Скорпионья сага. Cкорпион cамки - Игорь Белисов

Постепенно слова врача начали помогать. Сеансы гипноза тянулись всю зиму, продолжились и весной. Каждая встреча давала импульс к выздоровлению. Я это чувствовала. В противном случае, не стала бы к нему ходить.

Бывали сеансы заведомого внушения. Он что-то говорил, а я в это время где-то витала, словно подвешенная на ниточке его голоса, который длился и длился с усыпляющей монотонностью. Бывали занятия рациональной психотерапией. Он брал для примера какую-нибудь жизненную ситуацию и заставлял меня расчленять ее на простейшие элементы, добиваясь цинизма, который называл объективностью. А бывали и такие, в общем, бестолковые встречи, когда мы просто болтали без всякого направления, как болтают приятели, не особенно близкие в самораскрытии, или коллеги, не особенно загруженные работой.

Его методика, поначалу казавшаяся сумбурной, медленно проявляла свое подлинное содержание. Он с разных сторон подводил меня к одному и тому же, что я должна, в конце концов, осознать. Но – что? Иногда мне казалось, будто я близка к осознанию. Оно то мерцало костерком среди ночи, то дрожало размытым в дожде силуэтом, то мелькало животным за буреломом дикого леса. По-моему, Виктор – он настаивал на исключении отчества – уже знал, в чем корень моей проблемы. Но, когда я спрашивала его напрямую, делался отчужденным Виктором Марковичем и многозначительно качал головой: «Есть я, а есть оно».

А может, не было конкретной цели что-то осознавать? Может, наши беседы и были той самой гештальттерапией, когда целостность невыводима из компонентов, а их совокупность – гораздо больше, чем сумма воспринятого? Не знаю. Во всяком случаем, мне нравилось с ним общаться. Я говорила именно то, что хотела. Он говорил именно то, что считал полезным, и умел чутко молчать, внимательно слушая, глядя в глаза.

Возможно, суть в том, что люди должны разговаривать. То есть, у человека должна быть возможность выговориться – до той степени, до какой вы сами способны решиться.

Как бы там ни было, слово лечит. Это правда.

В конце апреля подсчитали результаты за первый квартал. Продажи «Нордфармы» по всем направлениям значительно снизились. Единственным препаратом, по которому план, невзирая на кризис, был выполнен, оказался чудодейственный «Лавеум».

На собрании офиса Топик вызвал меня на сцену, протрубил в микрофон помпезные поздравления, а затем долго жал и потряхивал мою руку, артистически улыбаясь в сторону зала. Объявил примером для всеобщего подражания. Всем на зависть озвучил внушительный бонус. И уже в кулуарах, с глазу на глаз, накоротке так сказать, окрестил меня «антикризисным менеджером».

Я понимала, это всего лишь слова. Однако слова, произнесенные высоким начальством, имеют свойство удивительно окрылять, даже если ты насквозь видишь весть этот «коучинг» и «мотивацию». Когда вышла из офиса, не чуяла под собою ног. Словно сдала экзамен, который все прочие завалили. Тем более – бонус. Я заработала полное право слегка шикануть. Доставить себе самые простые, примитивные удовольствия.

Села в машину, не спеша прокатилась по центру столицы, припарковалась у брусчатки пешеходного променада. Прошвырнулась по бутикам. Выпила кофе с воздушнейшим круассаном во французской кондитерской. Солнце ласкало. Ворковали и хохлились голуби. На стриженых кронах набухли почки…

А когда добралась домой, эйфория начала улетучиваться. Никого не было. Хотя вечер приблизился, загустел. Я включила свет. По углам сбился войлок из пыли. В раковине – груда посуды. На столе Малыша – разбросанные учебники и тетради. Я позвонила ей на мобильник, она заверила, что уроки сделала и гуляет с подружками на спортивной площадке в школьном дворе. Словом, шлялась. Я сказала, чтоб шла домой. Она стала ныть, затем огрызаться. В конце концов, подчинилась. Или сделала вид? Ее возвращение затягивалось…

Я позвонила мужу. По его словам, он был все еще на работе. Я вслушивалась в эфир. Никаких подозрительных звуков не уловила. Это могло означать, что он действительно в лаборатории, у них там мертвая тишь, скорпионы шума не производят. Но с тем же успехом он мог находиться в любом другом тихом омуте. А как проверишь? Он успокоил, что понимает мое волнение, скоро кончает, собирается домой, планирует без задержек. В его голосе мне почудилась напряженность. Ждать его предстояло куда дольше, чем Малыша…

На душе стало скверно. Конкретных причин, вроде бы, не было, но возникло и нарастало смутное беспокойство. Я неприкаянно слонялась по безлюдной квартире. Время тикало пустотой. За окном наливались лиловые сумерки.

И тут задребезжал городской телефон.

Сердце вздрогнуло и заколотилось, я уже будто знала, еще не подняв трубку, что ничего хорошего этот звонок не может нести.

«Але… Але… Я вас слушаю… Ну говорите же!.. Что за глупые игры?..»

На противоположном конце висело молчание. Потом побежали гудки.

Внезапно сделалось страшно. Бросило в пот, ударило в голову, скрутило желудок и выжалось в рот обильной слюной, тошнотой. Я кинулась к унитазу. Вырвало. Брызнули слезы, в голове слегка просветлело. Но страх продолжал колотить. Я не понимала причины.

Что происходит?!

7

Виктор назвал это панической атакой.

Пояснил, такое бывает незадолго до помрачения. Да уж, утешил, нечего говорить. Я пришла к нему после всех майских праздников, и успела слегка успокоиться. Он успел загореть и выглядел отдохнувшим. Мои жалобы выслушал с внимательным оптимизмом. Меня это разозлило. Уловив эмоцию, он тут же заверил: все идет по плану, терапия приблизились к критической точке, в которой я должна сама себя исцелить. В противном случае… Как всегда, мне предлагалось домыслить…

– Вот вы говорите, снова этот звонок… – Он улыбнулся. – Который по счету? Если память не изменяет мне, тревожный звоночек был больше года назад? И с тех пор – ничего. Верно? Теперь вот еще один. Ну и что? Раз в год может быть случайный звонок. Вам так не кажется?

– Это не случайность.

– И кто же, по-вашему, вам названивает?

– Не знаю…

Внезапно он перегнулся ко мне через стол.

– Кто? Кто это? Говорите же!

– Какой-то мужчина.

– Отлично! Круг подозреваемых сузился вдвое… Но почему вы уверены, что это мужчина, а не женщина?

– Я не знаю… Я… я это чувствую.

В глубине его глаз мелькнула холодная искра. Он опять откинулся в кресле. Принялся задумчиво потирать подбородок. Звук получался наждачным.

Принялся мне рассказывать о шизофрении. В дословном переводе, это значит «расщепление души». Такое болезненное состояние человеческой психики, когда интеллект и эмоции перестают дружить и начинают конфликтовать. В сущности, это война человека с самим собой. Она доводит до тяжелейших расстройств, вплоть до безумия. Чтобы не случилось беды, нужно вернуть в душу гармонию. А для этого нужно свои чувства понять… Между тем, при кажущейся сложности человеческих переживаний, в их основе лежат до ужаса примитивные вещи. На уровне насекомых, самых простейших букашек. Все движения жизни, по сути, от дискомфорта – к комфорту. Голод – сытость. Холод – тепло. Энергичность – лень. Одиночество – солидарность. И так далее. Важно понять, что эти движения цикличны, и бороться с ними совершенно бессмысленно… Взять, к примеру, любовь. Когда ее нет, человек ощущает тоску, и бессознательно ищет, кто бы мог утолить это сосущее чувство. Но когда любовь, как свершившийся и ставший обыденным факт, начинает его тяготить – он столь же бессознательно начинает стремиться к противоположности, к нелюбви… Несомненно, любовь – высшая точка жизни всякого существа. Но так уж устроено, что финальная точка, все-таки – смерть. В цикле Либидос и Танатос последнее слово – за смертью; она – конечный, предначертанный всем нам комфорт. И далеко не каждому дана энергия любить до последнего вздоха. Все дело в энергии! Вот почему большинство сдается и умирает задолго до биологического финала. Для большинства оказывается комфортней – заранее умереть.

– Только этот комфорт – не для вас. Верно?

Я не понимала, зачем он все это говорит, к чему клонит. И причем здесь любовь? Какое она имеет отношение к расщеплению души?

Неожиданно до меня дошло: он рассказывает о себе. Он приоткрылся. Он, как и я, одинок и несчастен.

– Виктор, можно откровенный вопрос… Вы женаты?

– Да. Эта социальная нагрузка имеется и у меня.

– Социальная нагрузка?

– Увы… Точно такая же, как и для вас – замужество.

– Неправда!

– Неправда? Что именно – неправда?.. Ваш тревожный синдром? Ваша параноидная подозрительность? Ваш панический страх посмотреть правде в глаза? – Он сощурился. – Вы говорите, первый звонок был больше года назад? А теперь – мой откровенный вопрос… Когда у вас последний раз был секс?

Попыталась припомнить. И с ужасом осознала: последний раз был около года назад. Не то чтобы ставилась конкретная финальная точка, но как-то незаметно само собой прекратилось. Это похоже на капли из водопроводного крана: вода перекрыта, а они еще капают, капают; тяжело наливаются, одиноко так шлепают, все более редкие, паузы все дольше – и однажды пауза становится бесконечной.