Тасмин - Александр Операй

ползет дальше. Она доберется до океана и превратит его в ничто.

Даутцен не верит себе. И тому, что видит.

Девушка достает телефон и смотрит на время.

Скоро рассвет.

День сменит ночь.

Тьма в городе — это лишь глюки рисперидона. Последствия долгой депрессии. Навязчивый образ, который так долго являлся Даутцен во время снов наяву. Ужас. Кошмар. Груз ответственности и ощущение краха собственной жизни.

Тьма исчезнет.

Ничто пропадет.

Из сердца; из города; из этого мира.

Ведь скоро наступит рассвет.

В звучит песня 1979 года.

TheUnforgivenII

Дом на берегу океана молчит.

Мертвый и холодный.

Морг для Даутцен.

Девушка вытирает слезу. Она делает это автоматически. Она не чувствует боль. Просто что-то мокрое на щеке. Такое нужно убрать пока тушь не потекла и не размыла тональный крем, хайлайтер, кожу и кости. Пока все то безумие, что скопилось в Даутцен за последние несколько месяцев не вырвалось наружу, явив миру страшную тайну. Никакой Даутцен здесь нет. Это лишь оболочка. Нечто. Вещь, которую надевают на вешалки в платяных шкафах. И там оно висит.

Даутцен открывает дверь и замирает на месте.

В доме завелась крыса. Она стоит на задних лапках в прихожей и нюхает воздух. Усы дрожат на сквозняке. Белая шерсть. Ушки. Носик. И длинный-предлинный хвост. Крыска совершенно не боится Даутцен. Красные глазки блестят светом разума.

Она носит кольцо на среднем пальце левой лапы!

Маленькое. Блестящее. Обручальное.

Даутцен говорит:

— У тебя в последнее время странные вкусы.

— Я кот-квир. Ничего не могу с этим поделать.

Исмат мигает глазами несколько раз.

Фамильяр лежит на полке для книг в проходе между кухней и залом. Он похож на черную дыру, которая медленно ползет по стене.

Даутцен снимает сапоги и говорит:

— Я не понимаю азбуку Морзе.

Девушка садится на колени и гладит крыску. Шерсть твердая, как камень, но приятная на ощупь.

— Когда-нибудь она превратится в принцессу.

— Все так говорят. Потом ничего не происходит. Где ты ее нашел?

— Джухейна любит одуванчики.

— Чего?

— Я гулял по Старому королевству. Там снова апрель.

Даутцен молчит.

Никаких чувств.

Она запретила себе думать о прошлом. Она просто живет. Этого хватит.

Даутцен идет в зал и включает проигрыватель, который кое-как держится на полке среди тысячи книг. Они занимают все свободное пространство в комнате. Большие, маленькие, в твердой и мягкой обложке, старые, новые. Всех цветов и оттенков. Классика, приключения, фантастика, ужасы, детективы, научная литература, философия, история, физика и математика. Все без особой системы. Просто знания. Информация. Развлечение.

Даутцен берет со стола пластинку и выкручивает звук на полную громкость.

Она ложится на пол и смотрит в потолок.

Песня уносит ее далеко-далеко.

На какое-то время она перестает быть собой и становится чужими словами. Готовые образы. Озвученные мысли. Сценарий для тех, кто страдает. В нем легко потеряться. Перестать различать вымысел и реальность.

Ляг рядом со мной, расскажи мне что они сделали

Скажи мне то, что я хочу услышать, изгони моих демонов

Сейчас дверь заперта,

Но она откроется, если ты будешь искренна

Если ты сможешь меня понять, то я смогу понять тебя

Стены дома рушатся и исчезают.

Даутцен спит и видит кошмар. Он приносит облегчение, потому что не может быть правдой так же, как песня. Все здесь лишь греза. Кот Исмат. Крыска Джухейна. Дурацкие сны наяву. Достаточно открыть глаза и проснуться, чтобы избавиться от наваждения. Выключить музыку. Умыть лицо и начать жить дальше.

Но Даутцен не хочет.

Она человек из песни.

PatientNumber 9

Даутцен сидит у окна.

Она смотрит на темные кипарисы в парке рядом с больницей.

Деревья молчат.

Они ничего не помнят и ничего не знают. В мире есть только день и ночь. Больше ничего не происходит. Так будет до самой смерти. Глупые твари неспособны осознать время. Их счастье в неведении. В жизни на обочине дороги. В пыли и грязи. В бездействии. Подальше от мира. Поближе к полной пустоте.

Даутцен хочет взять канистру с бензином и сжечь парк, здание больницы, город, океан, планету. Боль невыносима. Одиночество. Нелюбовь. Она не обязана чувствовать это. Переживать распад самостоятельно. Кто-то должен получить удар в самое сердце. Осознать, что есть и другие люди, которые чувствуют боль. И они готовы на все ради того, чтобы избавиться от вечного зуда внутри головы.

Девушка улыбается.

Никакой радости. Безумие. Да и только.

Работник службы надзора говорит, что таков первый шаг к выздоровлению. Осознать, что сходишь с ума. Даутцен так не считает. Она не верит в разговоры. Только в таблетки. В рисперидон, в оланзапин и флуоксетин. Святая троица мира, который вращается в бездне на окраине Галактики Млечный путь. Настоящая религия местных аборигенов. Спасение. Манна небесная. Медикаментозное лечение неврозов и легкой формы шизофрении. До тех пор, пока не понадобиться повысить дозу. Пока не умрешь от того, что по венам течет антидепрессант.

Больше. Больше. Каждая новая доза лекарства улучшает настроение, снижает напряжённость, тревожность и чувство страха, устраняет дисфорию.

Быстрее. Быстрее.

Даутцен пришла в больницу по собственной воле.

Она хочет получить спасение.

Одну упаковку рисперидона, а лучше две. Этого хватит. Близится полночь. Тьма в сердце города ползет на окраину к океану. Сияние разума меркнет.

Таблетки делают свое дело.

Они дарят чувство свободы. Никаких мыслей. Только забвение. Бессонница, сквозь которую не может пройти ничего. Вечная рябь. Муть. Серая мгла. Шторы сознания. Можно назвать лекарство, как угодно. Суть лишь одна. Даутцен не хочет чувствовать боль.

— Расскажите о Тасмин.

Даутцен вздрагивает.

Этот голос такой мягкий. В нем только фальшь. Профессиональная доброта стюардесс, официантов, продавцов, мошенников, работников банка. Мерзость. Притворство. Маска, которая помогает пережить еще один день на работе и пойти домой. Выпить стакан флуоксетина. Выкурить оланзапин. Принять рисперидон.

Работник службы надзора что-то пишет в блокноте.

Слишком быстро. Движения резкие. Будто он играет в крестики нолики сам с собой. Он бросает взгляд на Даутцен, потом смотрит на стену. Там висят часы. Они тикаю так, словно вот-вот случится конец света. Последние секунды. Обратный отсчет.

Даутцен понимает.

Она скучная девушка.

Ничего в ней нет. Только длинные ноги.

Красивая, потому что молодая. Была бы по старше никто бы на нее и не глянул.

— Никакой Тасмин не существует.

Черные кипарисы в саду качнулись из стороны в сторону. Будто кто-то прошелся между деревьями в парк. Нечто глянуло на Даутцен сквозь окно. Грянул гром. Капли дождя бегут по стеклу. Это слезы, которых нет. Девушка не способна. Не может. Не хочет. Она никогда не вернется в Старое