Леший в погонах - Александр Александрович Тамоников

ладони о горячую кружку.

– Больно уж рана у нее плохая. Грязь попала, – заговорила Матвеевна. – Жар из нее вытягивать надо, грязную кровь. По телу грязная кровь пойдет, и тогда ничего уже не сделаешь. Ну ничего, мы ее хвойными отварами, ромашкой отпаивать будем. Чесноком лечить. Ничего, ты не волнуйся, мил человек. Бог даст, справится. Тут ведь дело в чем: коли человек сам хочет выздороветь, его никакая хворь в могилу не сведет. А Катерина девка сильная, горячая. Душа справится, значит, и тело справится.

Одна из женщин, приветливо поздоровавшись, усадила за стол Прохора и Митяя, укоряя, что далеко уходят в лес, голодные мычутся, в поселке дел невпроворот. Парни хмуро покосились на гостя. Стыдно им было, что их как маленьких отчитывают перед незнакомым человеком. Митяй промолчал, уставившись в тарелку с борщом, а Прохор стал возражать.

– Сказал же, починим, что ты нас ругаешь? А в лес ходить надо. Вдруг фашист близко будет. Вон и Катьку нашли. А что было бы, если не пошли бы? Разведывать надо, что вокруг делается.

– Ешьте, разведчики, – с улыбкой женщина потрепала пацанов по вихрам.

Марфа Ивановна окликнула молодую женщину и попросила приготовить постель для гостя, но Коган стал возражать. Незачем утруждать всех своим присутствием. Кате помог, доставил ее, теперь вот и с ней заботы невпроворот. Незачем еще и с ним нянчиться. Поел в первый раз за несколько дней по-человечески, и на том спасибо. Пора и в путь. Марфа Ивановна начала возражать, что надо отдохнуть, а что касается помощи, так и он может помочь как мужчина их маленькой лесной колонии. Для мужских рук тут дел много. Коган готов был уже согласиться передохнуть пару дней в лагере. Он и сам понимал, что немцы кружат вокруг лесов, что опасно соваться в город без подготовки. Но деваться некуда. Задание никто не отменял, и его ждут ребята из группы. Пора выходить на связь, оставить сообщение на явке в городе. Но неожиданно голос подал Прохор, который, старательно облизав деревянную ложку, отложил ее в сторону.

– Нельзя вам сейчас никуда идти, Борис Михайлович.

– Это почему? – усмехнулся Коган и хотел потрепать мальчишку по голове в благодарность о его заботе, но тут его рука замерла в воздухе.

– Немцы и полицаи сейчас ищут человека с самолета, который сел в лесу. Все прочесывают, все села, дороги. Там летчицу мертвую нашли, а второго, кто с ней был, не нашли. Ушел он. Подождать вам надо несколько дней. Глядишь, все и уляжется. Не будут же они год искать. У них, поди, и другие заботы есть.

Коган посмотрел на мальчишек, улыбнулся, но потом погрустнел, вспомнив Ольгу, которую пришлось оставить мертвой в кабине самолета. Больное воспоминание, нехорошее. Всю жизнь его будет мучить эта картина, когда он уходил, оглядываясь, а она сидела, склонившись головой к приборной доске. А еще мальчишки рассказали, что полицаи приводили местных стариков, чтобы они похоронили летчицу. А самолет немцы не смогли вытащить. Поврежден сильно.

– Ну, спасибо за хлеб-соль, – решил сменить тему разговора Коган. – Пора бы и честь знать, а долг платежом красен! Ну, где вам тут мужские руки нужны в хозяйстве? Я не ахти чего могу руками, но все же навыки у меня кое-какие есть. Задержусь у вас, помогу. А то Красная армия хоть и наступает, но война есть война. Как оно еще на фронте сложится! А у вас детвора малая вон бегает.

– Вот спасибо, Борис Михайлович, правда поможете, задержитесь? – всплеснула руками Марфа Ивановна. – У нас печек в двух землянках нет. Железные бочки, которые использовали зимой, прогорели, а там детишки, там тепло нужно, сырость же. А ребятишки нашли у ручья глиняную почву. Хорошая такая, аж маслянится! Они там кирпичи лепят и сушат. Их сюда бы перетаскать, обжечь в огне, чтобы прочные были. Это чтобы там зря дрова не жечь, лишнего дыма чтобы не было. А тут и кирпич обжигается, и пища готовится. Опять же, дров много надо напилить, наколоть. Где двум мальцам такое успеть сделать! А потом бы стену у нашего зимнего сарая поправить. Подгнили столбы, заваливается стена. А если до зимы придется жить? Зимы тут лютые бывают, снежные. Померзнут коровы и лошадки наши.

«Вот я и попал в бабьи руки, – с усмешкой подумал Коган. – Понравлюсь, так вообще не отпустят». Потерев деловито руки и подмигнув мальчишкам, он бодро заявил:

– Ну показывайте свой кирпичный заводик!

Мальчишки повели гостя на край поляны, где лежали грубо сколоченные носилки с бортиками и пара десятков подсохших глиняных кирпичей. Относительно ровных и одинаковых по размеру. Видимо, делали их в одной форме. Коган с сомнением осмотрел носилки.

– Слушайте, хлопцы, а далеко ваши залежи глины? Нельзя на телеге или на волокуше с помощью лошади возить ваши кирпичи? И сразу много можно привезти, и силы тратить не надо.

– Нельзя, мы пробовали, – шмыгнул носом Митяй. – От тряски разваливаются. А те, что не развалились, при обжиге трескаются. Только носилками и на руках. Больше никак.

– Ну, значит, поднатужимся, – засмеялся Коган и поднял на плечо носилки. – Я с одной стороны, вы вдвоем – с другой. Так и натаскаем строительные материалы. А потом дрова напилим, наколем. А когда обжигать будем, у костра я вам разные истории из жизни расскажу, про войну, про наших советских героев! Вы знаете, что та девушка, что в самолете мертвая сидела, – не единственная такая храбрая. Их таких целый полк! И они ночами летают на таких вот легких самолетах и бомбы немцам на головы сбрасывают.

– Ух ты! – восхитился Прохор. – И не боятся!

– Боятся, – грустно ответил оперативник. – Знаю, что боятся. На войне только дурак не боится. Но другое дело, когда ты свой страх перебороть можешь, когда тебе Родина важнее собственной жизни. Тогда люди и на подвиг идут, и за Родину умирают. А ведь иначе никак. Так на Руси всегда было, потому наша страна и жила свободно и счастливо. А вот напал враг, снова всем миром его изгоним и снова будем светлую жизнь строить…

Коган осекся и замолчал. Они проходили мимо нескольких холмиков среди сосен. На каждом холмике – грубо вытесанный православный крест и табличка. Вот оно, кладбище маленькой колонии в лесу, беженцев, которые спасали детей и выжили в лесу, два года выживали. Таблички, вытесанные топором, и на каждой ножом или горячим гвоздем выжжены имена и фамилии. И возраст. Вот и Акимыча они похоронили, который на первых порах все тут мастерил, с помощью чьих рук и выжили в первую