Зеркальное отражение : Стальные пещеры. Ночь,которая умирает - Айзек Азимов

— Это… тот робот?

Джесси провела по глазам тыльной стороной ладони и освободилась от обнимавшей ее за плечи руки мужа. Она глубоко вздохнула, и на какое-то мгновение на ее губах возникла дрожащая улыбка.

— Так это вы, да?

— Да, Джесси.

— Вы ведь не против, что я называю вас роботом?

— Нет, Джесси. Я ведь и есть робот.

— А меня можно назвать дурой, идиоткой и… и… подрывным агентом. Потому что так оно и есть.

— Джесси, — простонал Бейли.

— Не надо, Лайдж, — сказала она. Он твой партнер, так что пусть знает. Я больше не могу. Я чуть с ума не сошла со вчерашнего дня Пусть меня бросят в тюрьму. Пусть отправят в самый низ и посадят на сырые дрожжи и воду. Мне безразлично… Ты защитишь меня, Лайдж, правда? Ты не дашь им расправиться со мной? Я боюсь. Я так боюсь…

Она снова громко разрыдалась. Бейли поглаживал ее по плечу и сказал, обращаясь к Р. Дэниелу:

— Она нездорова. Ее надо увезти отсюда. Который час?

— Четырнадцать сорок пять, — ответил робот, не глядя на часы.

— Комиссар может вернуться в любую минуту. Вызовите служебную машину. Мы поговорим в туннеле по дороге домой.

Джесси резко вскинула голову.

— В туннеле? О, не надо, Лайдж!

Он старался говорить как можно мягче и успокаивающе:

— Слушай, Джесси, не надо капризничать. Ведь в таком виде тебе просто нельзя появиться на экспрессе. Будь паинькой и успокойся, а то даже через общую комнату неудобно идти. Я принесу тебе воды.

Она вытерла лицо влажным платком и сказала тоскливо:

— О, посмотри на мой грим…

— Не волнуйся ты о гриме, — сказал Бейли. — Дэниел, как с машиной?

— Машина ждет нас, партнер Илайдж.

— Пошли, Джесси.

— Подожди. Одну минуту, Лайдж. Мне что-то надо сделать с лицом.

— Да неважно это.

— Ну, прошу тебя, — упорствовала она. — Я не могу в таком виде идти через общую комнату. Это займет буквально секунду.

Человек и робот ждали: человек при этом нервно сжимал и разжимал кулаки, робот же был бесстрастен.

Джесси рылась в своей сумочке в поисках нужных ей принадлежностей. (Бейли однажды торжественно заявил, что если и есть на свете нечто такое, что не поддалось усовершенствованию с медиевальных времен, то это дамская сумочка. Потерпела неудачу даже попытка заменить металлическую застежку магнитным замком.) Джесси вынула небольшое зеркальце и косметический набор в серебрянкой оправе, который Бейли подарил ей на день рождения три года назад.

В наборе было три миниатюрных распылителя, и она по очереди воспользовалась каждым. Она обращалась с ними с таким изяществом и ловкостью, которыми природа наделила женщину и которые, казалось, не изменяют ей даже в самые тяжкие минуты.

Первым кладется ровный слой основы, от которого кожа становится матовой и гладкой, с легким золотистым оттенком, именно таким — Джесси по опыту знала это, — который больше всего идет естественному цвету ее волос и глаз. Затем налет загара на лоб и подбородок, мягкое прикосновение румян на обе щеки и изящный мазок голубизны на верхнее веко и на мочку уха. Наконец, на губы ровным слоем ложится кармин. Это и есть то единственное видимое облачко нежно-розового цвета, которое влажно поблескивает в воздухе, но высыхает и темнеет от прикосновения к губам.

— Ну вот, теперь все, — сказала Джесси, несколькими ловкими движениями взбив волосы и изобразив крайнее неудовлетворение своим видом. — Пожалуй, так сойдет.

Джесси, конечно, не уложилась в обещанную секунду, но вся эта процедура заняла менее четверти минуты. Однако Бейли казалось, что ей конца не будет.

— Пошли, — сказал он.

Она едва успела убрать в сумочку свою косметичку, как он тут же подтолкнул ее к двери.

По обе стороны дороги лежала жуткая, плотная тишина.

— Ну так что, Джесси? — сказал Бейли.

Ее лицо, отчужденно застывшее с тех пор, как они покинули кабинет Эндерби, начало постепенно оживать. Она молча беспомощно переводила взгляд с мужа на робота.

— Ну что же ты, Джесси? Прошу тебя. Ты совершила преступление? Настоящее преступление?

— Преступление? — Она неуверенно покачала головой.

— Возьми себя в руки, Джесси. Не надо истерик. Скажи только «да» или «нет». Ты… — он заколебался, — убила кого-нибудь?

— Ты что, Лайдж Бейли? — Выражение лица Джесси стало возмущенным.

— Да или нет, Джесси?

— Нет, конечно, нет!

У него отлегло от сердца.

— Ты украла что-нибудь? Подделала талон для питания? Кого-нибудь оскорбила? Причинила ущерб городу? Говори же, Джесси!

— Я не сделала ничего особенного! То есть не то, что ты думаешь. — Она оглянулась. — Лайдж, почему мы стоим здесь?

— Мы не тронемся с места, пока ты все не расскажешь. Ну, начинай. Зачем ты пришла к нам?

Бейли встретился со взглядом Р. Дэниела, устремленным на него поверх склоненной головы Джесси.

Джесси заговорила тихим голосом, который становился все громче и уверенней по мере того, как продолжался ее рассказ.

— Всему виной эти медиевисты. Ты-то их знаешь, Лайдж. Они всегда тут как тут и все время болтают. Так было, еще когда я работала помощником диетолога. Помнишь Элизабет Торнбау? Она была медиевисткой и постоянно твердила, что все наши беды из-за стальных городов и что до их появления все было куда лучше.

Я допытывалась, откуда у нее такая уверенность в этом, особенно после того, как встретила тебя, Лайдж (помнишь наши разговоры?), а она ссылалась на эти ролики книгофильмов, что до сих пор ходят по рукам. Ну, знаешь, вроде «Позора городов» того парня… Как там его имя?

— Оргински, — рассеянно сказал Бейли.

— Вот, вот, только большинство из них намного хуже. А когда мы с тобой поженились, она стала страшно ехидничать. Бывало, говорит: «Уж коли ты вышла замуж за полицейского, так станешь, наверное, настоящей городской дамой». Она стала меньше со мной разговаривать, а потом я ушла с работы, и на этом все кончилось. Она рассказывала мне всякую всячину и, наверное, хотела меня поразить, или ей нравилось казаться эффектной и таинственной. Понимаешь, она была старой девой и так никогда и не вышла замуж. Многие из этих медиевистов просто-напросто неудачники. Помнишь, ты как-то говорил, Лайдж, что иногда люди сваливают свои собственные неудачи на общество и требуют переделать города, потому что не могут переделать сами себя.

Бейли вспомнил, но теперь эти самые слова прозвучали для него как пустая болтовня.

— Пожалуйста, ближе к делу, Джесси, — ласково сказал он.

— В общем, — продолжала она, — Лиззи все твердила, что придет день и люди объединятся. Мол, всему виной космониты, потому что они хотят, чтобы Земля всегда оставалась слабой и деградировала. Это было любимое ее словечко — «деградировать». Посмотрит, бывало, на меню, которые я составляла на неделю, поморщится и скажет: «Деградируем, деградируем». Мы в поварской со смеху умирали, когда Джейн Майерс принималась ее передразнивать. Она говорила — Элизабет, конечно, — что в один прекрасный день мы разделаемся с городами и станем жить на свободе, а заодно и рассчитаемся с космонитами, которые стараются всучить нам роботов, чтобы навсегда связать нас с городами. Только она никогда не говорила «роботы»: она называла их — простите меня, Дэниел — «бездушными чудовищами».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});