Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга первая (1917-1940 г.г.) - Александр Сидоров

И вот уже 17 марта 1930 года с программной статьёй в газете «Правда» выступает прокурор РСФСР Николай Васильевич Крыленко. С удовлетворением отмечая, что «на основании резолюции СНК РСФСР 29 мая 1929 г. сейчас не практикуется уже лишение свободы на срок меньше года» (другими словами, созданы предпосылки для стабильного пополнения трудовой армии «сидельцев»), Крыленко вместе с тем требует идти значительно дальше:

Предложено в максимальной степени развить систему принудительных работ. Проведён ряд мероприятий по использованию труда лиц, осуждённых на срок свыше трёх лет, на общественно-необходимых работах в специальных лагерях в отдалённых местностях. («О некоторых «теориях» в области уголовного права и уголовной политики»).

ПРИНУДИТЕЛЬНЫЕ РАБОТЫ — вот, оказывается, путь к развитию советской экономики! Тактичный Николай Васильевич подобрал изящный эвфемизм. На самом деле речь шла о РАБСКОМ ТРУДЕ. Видимо, руководство страны творчески осмыслило опыт исторического прошлого человечества. Действительно, все чудеса света, все самые знаменитые творения древности, поражающие нас своим величием, построены на костях рабов. Египетские пирамиды, сады Семирамиды, гробница Мавзола, Тадж-Махал — да разве перечислишь! Конечно, дилетанты утверждают, что рабский труд непроизводителен. Какая чушь! Зачем нужна эта дурацкая производительность? Вполне достаточно интенсивности труда! Производительность необходима там, где нужно беречь рабочую силу. А какой смысл беречь раба? Пусть дохнет — наберём новых!

И действительно, мудрое сталинское руководство предпринимает целый ряд шагов по увеличению количества заключённых, которые нужны ей для решения великих задач.

Прежде всего, именно в 1930-м году происходит одно из самых значительных событий в советской лагерной истории: возникает печально знаменитый ГУЛАГ — Главное управление лагерей ОГПУ СССР. Казалось бы, какая разница — смена названий? Но это — как посмотреть… Ведь в результате «концентрационные лагеря ОГПУ СССР» были переименованы в «исправительно-трудовые»! Другими словами, создана идейная база для всемерного развития лагерного рабства — теория «исправления трудом». Конечно, формально ГУЛАГ вроде бы был призван обслуживать только лагеря ОГПУ (Соловецкий лагерь, а также группу лагерей особого назначения с центром в Усть-Сысольске — нынешний Сыктывкар). Однако в условиях «великого скачка», когда именно на чекистов были возложены задачи руководства гигантскими стройками коммунизма (первоначально — именно «коммунизма», поскольку на строительство социализма Вождь размениваться не желал), на деле это означало фактическое подчинение ОГПУ также лагерей НКВД и НКЮ (народного комиссариата юстиции). Это был ещё не тот Архипелаг ГУЛАГ, которому посвятил своё многотомное исследование Александр Солженицын (тот появился позже, в 1934 году), — но важный шаг был сделан. Действительно, если чекистам требовалось пополнение лагерников на «великие стройки» (где люди вымирали сотнями тысяч), они вольны были брать его из любых мест лишения свободы, в чьём бы подчинении те ни находились.

Ещё одним решительным шагом было ужесточение практики назначения наказаний. Дело в том, что уголовный кодекс 1926 года был построен по классовому признаку и вследствие этого достаточно либерален по отношению к «классово близким» и «социально близким» элементам. То есть жёсткость наказания и его длительность определялись социальным происхождением преступника.

Начальник лагерей ОГПУ Матвей Берман.

В условиях, когда «социально близкими» Советской власти объявлялись профессиональные уголовники, а соответственно этому им отмерялись незначительные сроки наказания, такое положение вещей не могло не поощрять рост уголовной преступности. В середине 20-х годов власть легко мирилась с этим. Как мы уже показали в очерке «Жиганы против уркаганов», в тот период для руководства страны важно было расколоть уголовное сообщество и уничтожить криминальную оппозицию из числа «бывших» — представителей дореволюционных имущих классов и офицерства. В первую очередь именно поэтому оно заигрывало с «уркаганами».

Однако изменение обстановки в стране, новые цели, которые провозгласило сталинское руководство, — всё это требовало и нового подхода к отношениям с уголовщиной. Преступность росла быстрыми темпами, страна могла попросту в ней захлебнуться. И руководство находит блестящее решение: да ведь можно же одним ударом убить двух зайцев! Пускай эти самые «блатари» вместе с другими (то есть с «кулаками», «контриками», «вредителями», «фраерами») тоже вносят свой вклад в строительство светлого будущего! С одной стороны, очистим города и веси от шпаны, с другой — пополним трудовую армию заключённых. Наконец, с третьей — перевоспитаем трудом! (Получается даже не два, а три зайца…). Надо изолировать их на лагерные стройки народного хозяйства — но не на полгода или на год, а подольше, без учёта «социальной близости»!

Нет, «социальная близость» не то чтобы совсем отрицается (она ещё пригодится в будущем). Но пусть «блатари» проявляют её не на свободе, а в лагерях — там больше простора и возможностей…

Для того, чтобы подвести «научную базу» под увеличение сроков профессиональным преступникам, приходится опять-таки подключать светлые головы. Одновременно разоблачая вредные буржуазные теории. Тот же прокурор Крыленко в уже цитированной статье искренне возмущается:

… Оставлен в неприкосновенности основной принцип, обязующий суды по-прежнему «отвешивать» лишение свободы на основании «тяжести содеянного и степени опасности» преступления, т. е. оставлен в неприкосновенности принцип, который ещё в 1924 году был охарактеризован одним из лучших теоретиков-марксистов тов. Пашуканисом как «нелепая по существу идея, будто тяжесть каждого преступления может быть взвешена на каких-то весах и выражена в месяцах или годах тюремного заключения». («Общая теория права и марксизм», стр. 126).

В то же время практическая нелепость идеи о том, что побороть преступность и «злую волю» преступника можно, «отвешивая» одному два года, а другому 4 года лишения свободы, и бесцельность споров в кассационных инстанциях: нужно ли «дать» 2 года или 2,5 — была доказана самой жизнью.

Этой идее «справедливого воздаяния», возмездия мы противопоставили обязанность суда искать в каждом конкретном случае борьбы с преступностью наиболее целесообразные мероприятия в целях… обезвреживания нашего общественного коллектива от повторных преступных действий со стороны данного преступника, исходя не из «тяжести» преступления, а прежде всего из характера личности преступника (выделено мною. — А.С.).

Полемика о нелепости «справедливого воздаяния» и обжалования сроков наказания в кассационных инстанциях, в общем-то, касалась в первую очередь именно уголовников и некоторым образом «бытовиков» («контрреволюционеры» не получали таких смешных сроков, как два или даже четыре года: им «отвешивали» обычно по «червонцу», т. е. по десять лет). Собственно, прокурор предлагал ни много ни мало как полный беспредел в отправлении судопроизводства и абсолютную беззащитность гражданина перед лицом государства и его чиновников. Каждый получит столько, сколько ему захочет дать судья — исходя из «характера личности» (или по другим причинам — например, исходя из того, сколько «человеческого материала» и на какой срок необходимо лагерям для успешного выполнения плана). Понятно, что такая чудесная идея была воплощена в жизнь почти мгновенно.

При этом никто не собирался пересматривать уголовный кодекс из-за какой-то там «блатной шпаны». Более того: никто даже не собирался ожидать, пока эта шпана совершит преступление! То есть совершил — хорошо. Не успел — тоже неплохо. Всё равно отправляйся в лагеря.

Для того чтобы, говоря словами известного баснописца, «делу дать законный вид и толк», была изобретена гениальная статья 35 уголовного кодекса, вступившая в действие 20 мая 1930 года (см. вставку).

Первое, что бросается в глаза: 35-я статья законодательно закрепляла за управлением лагерей право направлять заключённого туда, куда понадобится — то есть на любую «великую стройку». Но не это главное. В конце концов, это можно было делать и без особой статьи. Основная её прелесть была совершенно в другом — в сроках наказания! Теперь любой «уркаган», независимо от того, что он натворил, легко мог схлопотать от трёх до десяти лет лишения свободы! Причём даже получив «трёшку», уголовник после отбытия срока фактически прикреплялся к лагерному производству ещё до пяти лет!