Обучение по-драконьи или Полевые испытания на эльфах (СИ) - Наталья Шевцова

минимальный из возможных шанс на выживание.

Но к счастью, он всё же был. И Ганимед не был намерен его упустить.

Подойдя к краю уступа, он вновь посмотрел в бинокль. Только в этот раз уже вниз. Никаких следов. Вот и отлично.

— Ора, на тебе смотреть в оба, — на всякий случай, предупредил он, прежде чем приступить к подготовке к спуску вниз.

Пандора согласно кивнула.

За свою более чем трёхтысячную жизнь Ганимеду ни раз приходилось спускаться с гор, используя дюльфер[1], поэтому ни «заказ» необходимого, причём самого лучшего и надежного, снаряжения, ни подготовка к спуску для него особых проблем не составили.

Предусмотрительности и осторожности, ему тоже было не занимать, поэтому вместо одного скального крюка для себя и одного для эльфа, он вбил три. Веревку выбрал такую, запас прочности которой позволял спустить и поднять на гору десятерых таких как он.

Наконец, закрепив в трёх местах веревку, он закрепил на ботинках жесткие двухрантовые кошки[2], надел каску, замуфтовал карабин, высвободил спусковое устройство и заскользил вниз…

При наличии веревки такой длины, какой сам пожелаешь, и полного комплекта высококлассного альпинистского снаряжения, спуск дюльфером — это почти никакой работы, а лишь один сплошной кайф…

Посему ничего удивительного, что Ганимеда настолько захватило ощущение практически свободного падения, что он позволил себе на минутку расслабиться, дабы просто наслаждаться полётом.

Вот только где минутка, там и полторы, и скала, как вдруг выяснилось, тоже оказалась отнюдь не бесконечной. И хотя, время от времени Ганимед тормозил, цепляясь кошками за край скалы, скорость его спуска была не многим ниже скорости свободного падения.

[1] Спуск по веревке, или дюльфер — это техника спуска по крутой скале.

[2] Кошки альпинистские — металлические приспособления для увеличения противоскольжения, при передвижении по снежно-ледовому рельефу.

Глава 27

Драугры[1], чувствующие себя на просторах Нифльхейма ничуть не менее комфортно, чем вьюги и метели, расстояние между Хельхеймом и Нифльхеймом преодолели в считанные часы.

Подобно теням скользили они по льдам и снегам, гонимые голодом, снедаемые жаждой крови, ведомые ясным, холодным голосом своей Владычицы. Её голос всё время звучал у них в голове, не позволяя ни на секунду забыть о цели их путешествия. Её голос направлял их и питал силой, что позволяла им без устали мчаться со скоростью ветра.

То рассеивающиеся туманом, то вновь приобретая форму обтянутых серой кожей скелетов, они скорее казались, да и были тоже, призраками, чем поднятыми из могилы мертвецами, коими они, в сущности, являлись. Точнее, не в сущности, а изначально. До того, как Владычицей Смерти им было даровано пограничное существование, в коем они уже не были мертвы, но и живыми по-прежнему не были.

Именно даровано. Ибо драугром нельзя было стать ни по принуждению, ни по заблуждению, а только лишь по огромному и искреннему желанию.

Выражая это желание, желающие вступить в ряды воинов Повелительницы Хельхейма, прекрасно знали, что в их новой жизни они больше не будут людьми, они станут сверхъестественно сильными, быстрыми и ловкими инфернальными тварями. Разумными, но совершенно лишёнными каких-либо ещё чувств, кроме — бесконечной преданности своей Повелительнице и столь же бесконечного нестерпимого голода.

Голода, который могла утолить только жизненная энергия живых и их ещё тёплая кровь. И то лишь на некоторое время. По истечению которого, казалось бы, только что насытившийся вдосталь драугр снова был очень и очень голоден.

Само собой, драугры предпочитали человеческие энергию жизни и кровь, но за неимением оной, не брезговали жизненной энергий и кровью и других теплокровных существ.

И вот эти, подобно теням беззвучно передвигающиеся «милашки», зарывшись в снег и при этом нетерпеливо облизываясь, дожидались, когда же уже наконец беззаботно насвистывающая и явно получающая удовольствие, и из-за этого источающая умопомрачительные эманации жизненной энергии, вкусняшка к ним спустится.

Нетерпение их, впрочем, ничуть не мешало им оставаться абсолютно бесшумными и совершенно невидимыми по толстым покровом снега.

Другими словами, не будь Ганимед эмпатом, никакими другими органами своих чувств он бы этих тварей не уловил.

Ему оставалось спускаться всего каких-то пять, возможно, даже четыре метра, когда на него, словно сквозняком из затхлого помещения дунуло чужим чувством ненасытного голода.

Тело, которым руководил, отточенный за тысячелетия инстинкт выживания, сработало даже прежде, чем мозг успел испугаться.

Ганимед не помнил, как взлетел вверх по веревке на добрых десять метров и при этом ещё и умудрился мысленно укоротить за собой верёвку.

В отчаянной надежде не упустить уходящую из их лап добычу драугры снежной метелью взметнулись ввысь, но…

Какими бы быстрыми, ловкими и сильными они не были, летать они не умели, даже в бесплотной форме.

Позёмкой стелиться — это драугры всегда, пожалуйста, а вот ветром лететь — это уже не про драугров, а про эйнхерий[2].

Упустившие вкусняшку твари, коих было целых пять штук, раздосадовано завыли, и приняв физическую форму принялись кромсать отвесную стену скалы острыми и длинными как кинжалы когтями.

Посыпались сначала куски льда, а затем и камня. И при этом посыпались так активно, что, когда Ганимед, отвлёкшись буквально на несколько секунд на эльфа, дабы убедиться в безопасности оного, вновь навёл бинокль на драугров, каждый из них уже успел выцарапать для себя в скале достаточно глубокую горизонтальную канавку, чтобы использовать её в качестве ступеньки.

И вот тут-то его ещё мгновение назад весьма обеспокоенного и озадаченного осенила идея.

«Упорства, силы и выносливости вам, конечно, не занимать, а вот ума…» — мысленно усмехнулся он, одновременно представляя в своих руках лук, и перекинутый через плечо моток веревки.

Ганимед понимал, что его план очень и очень ненадежен, но другого у него всё равно не было.

Возможно, Ганимед и не был столь же сверхъестественно искусным лучником, как Хирон[3], который был способен прежде, чем его противник успевал даже моргнуть, не только спустить с тетивы лука стрелу, но и выхватить этот самый лук из-за спины, а стрелу из колчана. Но, к счастью, аж настолько сверхъестественно искусным ему и не требовалось быть, поскольку ни лук, ни стрелы ему не нужно было ниоткуда выхватывать, а лишь спускать с тетивы.

К тому же, на данном этапе его плана, ему не требовалась также и абсолютная точность, поскольку его целью было не сразить на повал драугров, а взбесить. Взбесить до такой степени, чтобы за багряной пеленой бешенства, они не заметили ни приближающегося к скале эльфа, ни того, как он взбирается вверх по веревке… В том случае, разумеется, если эльф догадается, что эта верёвка — его