Держись, сестренка! - Анна Тимофеева-Егорова

— Наследница! — смеясь, сказал Михаил Николаевич. Мы очень любили своего командира полка. Отважный летчик, справедливый к подчиненным и в меру строгий, сколько нес он в себе задора, радости, искреннего веселья! Батя — так звали его между собой в нашем дружном коллективе. Он с нами и песни пел, и танцевал, и горе разделял.

Показывая мне фотоснимок своей дочери, Михаил Николаевич признался:

— Знаете, лейтенант, когда моя жена узнала, что в полку есть летчица, — стала ревновать.

— Пусть поревнует. Это иногда полезно, — посмеялся тогда замполит полка Швидкий, назначенный к нам вместо убывшего в госпиталь Игнатова.

Казалось, после Игнатова, который завоевал в полку большое уважение за чуткость, доброе отношение к людям, партийную принципиальность, трудно будет новому замполиту войти в доверие и обрести такое же уважение и любовь у личного состава. Но время шло, и Дмитрий Поликарпович, будучи еще и боевым летчиком, полюбился всем.

Удивительным он обладал свойством — знать, кому надо сказать ободряющее слово, кого пожурить, кого похвалить. И все это наш новый замполит делал вовремя, не откладывая на завтра, и как-то незаметно, тактично. А летая на боевые задания то с одной группой, то с другой, часто бывая в сложных переделках, он, конечно же, лучше понимал запросы и настроения.

Разборы боевых вылетов с приходом к нам Швидкого изменили свой характер. Если раньше разговор в основном шел о точном нанесении штурмовых ударов, то теперь больше стали говорить о действиях летчиков, их мужестве, инициативе, тактике в бою. Много внимания уделял Дмитрий Поликарпович войсковому товариществу, спайке в бою. Суворовское «сам погибай, а товарища выручай» то и дело любил повторять наш замполит. И это откликнулось в полку добрыми делами. Так, высокую самоотверженность проявил летчик Коняхин, спасая своего друга Хухлина. Но об этом я расскажу позже.

Пока что мне предстояло поговорить с командиром полка о моем новом назначении, и я спустилась в штабную землянку.

— Товарищ командир, разрешите обратиться! — сказала, по-уставному приложив руку к головному убору.

— Обращайтесь, — согласно кивнул Козин и с каким-то упреком посмотрел на меня.

— Зачем вы меня назначили штурманом полка? Ведь я же не справлюсь. На смех людям! Есть же Бердашкевич — командир второй эскадрильи, есть Сухоруков, Вахрамов. Им сподручнее быть штурманом в мужском полку!

— Вы все сказали? — резко спросил подполковник. — Тогда круго-ом марш, бегом — к исполнению обязанностей штурмана полка… И по этому вопросу ко мне больше не обращайтесь.

Теперь, в новом качестве, я то провожу занятия с летным составом, то руковожу «боем» по радио с наблюдательной вышки полигона. Штурманская служба мне уже нравится, стала по душе. Я ведь и Херсонское авиационное училище окончила по классу штурманов, а работая в Калининском аэроклубе летчиком-инструктором, несколько часов в неделю преподавала аэронавигацию. Курсы штурманов прошла и в Ставрополе. Словом, командование полка знало о моих штурманских «классах» и, учитывая мой боевой опыт, не случайно назначило на эту должность.

И вот стою я на вышке, кругом такая чудесная панорама: по зеленому ковру летного поля рулят самолеты, в стороне Полтавы виднеется речушка, вокруг Карловки сады, совсем рядом громоздится Петровский редут, на который напоролась армия Карла XII, а в небе вовсю заливаются жаворонки.

Зазвонил телефон. Сняла трубку — слышу голос руководителя полетов:

— Приготовиться, вылетаем!

Внизу под вышкой заработал моторчик радиостанции. Я взяла микрофон, для порядка дунула в него и заговорила:

— Алло! Алло! Алло! Я-»Береза»! Как слышите?

— Я — «Резеда-два»! Я — «Резеда-два»! Слышу вас хорошо. Разрешите двести…

— Разрешаю двести.

«Резеда-два» — это майор Карев, а «двести» — разрешение на бомбометание и штурмовку. И почему это начальник связи полка Матюшенко придумывает такие позывные, как «Резеда», «Фиалка», «Сирень», «Волга» и другие тому подобные женского рода, для мужчин? А мне вот однажды дал позывной — курам на страх! — «Ястреб»…

Группа штурмовиков уже над полигоном — делает круг, круто пикирует на цель. Летчики старательно ловят в прицел мишень и короткими очередями расстреливают расставленные фигуры, затем бросают бомбы и разворачиваются для набора высоты. Карев — «Резеда-два» — спокойно подает команды, внимательно следит за работой каждого летчика.

— Хухлин! Уменьши угол пикирования!

— Агеев! Не отставать!

— Кабищер! Уменьши скорость самолета, а то выскочишь вперед группы.

— Молодец Кириллов, прицельно бьешь по целям, — летит над полигоном голос «Резеды-два», и, глядя на эту кропотливую работу Карева с молодыми летчиками, я невольно с добрым чувством глубокого уважения думаю об этом мужественном человеке, вспоминаю полеты с ним над Таманью. Отчаяннее, храбрее над полем боя, чем Карев, я не встречала.

Повторив атаку, каревская группа уходит в сторону аэродрома.

— «Береза», я — «Резеда-семнадцать», я — «Резеда-семнадцать»… — слышится в микрофоне уже другой голос. — Разрешите двести!

— Разрешаю! И вдруг слышу:

— Зубами мучаетесь, «Березочка»?..

У меня действительно болят зубы. На вышке я стою с перевязанной щекой, но гневно пресекаю вольного сына эфира:

— «Резеда-семнадцать», занимайтесь-ка своим делом! Уменьшить угол!

Но летчик не слушается и, пикируя с крутым углом, бросает бомбы.

— «Резеда-семнадцать», прекратите самовольничать! Не то закрою полигон!

— Вас понял, — весело отвечает он и заходит для повторной атаки. Ловко атакует мишень пилот, ничего не скажешь. Со снижением уходит он от полигона бреющим, оставляя за собой песню:

Ты ж мэнэ спидманула,

Ты ж мэнэ спидвэла,

Ты ж мэнэ, молодого,

3 ума разума свела…

Это — летчик Иван Покашевский.

В полку среди прибывших новичков выделялся парень с широким лицом, с копной темных волос и озорными серыми глазами. Одет он был не по форме. Сверху гимнастерки старого образца и гражданских брюк ватник, стоптанные, видавшие виды сапоги. Шапка-ушанка, сдвинутая на затылок, вот-вот упадет. Это и был лейтенант Иван Покашевский.

Нам Иван рассказал, что его сбили в бою и он попал в плен. Когда немцы увозили летчиков в Германию, они втроем проломили дыру в полу вагона и на ходу поезда выпрыгнули ночью. Затем бежали в лес — удалось найти партизан. Семь месяцев Покашевский партизанил, был награжден орденом Красной Звезды. Затем летчиков доставили в Москву, распределили в авиачасти, и вот Иван попал в наш полк. А тут еще его отец, когда узнал, что сын жив — а похоронную с матерью они получили год назад, — на радостях продал пчельник и на эти деньги купил самолет. Отец очень хотел, чтобы сын летал на его самолете, — считал, что так будет надежнее.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});