Порочная (ЛП) - Ловелл Л. П. Лорен Ловелл

— Ах, Ронан, — её губы касаются моих. — Должна признать, с тобой было весело. Ты вызываешь привыкание.

В её глазах появляется лёгкий огонёк, вспышка гнева. Адреналин бурлит во мне при мысли о возможной смерти. Будет ли она произведением искусства? Будет ли моя кровь выглядеть как шедевр, разбрызганная по стене? Я не должен находить волнение в таких вещах, но наиболее живым чувствуешь себя непосредственно перед смертью…

Вскакивая на ноги, она смотрит на меня сверху вниз и приставляет дуло пистолета к моему лбу. Я не могу удержаться от улыбки, глядя на её кожу, такую гладкую и соблазнительную, как запретный плод. Неудивительно, что я полюбил её, как бы сильно я ни клялся, что у меня нет слабостей, я всегда был слаб к красивым вещам — к искусству. А Камилла Эстрада — великое произведение искусства. Нежная, но в то же время сильная, чувственная и изменчивая.

— Красивая, — говорю я, — ты — грандиозное крещендо моей жизни, шедевр, который я должен был сжечь, вместо того чтобы восхищаться им.

На вдохе она закрывает глаза, а когда открывает их, я вижу абсолютную решимость, вспышку боли, смешанную с покорностью судьбе.

Она поворачивается на каблуках, становясь между мной и всеми остальными в комнате, направляет пистолет на своего отца и нажимает на спусковой крючок. Раздаётся негромкий хлопок, за которым следует тяжёлый удар его тела об пол. Какое-то мгновение она остаётся неподвижной, и я пользуюсь возможностью встать. Я провожу рукой по пиджаку и киваю охраннику рядом со мной, с восторгом наблюдая, как он медленно отступает.

— Маленькая кошечка, — шепчу я, о, я так доволен тем, как всё обернулось. Камилла задыхается, как будто ей не хватает воздуха, и она быстро прижимается спиной к моей груди, затем поднимает пистолет, переводя его с одного охранника на другого.

Я нахожу милым то, что она чувствует потребность защитить Большого Злого Волка.

— Ты собираешься пристрелить их? — спрашиваю я с трепетом в голосе.

Она остаётся напряжённой.

— Я не знаю, Ронан! Не знаю, заметил ли ты, но их пятеро, а я одна, — огрызается она.

— Ах, — я кладу руку ей на плечо и медленно обхожу её, поворачиваясь к ней лицом, — значит, что же нам делать? — я замечаю, как напрягается один из охранников.

Она прищуривает глаза, глядя на меня, прежде чем взглянуть на каждого из мужчин.

— Ты, блядь, подкупил их, да?

Я пожимаю плечами.

— На самом деле «подкупил» — неподходящий термин, — я заправляю прядь волос ей за ухо. — Как это ощущалось? — я киваю подбородком в сторону тела её отца. — Убить кого-то, кто предал тебя? Кого-то, кто встал бы у нас на пути?

— Я не знаю, — шепчет она. — Я не думала об этом.

Какая жалость. Момент, когда я убил своего отца, я всё ещё наслаждаюсь им. Это одно из моих самых приятных воспоминаний.

— Это очень плохо, Красивая.

Она смотрит на меня, и впервые моя маленькая кошечка выглядит по-настоящему потерянной.

— Это больно, — произносит она таким тихим голосом, что я едва её слышу.

Вздохнув, я беру её за руки и сокращаю расстояние между нами.

— Наслаждайся этим.

— Он бы убил тебя. У меня не было выбора.

Я совершенно уверен, что это попытка убедить саму себя. Некоторые узы, какими бы запутанными они ни были, трудно разорвать. Я отстраняюсь, чтобы посмотреть на неё. Её глаза наполняются слезами, челюсть сжимается, и я провожу пальцами по её щеке.

— Спасибо, — шепчу я, слова такие чужие на моём языке.

Схватив меня за пиджак, она притягивает меня ближе и прижимается лицом к моей груди.

— Спасибо, что приходишь за мной. Каждый раз.

— Король всегда спасает свою королеву, Красивая.

— Я знала, что ты придёшь, хотя и предупреждала тебя не делать этого.

— Не помню, чтобы меня предупреждали, — я ухмыляюсь.

Она отрывает лицо от моей груди и закатывает глаза.

— О пожалуйста. Как будто я когда-нибудь стану умолять тебя спасти меня, — фыркает она. — Но я всё же избегала воды.

— Хорошо, маленькая кошечка. Мне бы не хотелось, чтобы ты умерла такой отвратительной смертью.

— Ты бы скучал по мне? — дразнит она.

А вот и моя Красивая. Чувство вины — не то, что она носит в себе очень долго.

— До умопомрачения, — отвечаю я.

Вздохнув, она оглядывает комнату.

— Сколько у тебя охранников?

— Десять, если только кто-то не выпил воду по неосторожности…

— Хорошо. Мне нужно одолжить парочку, — она одаривает меня кривой улыбкой и тычет пальцем в парочку охранников. Они подходят к ней, явно нервничая в её присутствии. — Идите в офис моего отца, заберите всё: компьютеры, документы, всё, — они поспешно уходят, и она идёт к двери, переступая через безжизненное тело своего отца. — Дай мне минутку, — говорит она, выходя из комнаты, покачивая бёдрами.

Охранники мечутся по дому, хватая предметы, прежде чем поспешить наружу. Я наблюдаю за ними через окно, достаю из кармана сигару и закуриваю её. Я прохаживаюсь по комнате, проводя пальцем по стене, прежде чем перешагнуть через тело Всадника. Выпуская изо рта струю дыма, я присаживаюсь на корточки рядом с ним и обшариваю его карманы, вытаскивая старый армейский нож. Я открываю его, улыбаясь зазубренному краю, прежде чем сунуть в карман.

— Я не могу тебя винить, — говорю я, вставая. — Так много людей мечтали свергнуть меня.

— Пойдём, Ронан, — зовёт Камилла с порога.

Я делаю ещё одну затяжку сигарой, направляясь к ней, и воздух наполняется лёгким запахом газа.

Качая головой, она хватает сигару и тушит её о стену, прежде чем уронить на пол.

— Ради всего святого, — она хватает меня за руку и тащит к входной двери.

Некоторые охранники забираются во внедорожники, которые вызвал Борис, в то время как другие стоят посреди двора, в замешательстве нахмурив брови. Один из них выходит вперёд.

— Что это? — он спрашивает Камиллу.

— Новое руководство, — говорит она с улыбкой, прежде чем щёлкнуть кремнём зажигалки. — Тебе лучше бежать, — а потом она поворачивается и швыряет зажигалку в окно. Стекло разбивается, а она пригибается, увлекая меня за собой, как раз перед тем, как земля сотрясается от громкого взрыва и по моей коже пробегает обжигающий жар.

Когда я поднимаю взгляд, она смотрит на пылающую мясорубку с блаженной улыбкой. Её взгляд перемещается на меня.

— Ну что теперь, Русский?

— Теперь мы правим миром, маленькая кошечка, — я поднимаюсь с земли, беру её за руку и поднимаю на ноги, глядя на ревущий огонь. — Я вижу в этом привлекательность, — говорю я, притягивая её к себе.

— О, мы оба знаем, что огонь слишком неконтролируем для тебя, Ронан, — она подносит свои губы к моему уху. — Ты не можешь приручить его.

— Некоторые вещи не следует приручать, — сжимая в кулаке её волосы, я запрокидываю её голову назад и касаюсь своими губами её губ.

Её глаза закрываются, и у неё перехватывает дыхание.

— Я люблю тебя, Ронан.

— И я люблю тебя так, как все злые существа любят тьму, в которой они были созданы, — бесконечно.

Эпилог

РОНАН

2 месяца спустя

Солнце опускается за океан, а я стою на балконе и курю сигару. Влажный воздух окутывает меня, на лбу выступают капельки пота. Я никогда не пойму, почему кто-то считает эту отвратительную жару раем. Я больше предпочитаю замёрзшую пустошь России.

Камилла подходит ко мне сзади и кладёт руку мне на плечо. Её обручальное кольцо поблёскивает в лучах заходящего солнца.

— Осторожнее, Русский. Постой тут слишком долго, и ты превратишься в пепел.

— Ненавижу жару. Ненавижу песок.

— Послушай, ты сказал, что, когда мир склонится к твоим ногам, мы поедем на Фиджи. Не волнуйся, скоро ты вернёшься в Нарнию, — она встаёт передо мной, всё ещё в бикини, и просовывает пальцы под пояс моих шорт. — Хотя ты правда хорошо выглядишь в плавательных шортах, — она прикусывает губу, её взгляд опускается на мой живот.