут быть… Собственно, в этом мы сейчас разберемся.

Карнаухов почувствовал, что вся эта чертовщина вот-вот затянет его в неведомые сети, из которых будет уже не выбраться. Спасение было в одном. И он посмотрел на Верочку, ожидая увидеть в ее глазах так любимую им смешинку, порой доводящую его до сумасшествия. Собственно, и сама Верочка за восемь лет супружества ни былой живости, ни красоты не растеряла; напротив того – чуть раздалась, окрепла, словно соком налилась. Тронь – брызнет! И он трогал, не сомневался, он и сам мужик в силе был, порой в избыточной даже… И все бы у них ладно шло, если бы не болезнь эта Лялькина!

Он смотрел на жену и – вместо ожидаемой смешинки – увидел в ее строгом и чужом, подурневшем вдруг лице бесконечную усталость и укор. А, обреченно подумал он, бабы они и есть бабы, если ребенку плохо, во что угодно поверят. Ладно, перетерпим и это.

– Валяйте! – разрешающе махнул он экстрасенсам и откинулся на спинку стула.

2

Теперь на Карнаухова были нацелены сразу четыре проволоки.

– Определяем, когда была пробита первая чакра!

Голос чернявого звучал гулко и торжественно, словно рождался не в гортани худого, неряшливо одетого человека, сидящего в тесной комнате с дурацкими статуэтками, а под сводами храма, стекая на благоговейно внимающих слушателей с убегающих в поднебесье куполов.

– Произошло ли это в период между пятнадцатью и десятью годами назад? Нет. Между пятью и десятью?

Проволоки скрестились.

– Семь лет назад? Шесть? Так… Зимой? Весной? В марте? В апреле? В мае? Ага… Сзязано ли это воздействие с мужчиной? С женщиной? Понятно.

Карнаухов лихорадочно соображал… Лялька родилась в июле. Значит, в мае Верочка была на сносях. Беременность давалась ей тяжело, пришлось лечь на сохранение, целый месяц он был вольный казак. Кажется, именно тогда они с друзьями и забурились обмывать только что отстроенный огромный Лешкин дом, где среди гостей оказалась и Жанна, весь вечер не сводившая с него черных, как у цыганки, и много-много обещающих глаз. Обещания она в тот же вечер сдержала. А заодно, чертова баба, и сглазила? Да так, что теперь это на Ляльку… Да нет, чушь все это, совпадение, не больше, откуда этим духарикам знать про такое! А и впрямь – откуда?

Карнаухов с подозрением посмотрел на Верочку – не она ли подсказала, в какие точки бить? Но взгляд жены и на этот раз перехватить не удалось: она сидела, выпрямив спину, натянутая, как струна, лицо ее покрывали красные пятна. В такие минуты от нее лучше держаться подальше. Что он и сделал. Фигурально выражаясь, конечно. И даже на стуле сместился чуть в сторону. Но чернявый передышки не давал.

– Эту чакру мы закрыли. Теперь вторая. Пробита ли она четыре года назад? Три? Два? Хорошо. Зимой? Весной? Летом? В августе?

Проволоки безжалостно выволакивали Карнаухова на чистую воду. Но он уже ощутил облегчение. Все-таки первый раз было чистое совпадение. Или наводка. Не было ничего такого позапрошлым летом. Лето тогда вообще выдалось классное. Две недели всей семьей провели в доме отдыха, в выходные на надувной лодке по Гауе сплавлялись, за грибами ходили… нечего тут мозги людям впаривать!

Он победно посмотрел на чернявого. И вздрогнул.

… – воздействие от мужчины? Близкого? Постороннего? Дал ли для этого повод сам?

Проволоки изобразили два креста.

Карнаухов оторопело смотрел на них, не в силах оторвать глаз. Что еще за мужчина? Уж не Верочка ли удружила? Но ведь повод должен был дать я сам. А если…

И он вспомнил.

В тот день, как раз накануне своего дня рождения, Верочка оставалась с детьми дома, а он поехал за подарком во дворец спорта, уже давно превращенный в торговые ряды. Товаров было много, денег мало, и он долго бродил по этажам от прилавка к прилавку. Все, что случилось потом, происходило как бы помимо его сознания и воли. Парень в большом, модном в этом сезоне мешковатом двубортном пиджаке быстро шагал мимо, на ходу вытаскивая носовой платок. Вместе с платком из кармана вытянулся прозрачный полиэтиленовый пакетик, плотно перехваченный черной резинкой, и свалился на пол.

– Эй! – позвал Карнаухов, но парень, не услышав, растворился в толпе. Зато другой, худой и вертлявый, в потертой джинсовой курточке, мгновенно нагнулся, поднял пакетик, сквозь который ясно просвечивали зеленоватые купюры, и, выпрямляясь, наткнулся на взгляд Карнаухова.

– Во подфартило! Хоть раз в жизни! Нет, ну надо же! – голос вертлявого звучал радостно, но с ясно проскальзывающей ноткой сожаления, что радость, по всей видимости, придется с кем-то разделить.

– Отдать бы надо, – не очень уверенно сказал Карнаухов, но собеседник, кажется, даже не слышал.

– Там поделим! – уверенно бросил он, показывая на закуток под лестницей в конце зала, и быстро, не оглядываясь, пошел вперед. Карнаухов, стараясь не отстать, двинулся следом. Пачка была толщиной сантиметра в полтора и тянула, наверное, никак не меньше, чем на тысячу баксов. А если купюры сотенные? Ох бы кстати…

День был выходной, пасмурный, плотные ряды покупателей текли навстречу нескончаемой рекой, но вертлявый лихо протискивался в любую щель, вот-вот исчезнет, поспевать за ним было трудно и, когда тот юркнул в намеченный закуток, Карнаухов почувствовал, что изрядно взмок.

– Ну, наконец! – вертлявый настороженно осмотрелся и с явным облегчением улыбнулся. – Нет, ну чтоб так повезло! Представляешь! Как в кино! Только давай по-быстрому. Пересчитать надо. Здесь или еще куда пойдем, как думаешь? Тебя как звать?

– Неважно. Считай, давай.

Карнаухову было не по себе. Он оглянулся и увидал парня в мешковатом пиджаке. Тот уже явно обнаружил пропажу. Выставив вперед правое плечо, он стремительно рассекал людской поток, цепко охватывая взглядом каждого встречного, и Карнаухов поспешно отвернулся, на всякий случай еще и задвинулся вглубь закутка вплотную к груде пустых картонных ящиков.