Проклятый бог (СИ) - Маркелова Софья

— Я лишь говорю о том, что когда отправлялся на должности сопровождающего вместе с посольством в дальнюю страну, то рассчитывал на куда более приличные условия, — повернувшись к Мансу, поделился своими душевными страданиями торговец.

— Что, надеялся на хоромы во дворцах и лучшую выпивку? — не смог промолчать Виек.

— Хотя бы на достойный ночлег и горячую еду!

— Помнится, в Гарвелескаане нам предоставили и то и другое.

— Жесткий лежак и кислые фрукты — это не то, о чем мечтает путник после дальней дороги, — пробормотал Оцарио. — К тому же, с тех пор больше ничего и не было. Спим на деревьях, как обезьяны… Или как там зовут этих местных зверьков с хвостами?.. Питаемся только гадостью всякой. Ни нормального отдыха тебе, ни тепла и сухости.

— Ты всегда можешь уйти, — растянул губы в гадкой ухмылке Виек. — Тебя здесь никто не держит, торгаш. Вернешься домой, под крылышко своих братьев и матриарха. Вновь будешь жить-поживать, проблем вокруг не видеть. И не будешь знать ни о каких трудностях.

— Я так не поступлю! — внезапно выпятив вперед свою широкую грудь сказал Оцарио. — Посол рассчитывает на весь наш отряд, в том числе и на меня! Я пройду с Лантеей до самого Синклита и, если понадобится, буду бок о бок с ней отстаивать интересы нашего народа перед альвами!..

— Неожиданно смелое заявление… — невольно протянул гвардеец.

— Виек, прекрати, — с укором произнес Манс и закашлялся. — Может, в чем-то Оцарио и кажется тебе несостоятельным, но все же он уже стал неотъемлемой частью нашего отряда, нашим товарищем. И прогонять его никто не смеет, кроме, разве что, Лантеи. Но она так никогда не поступит. Уж я-то знаю.

Он стрельнул глазами в сторону сестры, примостившейся на лежанке неподалеку и сквозь приоткрытые веки наблюдавшей за спором в состоянии легкой дремоты.

— Спасибо, — одними губами прошептал Оцарио юноше.

Манс махнул кистью в ответ и пригубил свой травяной настой, чтобы промочить зудевшее горло. А после отвернулся и скорее заснул, разморенный теплым питьем.

На утро небо немного прояснилось, ливень практически прекратился, и лишь с деревьев продолжали стекать редкие ледяные капли. Слоны шли куда быстрее, больше не осторожничая и не выбирая дорогу почище. И когда во второй половине дня тропа неожиданно еще сильнее расширилась и вывела отряд к высокой каменной стеле, сложенной из желтоватых известняковых блоков, Бриасвайс удивленно присвистнул.

— Что такое? — сразу же завозился на своем месте Аш, отсидевший уже все ягодицы.

— Не ожидал, что мы прибудем в срок. Смотри-ка, даже дождь нас не замедлил.

— О чем речь?..

— Мы на месте, — сказал альв и указал рукой на стелу, где в толще камня были выбиты потемневшие от времени и поросшие мхом клинописные символы. — Это Алверах, столица Леса и обитель Высочайшего Синклита. Склоните головы перед совершенством города, сотворенного нашими предками, чужеземцы.

Кустарники расступились, и дорога вывела караван на край обрывистой скалы, выступавшей вперед из темноты зарослей. Внизу, в широкой прогалине, где простирались лишь необъятные хацу и вереницы каменных строений, раскинулся город Алверах, обступивший овальное озеро, блестевшее на солнце ровной гладью. С этой высоты казалось, что стоит ступить вперед, сделать один шаг, и ты взмоешь в воздух как птица, и, раскинув крылья, промчишься между стволами вековых гигантов хацу, взовьешься в небеса над широкими кронами и после камнем упадешь вниз, к лазурным водам озера.

Ашарх как завороженный стянул капюшон плаща и невольно опустил голову, повторяя этот жест за Бриасвайсом и остальными альвами. Утопавший в зелени древний город дышал величием и силой, по капле стекавшейся сюда со всего Леса тысячелетиями. И он требовал проявить к себе должное уважение от всех, кто смел переступать его границы.

Глава шестая. Высочайший Синклит

Не всяк мудрец, кто дожил до седин,

Ум не бывает следствием морщин.

Мастер Крак Велианфор. Пьеса «Безумный Пророк»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Величественный город Алверах лежал на правом берегу реки Амемори, одной из трех крупнейших рек Ивриувайна, прозванных еще с древних времен Тремя Сестрами. Амемори переводилось с амриля как «Нежная», и это название как нельзя кстати подходило тихим водам широкой реки. Течение здесь было слабым, берега пологими и поросшими густым тростником, покачивавшим на ветру своими темно-бурыми колосками. Амемори впадала в овальное сточное озеро, раскинувшееся на самом дне лесной прогалины, и носившее название Уладена, значения которого никто из местных не ведал, поскольку слово это происходило еще с тех времен, когда бог альвов жил в мире со своим народом и ходил по земле, как смертный, неся свою волю собственным детям и присматривая за ними.

В чистой водной глади озера Уладена отражались деревья хацу, и их похожие на раскрывшийся веер листья медленно опадали на зеркальную поверхность и плыли по ней, как кораблики, уносимые ветром. По озеру и устью реки сновали бамбуковые плоты: с них альвы рыбачили и ныряли за какими-то пресноводными водорослями, которые после сушили на берегу, разложив длинные темно-зеленые ленты на солнце. В воздухе с криком носились чайки, целыми стаями зависая над головами рыбаков и резво хватая любые объедки, что им бросали.

Ведущая в город дорога становилась все шире и шире, и вскоре на земле уже появились каменные булыжники, утопленные в грязь. Повозки застучали колесами по мощеному покрытию, и на пути показались первые путники. В город прибывали груженые телеги, босоногие альвы с объемными коробами на плечах несли в столицу товары на продажу, на отдельных участках можно было заметить отряды солдат, которые непременно, едва завидев Бриасвайса, спешили поприветствовать его зычными окриками или кивками. Уже на самом подъезде к Алвераху появились первые постоялые дворы и станции, на которых можно было арендовать в дорогу или, напротив, оставить телеги и повозки, а также где отдыхали слоны, согласные помогать альвам.

Здесь Бриасвайс заставил всех высадиться, и дальнейший путь в город предстояло проделать пешком, взвалив на плечи все свои грузы. Это было связано с запретом передвижения слонов по центральной части столицы, а, как понял из скомканных объяснений альва Ашарх, конечная точка маршрута лежала как раз в сердце Алвераха.

Мостовая вела отряд дальше, как путеводная нить. Гладкие отполированные тысячами стоп камни поблескивали на солнце и убегали вперед, петляя между стволами хацу, раздваиваясь и сложной сетью паутины опутывая все районы города. На окраинах столицы было множество бедного вида халуп, обмазанных глиной, низких и топорщившихся во все стороны выступавшими из каркаса стеблями тростника. Возле них крутились маленькие дети, испачканные в земле и растительном соке, а за ними приглядывали нищие альвы, одетые сплошь в драные обмотки и занимавшиеся каким-нибудь мелким трудом, вроде плетения корзин или размалывания в ступке каких-то трав. Запах здесь стоял своеобразный — эта была вонь бедности, голода и грязи. Но Бриасвайс скорее увел свой отряд в ином направлении, шагнув на одном из перекрестков в другую сторону, будто ему было стыдно перед важными гостями показывать такие уродливые уголки столицы.

Там, куда группа свернула, уже не было ни жалких лачуг, ни оборванцев. Новый район был спокойным и тихим: аккуратные одноэтажные каменные домики с плоскими крышами ютились в корнях исполинских деревьев хацу, они были оплетены виноградными лозами и лианами со всех сторон, и часто за зарослями не было видно ни окон, ни дверей. На крышах Ашарх не раз замечал обустроенные беседки, лавочки и шатры, где отдыхали на свежем воздухе немолодые альвы, среди которых часто встречались и древесные. Оттуда же нескладные худощавые подростки ловко забирались на ячеистую кору деревьев и, быстро-быстро перебирая конечностями, как ящерицы, залезали на нижние ветви хацу или, и вовсе, совершенно не пугаясь высоты, карабкались до самых каменных плато, на манер трутовиков обхватывавших стволы на разных уровнях.