Ястреб халифа - Ксения Медведевич

— Помоги мне, о нерегиль. Избавь его от рук этих невежественных, полоумных, возомнивших о себе невесть что ублюдков творения, ненавидящих все живое и прекрасное. Помоги мне сделать так, чтобы они запомнили утро пятого дня как утро потоков крови!

Лагерь войск халифа у стен Альмерийа,

три дня спустя

…— Что значит — оставил командующим Мубарака аль-Валида и ускакал?

Военачальники развели руками. Аммар, конечно, получил известие об этой выходке самийа еще на подходе к городу, но вчуже продолжал надеяться, что это лишь слухи для обмана вражеских лазутчиков. Но нет, оказалось, что осведомители ибн Хальдуна говорили истинную правду: Тарик оставил вверенное ему войско на военачальника из Аммаровых вольноотпущенников и умчался иблис его знает куда — причем в сопровождении невесть откуда взявшегося отряда воинов-сумеречников. Впрочем, каких воинов — половину этого насвистанного шайтаном сборища неверных составляли бабы. Да, верхами, и при аураннских коротких мечах-тикка — кстати, страшных в ближнем бою, если сражающийся знал, как с тикка управляться, — но все равно бабы!

Да, Тарик оставил все распоряжения для осады. Более того, он оставил для Аммара аж целое письмо с объяснениями, извинениями и нижайшими заверениями в преданности. Все как всегда: «Отверг он слова мои, внял он хуле, Меня уличил в несодеянном зле; Неужто он тучей свой лик омрачит И скроется месяц на хмуром челе?»[22], - да-да, нерегиль не отказал себе в удовольствии поиздеваться и в стихах тоже. Но как бы то ни было: проваливаться сквозь землю с этим шайтан-харимом он не имел никакого права!

Но и это было еще не все.

Отпустив военачальников готовиться к осаде — стены Альмерийа могли внушить уважение любой катапульте — Аммар уединился с начальником тайной стражи. Исхак ибн Хальдун просмотрел оставленное нерегилем письмо и заметил:

— О мой повелитель! Его план не так уж и плох, как я погляжу.

— Ты безумен, Исхак. Вы с самийа в последнее время слишком сдружились — и он тебя заразил. Теперь ты тоже болен на голову.

Аммар даже не сердился — для этого он слишком устал. Спорить тут было воистину не о чем: в письме Тарик уведомлял своего повелителя, что через пять дней от времени написания сего письма он, со своим отрядом в двадцать мечей и десять воинов, собирается взять Куртубу и держать ее до подхода войск халифа. Поэтому он нижайше просил своего повелителя оставить у стен Альмерийа десять тысяч войска для осады, а с остальными пятью спешить, «не останавливаясь и не размениваясь на мелкие крепости», к самому крупному городу Бени Умейя. Тарик обещал продержаться по крайней мере ночь — до утра шестого дня.

Десять фарсахов до Куртубы — нет, в этом ничего невозможного не было, ашшаритская конница от века ходила в сквозные рейды — и проходила через вражескую землю, как нож сквозь растопленный бараний жир. Но как нерегиль, да помилует его неверную безумную голову Всевышний, собирался брать город с помощью десятка баб? Выпустить их танцевать под стены с открытыми лицами?!

Меж тем, ибн Хальдун покашлял в кулак и широко улыбнулся:

— Дошло до меня, о халиф, нечто, могущее прояснить нам ночь неизвестности над планами Тарика.

— И что же это такое? — мрачно поинтересовался Аммар.

— У меня есть сведения, что нерегиль отправился в Куртубу спасать Джунайда.

Аммар ахнул, не веря своим ушам. Ибн Хальдун лукаво усмехнулся и продолжил:

— Причем отправился в сопровождении Джунайдовой супруги, княгини Тамийа-химэ. Видимо, жизнь хозяина замка Сов почему-то оказалась дорога холодному нерегильскому сердцу.

— Рыцарь пришел на помощь даме в беде — какой изящный ход, — покачал головой Аммар, все еще пытаясь переварить сказанное вазиром.

Не то чтобы это меняло дело — скорее, это многое проясняло.

Женитьба Джунайда давно стала легендой. Десять лет назад на границе с Ауранном вновь начались стычки, и в обе стороны через ничейные земли поскакали конные отряды. Всевышний в мудрости своей устроил так, что нечестивые сумеречники могли вторгаться на земли ашшаритов лишь через долину Диялы. Далее к западу рубежи халифата защищала пустыня, проходимая лишь в зимние месяцы — и то с риском попасть в хамсин и навеки остаться в черных песчаных дюнах. Когда сумеречники напали, изо всех пределов халифата в долину Диялы поспешили воины веры: долг священной войны звал их туда, где раздавался плач ашшаритов. Кассим аль-Джунайд, отпрыск знатного рода, ведущего происхождение от Умейяда, отправился на границу с Ауранном разить убийц и грабителей, — и, как и пристало воину веры, принять венец мученика в очередном жестоком бою. Судьба распорядилась так, что Джунайд не погиб, а попал в плен. Рассказывали, что его отвели к одной из княгинь нечестивых аураннцев, колдунье и ненавистнице человеческого рода. Эта женщина брала к себе на ложе смертных юношей из числа пленников — и выпивала их жизненные силы, оставляя под пологом иссохшие, обезображенные тела несчастных. Впрочем, рассказывали и по-другому: нечестивая аураннка приказывала вырывать у своих возлюбленных сердце и съедала его на завтрак после ночи утех. Так или иначе, но дни Джунайда были сочтены. Однако случилось так, что пленник сам пленил свою госпожу, и женщина Сумерек не сумела убить его — ибо полюбила. И она дала Джунайду волшебный напиток, дарующий нескончаемые годы жизни и молодости, и отреклась от дела мести людям. За это ее изгнали из земель Ауранна, и так они с Джунайдом оказались в ар-Русафа.

В родовом замке Кассима они появились восемь лет назад. Люди, видевшие хозяина замка Сов после возвращения из Сумерек, божились, что Джунайд выглядит как девятнадцатилетний юноша — и с каждым годом становится все более похожим на самийа, теряя человеческий облик.

О странной паре ходили слухи, многие из которых не хотелось пересказывать — на Страшном Суде Всевышний строго спросит с клеветников, — но одно было известно точно: у законников на Джунайда был наточен огромный зуб. Они его обвинили в вероотступничестве за сожительство с сумеречницей — а он схватился с ними в споре прямо в михрабе Пятничной масджид Куртубы и так ловко высмеял их доводы, что почтенным старцам пришлось удалиться, бормоча проклятия себе в бороды. Аммар читал запись этой великолепной, поражающей разум беседы — аль-Джунайд проявил себя истинным знатоком предания и поистине доказал, что хадисы, на которые опираются его противники — слабые, и к тому же не относятся к его случаю. Ведь он же не оставляет истинной веры, и воспитывает в ней детей, его душе и телу ничего не грозит, и у него нет и не будет других жен и детей от них. Тем не менее, верховный муфтий ар-Русафа издал фетву, объявляющую Джунайда еретиком, и запретил ему входить в масджид края и слушать пятничную проповедь. Но еще через год суфии ордена Халветийа провозгласили Джунайда шейхом, его стихи о любви к Всевышнему распространялись в списках среди верных, и к замку Сов стали приходить люди и дервиши, прося совета и наставления. А по всем землям аш-Шарийа разошлось присловье: «Если бы разум был человеком, он бы принял образ Джунайда». А феллахи, населявшие родовые земли Кассима, благословляли год рождения, день рождения и час рождения своего господина, ибо луна не видела более справедливого и милостивого правителя, земли в вотчине аль-Джунайда плодоносили, а животные умножались и не испытывали недостатка в корме.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});