Ричард Длинные Руки – сеньор - Гай Орловский

– Потому что не хочу, – ответил я сварливо, – чтобы ночью что-то вышло из-за портьеры и перегрызло мне горло. Вам пусть, если вас это не тревожит, а мне свое горло как-то жалко.

Рука Зигфрида поднялась, он пощупал горло, взгляд стал задумчивым. Нерешительно спросил:

– А перегрызенное горло… как насчет залечить?

– А вот это уже мимо, – ответил я со злорадством. – Так и будете жить с перегрызенным!

Он подумал, пальцы некоторое время гладили кадык, сказал со вздохом:

– Тогда мне это не нравится. Чужое бы ладно, а то свое… Какие будут указания, милорд?

Я подумал, теперь я председатель колхоза, предложил:

– Знаешь, ты человек бывалый, осмотри замок снаружи. Ну, чтоб нас вот так же не захватили сонными, как мы этих… Я хочу, чтобы мы здесь хоть ночь да переночевали живыми.

Он оскалил зубы в широчайшей улыбке:

– Тут все созрело, чтобы их захватили. А мы не такие куры. Но я все сделаю, не беспокойтесь, ваша милость!

Я смотрел ему вслед, нахмурив брови, я же теперь феодал, старался сообразить, что в этом мире значит перемена обращения с «сэр Ричард» на «ваша милость». Уже в который раз называют так, это ж не случайно, я спешно перебрал в памяти все слышанное, ибо между обращением к простолюдину просто по имени и к Шарлегайлу – «Ваше Величество» – глубочайшая пропасть, заполненная всякими там вашими благородиями, высокоблагородиями, превосходительствами, светлостями и прочими преосвященствами. Я вообще-то месье, а Сигизмунд и Зигфрид, как мои однощитовые вассалы, должны обращаться ко мне как к сюзерену, «монмесье» или «монсеньору», а «ваша милость» – это уже перебор, то ли аванс, то ли намек. «Ваша милость» – это к виконту или барону. Надо будет им напомнить, что я просто владелец замка, просто владелец, хозяин, а не эстрадный певец, что добивается дворянского титула.

Меч мой остался в ножнах, я вернулся по коридору, отворил дверь в ту же комнатку, что в планах уже приспособил под спальню, однако здесь оказалась большая сумрачная кладовая, узкая, как вагон, с полками под потолок по обе стороны. Я захлопнул дверь, заглянул в соседнюю, уверенный, что просто ошибся, отворил дверь с другой стороны, там вообще пусто, темно, стены поросли серым мхом, уже мертвым.

По спине пробежали крупные мурашки. Я не мог ошибиться настолько, хотя, конечно, проверить надо, поспешил по коридору, отворяя все двери, заглядывая и отшатываясь, а мурашки по спине бегали все более крупные, потом бегали уже не мурашки, а жуки, превращались в тяжелых холодных ящериц.

Наконец появилась в поле зрения лестница наверх, уже не каменная, ступени из добротного дерева, потемневшие от старости, но прочные, даже не заскрипели под моим весом, а я в этом мире совсем не дюймовчик. Я поднимался медленно, прислушивался, ладонь сама легла на рукоять меча. Желание вытащить сверкающую полосу острой стали и двигаться дальше, выставив острие перед собой, было таким сильным, что я остановился, сделал несколько глубоких вдохов.

Наверху мертвая тишина, затем послышался тонкий чистый звон, словно на каменный пол упал и разбился хрустальный бокал. Я постоял с сильно бьющимся сердцем, был соблазн вернуться, но напомнил себе, что здесь я должен чувствовать свое полное превосходство, ведь это ж я, а все прочие просто они, и ступни снова начали подниматься на ступеньки выше и выше.

Слева от меня в двух шагах шла толчками стена, грубый камень задрапирован благородным деревом, справа перила, удивительно изящные, резные, с мраморными статуэтками через каждые три шага. Я настороженно посматривал по сторонам, наконец поднялся наверх, постоял, прислушиваясь.

Этаж в самом деле для благородных: отделан богато, красиво, со старанием. Каменные стены упрятаны целиком, а поверх деревянной облицовки навешаны картины в массивных дорогих рамах из темного дерева. В неглубоких нишах застыли, сильно выступая наружу, неизменные рыцари из железа, вазы и мраморные статуи. Правда, не все мраморные, часть из металла, то ли старой меди, то ли бронзы или вообще неведомых мне сплавов.

Я шел вдоль стены, косился на отделку, статуи, барельефы. В одной нише женщина изумительной красоты, выкована из темной меди настолько умело, словно живая, на миг задумалась… держа в одной руке дивный меч с извилистым узким лезвием, а в другой – треугольный щит. Лезвие меча уперла в каменный пол, как и щит. Я остановился, засмотревшись, уже и не знал, на что больше таращить глаза, на восхитительную женщину или же на ни на что не похожие меч и щит.

Меч походил на сосульку, постепенно сужаясь к кончику, лезвие слегка просвечивало, как просвечивает тонкая льдинка. Крестовина рукояти очень искусно выкована в виде растопыренных крыльев, а сама рукоять в накладках из золота. Там, где крестовина соединена с рукоятью, ярко горит крупный, мастерски ограненный камень. Я туповат в искусстве, не знаю течений, никогда не собирал альбомов с Дега, но когда искусство, во мне что-то откликается само по себе и тихонько тинькает. Сейчас внутренний голос твердил настойчиво, что этот меч – бесценен, в нем изящества больше, чем во всем Кельнском соборе с Биг-Беном в придачу и яйцами Фаберже.

Я наконец перевел взгляд на щит, дыхание остановилось. Цельнометаллический, выпуклый, дивной стилизованной формы, как если бы средневековый щит делали современные дизайнеры с учетом достижений высоких технологий. В середину вделан огромный, но почти плоский драгоценный камень, оправа из золота, эдакий выпуклый бортик в мизинец толщиной, а края щита украшены великолепным, но сдержанным барельефом из листьев. От золотой оправы вокруг камня отходят стилизованные лучи, тоже из чистого золота.

Однако мои пальцы задрожали от желания взять в руки меч, потрогать, ощутить рифленую поверхность рукояти в моей ладони. Потрогал пальцем лезвие, очень осторожно коснулся ногтем острия, на ногте сразу появилась полоска.

Совершенно непроизвольно я попробовал взять меч из женской руки, взял, повертел в руке, любуясь… обомлел и обернулся. Женщина в прежней позе, пальцы правой руки… разогнуты!..

Волосы зашевелились, и, вместо того чтобы взять и щит, я торопливо сунул меч рукоятью в ее пальцы. Она не пошевелилась, не повела бровью, но пальцы сомкнулись на рукояти. Я отчетливо видел, что тонкие женские пальцы стали с металлом меча одним целым.

Я отступил, сердце колотится, как если бы долго мчался через лес от стаи волков, перепрыгивая через ямы и упавшие деревья. Снизу вроде бы опят орут, поглядеть не дают, я прислушался, заорал в ответ. Крик повторился, уже ближе, я со своим мечом Арианта поспешил навстречу, сбежал по лестнице, на втором этаже встретил встревоженного Сигизмунда.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});