Кровь и туман (СИ) - Усович Анастасия "nastiel"

— Миллуони! — окликаю я ведьмака, пока тот не успел окончательно уйти. Имя — непривычно длинное и плавное, как речной поток, совсем не подходит ведьмаку передо мной. — Чей прах вам нужен?

Короткая улыбка. Взгляд — острее бритвы. И я, кажется, уже знаю ответ, когда он спокойно произносит:

— Христофа, разумеется.

Это и служит нашим прощанием вместо обыденных формальностей. Эдзе и Лукас уходят, Шиго остаётся топтаться на месте. Знакомое имя поднимает внутри меня целую волну воспоминаний, приходится ущипнуть себя, чтобы почувствовать настоящее и не пропасть окончательно во всплывающих образах. Перед глазами, помимо испуганной Полины и злого Бена, бледное лицо, обрамлённое чёрными кудрями. Черты потерялись. Я не до конца уверена, что вижу именно недооценённого и сбившегося с пути гения, а не его не менее умного племянника, и это чертовски пугает.

Христоф — определённо не тот, с кем бы мне снова хотелось увидеться, но я не могу сказать на все сто процентов, без единой доли сомнения и хотя бы секундной задумчивости, что какая-то часть меня совсем и нисколечко по нему не скучает.

* * *

Крошечная съёмная квартирка Власа захламлена ненужными вещами до такой степени, что мой образ «до неприличия идеального» парня рассыпается в пух и прах. Он зачем-то копит железные банки из-под выпитой газировки и билеты, оставшиеся после поездки на общественном транспорте. Он всё никак не может убрать горшки с землёй, растения в который погибли несчётное время назад. Полки в его шкафах забиты кипами листов, и я боюсь сделать лишнее движение, чтобы все они не обрушились на нас бумажной лавиной.

Ремни, галстуки, шарфы — на всех дверных ручках, но не на вешалках или специальных крючках. Позабытые чайные пакетики — под специально наклеенными цветными стикерами, но в местах, совершенно для этого непригодных. Начатые упаковки жвачки — в диванных подушках, в ванной на полке, в пустой вазе для фруктов. Недоеденные (как можно вообще такое допустить?) шоколадные батончики — везде, где что-то более важное случайно отвлекло его от еды.

Влас компенсирует хаос в квартире порядком в голове. Вызывает одновременно зависть и восхищение, ведь я — абсолютно пропащая по обоим пунктам.

— Время доставки — сорок минут, — объявляет Влас, возвращаясь из кухни. — Но я сказал доставщику, что если он поторопится, получит двойные чаевые. — Влас подбрасывает мобильный телефон в воздухе. — Так что, думаю, пицца будет у нас меньше, чем через полчаса.

— Это хорошо, — отвечаю я. — Я страшно голодная, и уже вот на столько, — я приближаю указательный и большой палец друг к другу, — близка, чтобы позариться на твои обветренные шоколадки.

— Не суди меня, я убираюсь, — Влас виновато улыбается. — Просто очень медленно.

— Пока здесь не завелось тараканов, меня всё устраивает.

Влас подходит к креслу, на котором я сижу. Наклоняется. Его ладони упираются в обивку кресла по бокам от моих бёдер. Я так напрягаюсь, что мною сейчас как тараном с лёгкостью можно было бы выбить дверь.

— У меня есть вопрос, — приглушённо сообщаю я.

Влас неотрывно глядит мне в глаза. Ненавязчиво или нет — меня не волнует, — но я забираюсь на кресло с ногами и прижимаю их к себе, увеличивая, как мне кажется, препятствие между собой и Власом.

— Я весь во внимании.

Влас наклоняется ещё ближе. Я чувствую еловый запах его одеколона. Он нравится мне больше, чем нечто под названием «арктическая волна», которую использует Дмитрий, и цитрусовый коктейль, который в нереальных количествах на себя выливают Даня и Ваня.

Влас пахнет рождественским лесом. Хочется прикрыть глаза от наслаждения, но я боюсь, к чему всё это может привести.

— Насчёт некоторых нюансов системы, — начинаю я максимально издалека.

— Да, да, — протягивает Влас.

Его ладони перекочёвывают на деревянные подлокотники, и это возвращает мне немного свободы.

— Расскажи мне немного о Спящих.

Влас, до этого думающий явно не об истории стражей, серьёзнеет.

— Что ты хочешь узнать?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Что-нибудь, что не входит в общую программу.

— Хм, — только и произносит он.

Выпрямляется. Присаживается на подлокотник, ладони складывает в замок, размещает их на коленях.

— Собственно говоря, особо рассказывать и нечего, кроме очевидного. Умерших стражей кремируют, прах развеивают над Дубровом, чтобы остатки магии клятвы смогли служить городу и после смерти её носителя. — Влас прикусывает губу, обращая свой взгляд куда-то в сторону. Затем вздыхает и снова поворачивается на меня: — Ты сама не раз была свидетелем этой церемонии.

Я киваю, мол, да, ты прав.

— Но ведь у тебя есть конкретный вопрос, я прав? — Влас протягивает руку к моему лицу. Его указательный палец касается моего виска и проводит линию, убирая выбившуюся из косички прядь волос.

— Можно ли вытащить обратно чей-либо прах из этого поля? — спрашиваю я.

— Зачем кому-то могло это понадобиться?

— Ну, — я пожимаю плечами. — Для захоронения, например. Или… — Власов взгляд настолько пристален, что я теряюсь. — Мало ли! Для ритуала, может, какого.

— Меня такие «мало ли» немного озадачивают, — Влас чуть отклоняется и осматривает меня целиком. — Особенно из твоих уст. — Когда он снова приближается, я чувствую себя маленькой нашкодившей девочкой. — Ничего не хочешь мне сказать?

Неуверенно, но я качаю головой. Влас ещё несколько секунд внимательно разглядывает моё лицо, а потом окончательно сокращает расстояние между нами и целует.

Не первый наш раз, но по сравнению с другими поцелуями, этот — буквально новый уровень. Стой я на ногах, у меня бы подогнулись колени.

— Такое действительно возможно, — отстраняясь, будничным тоном произносит Влас, как будто мгновение назад никакого поцелуя и не было вовсе. — Но никто, насколько мне известно, этого за всю историю ещё не делал.

Влас отходит к лежащей на полу кошке. Лола, кремового цвета корниш-рекс, сладко потягивается, когда Влас гладит её по животу.

— Я хочу заключить кое с кем сделку, и прах Спящего — её цена, — произношу я, наконец решившись.

Власова ладонь замирает над кошкой и сжимается в кулак.

— Ещё раз? — он переспрашивает, но это едва ли фактическая просьба повторить. Скорее что-то вроде: «Я сейчас правильно всё услышал?».

— Я хочу заключить сделку с Миллуони.

Лола изворачивается змеёй в попытке вернуть внимание хозяина на себя, но Влас, кажется, после моих слов переместился куда-то далеко за пределы квартиры.

— Милая, — то, с каким натяжным выдохом Влас это произносит, заставляет желудок сжаться. — Что ж ты сразу к дьяволу не пошла? Было бы и то больше шансов.

— Миллуони не так плох.

— Я сделаю вид, что сейчас не слышал этого. — Влас резко выпрямляется. — Хотя будет уместным заметить, что не так плох был Дэвон, упокой Господь его душу, а Миллуони… — Влас делает паузу, чтобы вздохнуть. — Ну вспомни хотя бы тот скандал в Академии, когда он спал с женой действующего директора, а потом выдвинул свою кандидатуру на его место и никто не смог ему отказать, ведь по уровню магии он действительно превосходил того бедолагу. — Влас скрещивает руки на груди. — Чей прах ему нужен?

— Христофа. Они когда-то давно были близки, — я передёргиваю плечами, — в каком-то не менее странном смысле, чем вся эта ситуация в целом. Полагаю, его прах нужен ему по такой же причине.

— О, — вот всё, что я получаю от Власа.

А затем — молчание. И если раньше даже в моменты, когда я не знала, разговор на какую тему с ним начать, я не чувствовала, что затянувшаяся пауза отягощает, то теперь она не просто камнем ложится на плечи — она давит словно пресс.

— Ты в порядке? — спрашиваю я осторожно.

— Да, просто… — Влас снова опускается вниз, к Лоле, но теперь он полностью оседает на пол. Запускает пальцы в волосы, ерошит их. Затем обхватывает руками колени. — Мне было всего десять, когда умерли родители, но я уже знал слишком многое про мужчину, наложившего чёрную тень позора на наш род. Он был маминым двоюродным братом, но она никогда не называла его так, только полным именем. Лишь единожды, я помню это хорошо, потому что это случилось в мой последний день рождения, который мы провели вместе, она, я не знаю, словно почувствовав приближение своего конца, позволила себе откровение, назвав его иначе и открыто нас сравнив. «Ты так похож на Риса», горько сказала она. А после этого взяла обещание с меня, десятилетнего мальчишки, что я никогда не пойду его путём.