Пожиратели душ - Селия Фридман

Дантен, думавший о другом, этого не заметил. Когда думы короля дошли до некой поворотной точки, он поставил кубок на стол и вышел, не сказав больше ни слова и не оглянувшись.

Гримаса, которую состроил при этом Костас, на более человеческом лице могла бы называться улыбкой.

Глава 19

Господин Энтарес Саврези и Тандра, его супруга, имеют честь пригласить Васна праздник первых именин своего сына, имеющий быть в башне Саврезив Ночь Двух Лун.

Торжество начнется в шесть часов пополудни.

Камалу облачили в парадное платье, сооруженное из шелка с золотым шитьем и стоившее больше денег, чем она заработала за всю свою жизнь. Фасон носил труднопроизносимое название, что, как ее уверяли, делало платье еще более ценным. Цвет, в самом деле красивый, кобальтово-синий, очень шел к ее глазам – но ни к каким женским нарядам Камала не испытывала такой ненависти, как к парадным.

Весь предыдущий день она бесилась и ныла, но слуги твердили, что иначе нельзя, раз она собирается на торжество вместе с Рави. В конце концов она смирилась и позволила напялить на себя этот ужас. Она несколько раз наступила на шлейф, а широкие висячие рукава цеплялись за все на свете. Однако горничные в один голос утверждали, что выглядит она просто чудесно. Девочка, прибежавшая с кухни посмотреть на нее, выразила надежду, что вырастет такой же красивой. Дальнейшие жалобы были бы неуместны.

Парикмахерша, присланная Рави, битых два часа возилась с короткими волосами Камалы. Наконец она зачесала их назад, а поверх водрузила парик со свернутыми, унизанными жемчугом косами. Волосы настоящие, гордо заявила она, не какая-нибудь там овечья шерсть или конская грива. У Камалы свело живот при этих словах, а взгляд стал таким, что женщина невольно отпрянула. Что тут скажешь? Что она сама недавно принадлежала к людям, готовым распродать себя по частям за пару грошей? Что эти рыжие косы, так хорошо подходящие к ее собственным волосам, были гордостью какой-нибудь бедной девушки, которую остригли, как овцу, на потребу Камале? Камале, которая теперь поднялась высоко и носит волосы других женщин так же запросто, как Камала-потаскушка носила овечью шерсть.

Рави, зашедший за ней, подтвердил, что она прелестна. Ей показалось, что он говорит искренне – хотя будь она страшна, как зверь лесной, он бы наверняка сказал то же самое. Впервые мужчина делает ей столь изысканные комплименты. Ей, конечно, наплевать, что этот общипанный и напудренный дуралей о ней думает, но слышать почему-то приятно.

На празднике будут и магистры, предупредил Рави. Они необщительные создания, поэтому лучше держаться от них подальше. У нее сложилось впечатление, что он боится, как бы после разговора с одним из магистров Камала не расторгла их соглашение. Навряд ли такой разговор возможен, угрюмо рассудила она. Итанус не раз повторял, что магистры, как правило, презирают своих нежеланных сестер, смертных колдуний. Подобное самоубийственное соглашение скорей позабавит их, чем вызовет желание ее отговаривать.

«Они манипулируют смертными, чтобы скоротать долгие века, – говорил Итанус, – и не задумываясь сводят людей в могилу ради минутного развлечения».

Неужели и она со временем станет такой? И будет не только убивать, но и смаковать чью-то смерть, наслаждаться чужими страданиями так просто, от скуки? Итанус сказал, что это возможно, и глаза его сделались грустными, как будто он оплакивал эту грядущую перемену в ней. «Не желание ли сохранить свою убывающую человечность побудило его стать лесным отшельником?» – впервые подумалось ей. Спросить его об этом у Камалы не поворачивался язык, но однажды он сказал так: «Погляди в зеркало и спроси себя, нравится ли тебе то, что ты видишь. Если нет, пришло время пересмотреть свой выбор».

День был прохладный, со свежим восточным ветром, уносившим в море дурные запахи Низа, – славный, в общем, денек. Они с Рави еще утром отправились в путь между башнями и мостами. Будь Камала одна, она сразу бы заблудилась. У каждой башни они здоровались с хозяевами, обменивались сплетнями и подарками и присоединялись к уже собравшемуся здесь обществу. К середине дня их набралось человек тридцать – они шествовали по узким мостикам, словно райские птицы, с самыми богатыми и влиятельными персонами во главе. Камала, как и обещал Рави, шла рядом с ним. Видя, что эти богачи считают ее равной себе, она испытывала тайный трепет, но и гнев тоже – зачем ее вынуждают так притворяться? Будь она мужчиной, она просто оделась бы в черное, и весь мир относился бы к ней с должным почтением. Только женщина вынуждена притворяться кем-то и добиваться уважения обходным путем.

«Ты всегда можешь стать мужчиной, – напомнила она себе, – принять любой облик, какой пожелаешь». Всего только и нужно, что сделать себе мужское лицо, чуть прибавить росту и ширины плеч да облачиться в черную мантию. Ничего больше, если на ней будет это долгополое одеяние, менять не придется. Никому и в голову не придет задавать ей вопросы.

Но это значило бы уступить, а она не желала идти на уступки. Не для того она трудилась, как рабыня, столько лет и рисковала собой во время Первого Перехода, чтобы опускаться до такого жалкого маскарада. Магистры должны принять ее такой, какова она есть, – а нет, так она и без них проживет.

Рави и его спутники пришли с намеренным опозданием – сливки гансунгского общества любили слышать, восхищенный шепот большого собрания, когда будет объявлено об их прибытии. Сам Рави следовал почти что в хвосте. О Камале, шедшей об руку с ним, юноша в черной с золотом ливрее дома Саврези доложил как о госпоже Сидере. Пока они спускались по мраморной лестнице, на них оборачивались, и она слышала обсуждающие ее шепотом голоса, похожие на стрекот саранчи.

Огромный зал, забитый до отказа местными знаменитостями, занимал весь первый этаж башни Саврези, а его сводчатый потолок уходил куда-то во мглу. Оконные витражи днем, должно быть, были великолепны, но сейчас в окна проникал только свет горевших снаружи факелов, бросавший на пол дрожащие разноцветные тени. Один из концов чертога занимали длинные столы, уставленные роскошными яствами. Взгляд притягивали сласти, выпеченные в виде купеческих кораблей, замков, иноземных зверей. В другом конце музыканты на помосте наигрывали южную мелодию, говорившую сердцу о душистых садах с прекрасными танцовщицами. Ошеломленная Камала не знала, куда и смотреть, пока Рави знакомил ее с множеством каких-то людей.

Хорошо, что ее научили вести себя в обществе – битый час она только и делала, что отвечала этот урок. Все мужчины, сколько их было здесь, подходили поздороваться с Рави, все женщины пользовались случаем рассмотреть Камалу поближе. Она не нуждалась в магии, чтобы угадать желание в мужчинах, целовавших ей руки, и прочесть зависть на лицах женщин. Что так соблазняло этих магнатов? Ее высокая, тонкая фигура, закованная в шелковый панцирь, или новизна, таинственность, охота узнать, что за трофей умудрился отхватить Рави? Она достаточно хорошо изучила темную изнанку мужских желаний, чтобы не питать никаких иллюзий на этот счет. Ничто так не возбуждает мужчину, как женщина, ему недоступная.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});