Се, творю - Вячеслав Рыбаков

– Понятно… Как вы сказали? Гравитационное поле на горизонте? И там происходят какие-то события? И это – температура? Слушайте, а Журанков ваш воду не заряжает?

– Увольте, Наиль Файзуллаевич. Я даже не уверен, что воспроизвел это заклинание правильно. Нужно привлекать независимых экспертов. Причем у нас таких либо и не было никогда, либо все поразъехались. Я честно скажу, ни одного имени не припомнил, с кем можно было бы неофициально, по-дружески посоветоваться. Игорь Новиков, может быть, но у меня к нему нет подходов. Андрей Линде – так он сто лет как в Штатах… Да и эти, строго говоря, не в точку… просто по масштабу… Не знаю. Не с кем.

Опять долго молчали.

Получается что же, подумал Наиль. Не зря мне нынче припомнилось детство и сладкое чувство засасывания в небо? Будто хоботом втягивало туда… Кто-то, может, назвал бы это: Всевышний позвал. Но я, думал он, держал за руку отца и видел грохочущий храм, где могучие добрые боги куют на благо людей вертолеты, и молиться готов был именно на этих богов. Благоговение… Да, другого слова не выбрать. Когда, подумал он, я сделал первый свой миллион, не было ничего даже отдаленно похожего на тот восторг. Просто, как нажрался от пуза, и все.

А теперь… Теперь ему казалось, что он стал мальчиком снова и снова пришел туда, где чудо. Такое, например, как вертолет. Тяжелый, неуклюжий, разлапистый, воняющий смазкой и бензином, совершенно не похожий ни на что, очевидно способное летать – и с такой легкостью дающий им, всем летающим, форы.

Вечер вкатывался в ночь. За окном, точно белый налив на невидимых в темноте ветвях дедовского сада, дозревали звезды – вот-вот переспеют и треснут от сияния. С детства помнил академик сладкий и гулкий в ночной подмосковной теплыни обвальный шум и земляной стук упавшего яблока. Ищи потом паданцы в траве…

Уж я бы поискал, подумал он, глядя на слепящий разлет созвездий.

– В Штатах, значит… Слушайте, Борис Ильич. А вам космическая стезя глаза не застит? Вы хоть отдаете себе отчет, что нуль-тр-тр – это не только марсианский саксаул? Не только Тау Кита всякая? Это и Кремль, и Белый дом, и бункера стратегического командования, и ракеты в шахтах, и подлодки в океанах, и…

– Не утруждайтесь, Наиль Файзуллаевич. Ряд может оказаться очень длинным. Гохран, например, или Форт-Нокс. Швейцарский банк вот тоже очень показан для гиперпространственных перемещений…

– Вы еще шутите!

– А что остается? Я ученый. Я в фантастику не верю.

– А Журанков ваш – не ученый?

– Тоже ученый.

Стало тихо.

– Надо побеседовать втроем об… этом самом… Об этой тран… тран… нуль… Господи, не выговорить!

– В фантастике это, смолоду помню, называют попросту нуль-Тэ.

– А мы будем называть операцией Ы! – резко наклонившись над столом и опершись на него обеими руками, в сердцах заорал олигарх. – Чтобы никто не догадался!

Алдошин осекся. Чувствовалось, Наиль на грани срыва. Десять лет он пестовал Полдень и тратился на него. И вот результат. Сюрприз был слишком внезапным и слишком обескураживающим. А кровные денежки-то ежесекундно и неудержимо испарялись – и во время еды, и во время сна, и даже во время этого разговора… Занервничаешь тут.

Наиль взял себя в руки. Выпрямился, несколько раз глубоко и медленно вздохнул.

– Извините, – сказал он. – Терпеть не могу повышать голос. Это от удивления.

– Я тоже виноват, – смиренно ответил Алдошин. – Привычка к несерьезному тону в крови интеллигенции. Реакция на перекормленность патетикой. Но это не значит, что мы и на самом деле не можем ни к чему относиться серьезно…

– Вот нам сейчас только интеллигенцию обсуждать, – огрызнулся Наиль. – Чтобы уж совсем крышу снесло. Нет, мы этим заниматься не будем. Лучше давайте-ка через пару дней… да, в четверг… встретимся опять же попозже вечерком интимненько с вашим гением и все обмозгуем спокойно и неторопливо. Но… Помните, в «Семнадцати мгновениях»? Так, чтобы об этом знали только три человека: вы, я и он. Хорошо?

– Очень хорошо, – ответил академик. – Лучше не бывает.

Когда Алдошин ушел, Наиль некоторое время возвышался над космодромом своего стола совершенно неподвижно и глядел прямо перед собой. Потом, что-то, видимо, решив, тронул кнопку под панелью и сказал очень спокойно и ровно:

– Начальника технической безопасности мне.

– Тут я, Наиль Файзуллаевич, – раздался бодрый голос.

– Вадим, вот какое дело… Надо завтра сделать внеплановую обработочку моего кабинета. По полной программе: непосредственный осмотр, электронное сканирование… В общем, по полной. Чтобы с гарантией. Чтобы я был уверен, что меня не пишут. Насколько в наше время вообще можно быть в чем-то уверенным… И с завтрашнего же дня вплоть до особого распоряжения всех, кто ко мне сюда приходит, сканировать на предмет жучков. В одежде, в обуви, хоть в сережках или нательных крестиках, хоть в волосах… И меня самого на входе непременно проверяйте. Мало ли где могут воткнуть… – Он помолчал и добавил: – И главное – мало ли кто.

2

– Проходите, Константин Михайлович. Присаживайтесь. Где вам будет удобнее? Вам чертежи или диаграммы понадобится показывать?

– Пока обойдемся, наверное. Тут, Борис Ильич, не в чертежах дело. До чертежей, может, и дойдет, но сначала мне бы хотелось изложить основную идею. Боюсь, она на вас произведет такое жуткое впечатление, что продолжения вы не попросите… А где сидеть… – Журанков смущенно улыбнулся. – Где посадите.

– Вот познакомьтесь, наконец, – тоже улыбнулся Алдошин. – Это и есть наш кормилец и поилец. Вы ведь еще не были представлены?

– Не довелось. – Наиль вышел из-за своего необъятного стола, обогнул его по длинной пологой дуге и ровно посреди кабинета приветствовал Журанкова крепким рукопожатием. – Но давно хотел. Рад. Рад встрече. Рад сотрудничеству. Наиль Файзуллаевич.

– Константин Михайлович, – ответил Журанков. – Спасибо вам. Честно сказать, вы меня очень выручили. А кроме того…

– Что такое?

Журанков решительным движением взлохматил волосы у себя на голове – думая, как всегда, что их пригладил.

– А кроме того, именно здесь я нашел свое счастье, – просто сказал он. Фраза прозвучала бы донельзя претенциозно, если б не бесхитростный, чистый взгляд журанковских глаз. Он превратил почти пародийную гальванизацию слюнявой, из старого романа реплики в поразительную по искренности элегию в стиле ретро. И академику, и олигарху стало одинаково неловко. Оба ощутили себя кем-то вроде эксплуататоров детского труда. Привели, понимаешь, в свою каменоломню ребенка катать вагонетку со щебнем – неподъемную, быть может, и для атлета в расцвете сил.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});