Страна призраков - Гибсон Уильям

– За ними нужен глаз да глаз, – проговорил старик. – Тогда будущий покупатель сразу подумает, что и все прочее – тоже в отличном состоянии.

Гаррет вернулся и вырулил автомобиль на дорогу, быстро набирая скорость.

– На сегодня – больше никаких вертолетов, – обратился он к своему соседу.

– Хорошо, – сказал тот.

– Остался последний этап – домчимся на жестком крыле.

Тито, уже начавший посматривать на бананы в корзине, сразу потерял аппетит.

– Еще этап?

– «Беркут Сессна», – вставил старик. – Тысяча девятьсот восемьдесят пятый год выпуска. Одна из последних моделей. Очень удобная. Тихая. Сможем наконец поспать.

Тито невольно вжался в сиденье. Впереди замаячили какие-то здания.

– И куда мы?

– Прямо сейчас, – отвечал Гаррет, – в ист-хемптонский аэропорт.

– Это частный самолет, – прибавил старик. – Никаких досмотров, никаких документов. Потом тебе выправят что-нибудь поприличнее, чем водительские права Нью-Джерси, но сегодня ничего такого не потребуется.

– Спасибо. – Тито не знал, что еще сказать.

За окном проплыло маленькое сооружение, на котором было выведено краской: «ОБЕД», а перед фасадом стояли припаркованные автомобили. Тито покосился на фрукты. В прошлый раз он ел минувшим вечером, в компании Бродермана и Вьянки, да и guerreros его на время оставили. Мужчина поднял банан и решительно принялся его чистить. «Уж если судьба заставляет учиться летать, так хотя бы не с голодухи», – мысленно убеждал он свой желудок. Тот плохо поддавался на уговоры, но Тито упорно продолжал есть банан.

Гаррет как ни в чем не бывало крутил баранку. Старик молчал.

49

Ротч

Одиль сидела в белом кресле с белым роботом на коленях и ковыряла гостиничным белым карандашом у него в животе среди пластиковых шестеренок и черных резиновых лент.

– Такая штука, они ломаться.

– Кто же это сделал? – спросила Холлис из своего кресла, сидя со скрещенными ногами в мягком халате.

Минувшая ночь прошла для нее на удивление безмятежно. Теперь было девять часов, и собеседницы потягивали утренний кофе, заказанный прямо в номер.

– Сильвия Ротч.

Француженка что-то поддела кончиком грифеля, раздался щелчок.

– Bon[135], – похвалила она.

– Ротч? – Холлис тоже взяла на изготовку белый карандаш. – Как правильно пишется?

– R-O-I-G. – Произношение английских букв, как обычно, далось Одиль с большим трудом.

– Это точно?

– Это по-каталонски, – пояснила она, наклоняясь и опуская робота на ковер. – У них там сложный диалект.

Журналистка записала: «Roig».

– А почему именно маки, она их часто изображает?

– Вообще только их и делать. – Огромные глаза француженки округлились, но гладкий лоб хранил серьезную невозмутимость. – Завалила маками весь Mercat des Flores, цветочный рынок.

– Ясно. – Холлис положила карандаш и подлила себе кофе. – Ты, кажется, хотела поговорить о Бобби Чомбо.

– Фер-гу-сон, – по слогам отчеканила Одиль.

– Как?

– Его зовут Роберт Фергусон. Он из Канады. Шомбо – просто псевдоним.

Холлис отхлебнула еще кофе, чтобы переварить услышанное.

– Впервые об этом слышу. Думаешь, Альберто знает?

Собеседница пожала плечами, как умеют лишь во Франции, – казалось, для этого нужно иметь немного иной скелет, чем у прочих людей.

– Вряд ли. Я в курсе, потому что мой парень работать в одной галерее в Ванкувере. Ты там бывать?

– В галерее?

– В Ванкувере! Красиво.

– Ага, – поддакнула Холлис, хотя видела, по правде сказать, очень мало – практически лишь номера́ в гостинице «Четыре времени года» да интерьер ужасно тесного зала суда, расположенного в бывшем здании двухэтажного танцевального зала в стиле «деко» на центральной улице с множеством театров, но, как ни странно, без автомобилей. У Джимми в то время выдалась черная полоса; приходилось безотлучно держаться рядом. Не самое приятное воспоминание.

– Мой парень, он говорить, что Бобби – диджей.

– Так он канадец?

– Парень? Француз.

– Я про Бобби.

– А, конечно, канадец. Фер-гу-сон.

– И хорошо он его знал? В смысле, парень твой?

– Доставать у него экстази, – ответила Одиль.

– Так это было прежде, чем Бобби переехал в Орегон работать над проектами GPSW[136]?

– Без понятия. По-моему, да. Уже три года? В Париже мой друг видеть его фотку, открытие в Нью-Йорке, Дейл Кьюсак, в память о Натали, ты что-нибудь слышать?

– Нет, – сказала Холлис.

– Бобби работать геохакером для Кьюсак. Мой друг говорить мне, это Роберт Фер-гу-сон.

– И ты уверена?

– Да. Кое-кто из художников, местные, знать, что он из Канады. Это, наверно, не такой большой секрет.

– Но Альберто не в курсе?

– Не каждый знать. Всем нужно Бобби. Для нового искусства. Тут он лучший. Но жить уединенно. Кто помнить его раньше, они стали очень осторожными. Не говорить, если Бобби что-то не хочет.

– Одиль, а тебе известно про его последний... переезд?

– Да. – Собеседница помрачнела. – Емейлы возвращаться назад. Серверы недоступны. Художники не уметь выйти на связь, они волноваться.

– Альберто мне уже рассказал. Не представляешь, куда он мог направиться?

– Это же Шомбо. – Одиль взяла свой кофе. – Он быть где угодно. ’Оллис, ты не хочешь поехать со мной на Сильверлейк? В гости к Бет Баркер?

Журналистка задумалась. Кажется, она недооценивала очень ценный источник сведений. Если приятель Одиль (случаем, не бывший?) и вправду знал Бобби Чомбо-Фергусона...

– Это та, у которой квартира вся в виртуальных ярлыках?

– ’Иперпространственная обстановка, – поправила собеседница.

«Господи помилуй», – вздохнула про себя Холлис.

И подняла зазвонившую трубку.

– Да?

– Это Памела Мэйнуоринг. Хьюберт просил передать, что собирается в Ванкувер.

Холлис покосилась на Одиль.

– Он уже знает, что Бобби – канадец?

– Вообще-то знает, – ответила Памела.

– А я только что услышала.

– Вы с Хьюбертом обсуждали эту тему?

Журналистка подумала.

– Нет.

– Ну вот видите. Он хочет, чтобы вы тоже полетели.

– Когда?

– Если сорваться прямо сейчас, вы могли бы успеть на тринадцатичасовой рейс «Эйр-Канада».

– А во сколько будет последний?

– Сегодня в восемь.

– Ладно, закажите два билета. На фамилии Генри и Ричард. Я перезвоню.

– Хорошо. – Памела отключилась.

– ’Оллис, – позвала Одиль, – в чем дело?

– Ты не можешь на несколько дней сгонять со мной в Ванкувер? Вылет – сегодня вечером. За счет «Нода», конечно. Билеты, гостиница, все расходы.

Француженка изумленно выгнула брови.

– Серьезно?

– Да.

– ’Оллис, ты знаешь, «Нод» оплатить мой приезд сюда, платить за «le Standard»...

– Ну, тем более. Так как насчет Ванкувера?

– Само собой, – согласилась Одиль. – Только зачем?

– Поможешь мне отыскать Бобби.

– Я попробовать, но... – Одиль вновь по-французски пожала плечами.

– Вот и отлично, – сказала Холлис.

50

Галерея шепотов

Милгрим проснулся на узкой кровати под фланелевой простыней с набивным рисунком из лилий, речных пейзажей и многократно размноженного рыбака, забрасывающего удочку. Наволочка была из точно такого же материала. На противоположной стене в ногах постели висел огромный плакат: голова белоголового орлана на фоне раздувающихся складок «Доблести прошлого»[137]. Похоже, Милгрим разделся перед сном, но совершенно не помнил этого.

Он посмотрел на постер, упрятанный за стекло и оформленный в незамысловатую пластмассовую раму с позолотой. Прежде мужчина никогда не видел подобного. Фотография поражала и тревожила взгляд плавным, чуть ли не порнографическим качеством изображения. Казалось, будто бы объектив смазали вазелином. Если, конечно, кто-нибудь еще делал это – в смысле, смазывал вазелином объектив. Скорее всего картинку целиком исполнили на мониторе компьютера. Бусина гла́за, сверхреалистично блестящая и выпуклая, словно нарочно была просчитана так, чтобы сверлить лоб зрителя. Не помешал бы еще какой-нибудь лозунг, что-то занудное и ура-патриотическое. А впрочем, и этих волнообразных полос, горстки звезд в верхнем углу и головы́ пернатого хищника довольно устрашающего вида было более чем достаточно для сходства с убийственной иконой. В голову отчего-то лезли мысли о странном фениксоподобном существе внизу, на входной двери.