«Если», 2006 № 06 - Журнал «Если»

Во главе клана встал Себастьян Антонио, работать на которого мне совершенно не хотелось. Я расторг контракт, сел на коня и поехал в «Холодную гору», предлагать свои услуги дону Луису. Что же до однорукого Руми, его так и не поймали. Я мог бы это сделать… но Мигель Эспиноса умер, а Себастьян Антонио предпочел выписать из столицы целый отряд сыщиков. Конечно, они никого не нашли. Искать индейца в сьерре совсем не то, что ловить сутенеров в притонах Гуаякиля. К тому же Руми не был дураком и тут же бежал на восток, в Монтанью, сумрачный край дождевых лесов на восточных склонах Кордильер. Там, говорят, до сих пор живут племена, спасавшиеся еще от инкских армий…

Англичанин замолчал и некоторое время сосредоточенно пыхтел сигарой. Капитан разглядывал дно пустого стакана.

— Теперь ты понимаешь, почему упоминать об Одноруком при доне Луисе было бы нетактично? — мягко спросил Стеллецкий.

— Надо было промолчать?

— Чертовски жаль, что я не успел его подстрелить там, у реки, — задумчиво проговорил Стиллуотер. — Одной проблемой сейчас было бы меньше.

— Может, этот индеец и колдун, но вино Юрке подсунул кто-то другой, — Ник с сожалением вытряс из бутылки «Баллантайна» последние капли виски. — Кто-то, у кого было две руки. И мне кажется, господа, что сейф в подвале тоже вскрыл человек, у которого с руками было все в порядке.

— О, да, — согласился Анненков. — Продырявить трехдюймовую сталь не каждому под силу.

Стиллуотер поджал губы.

— Сталь хорошая. Настоящее немецкое качество. Кстати, о немцах: вы не находите странным, джентльмены, появление здесь этого тевтонского борова фон Корфа?

— Не узнаю тебя, Ланселот, — усмехнулся Ник. — Обычно ты более сдержан в своих характеристиках.

Англичанин не принял шутливого тона. Взгляд его прозрачных, слегка навыкате глаз замораживал, как дыхание арктической вьюги.

— Я не считаю себя вправе сдерживаться, когда речь идет о шпионах, Николай Александрович. Отто фон Корф — военный атташе? All right! Но где вы встречали, джентльмены, военного атташе, который едет в забытый Богом медвежий угол ради того, чтобы договориться о поставках хлопка? Заметьте, даже не сукна для своей армии — хлопка! По-вашему, с этой пустячной миссией не могли справиться толстозадые немецкие чиновники, которые протирают штаны в торгпредстве?

— Сдается мне, вы не очень-то любите немцев, — заметил Анненков.

— Напротив, — холодно возразил Стиллуотер. — Моя младшая сестра замужем за профессором из Ганновера, так что с тевтонами я в некотором родстве. Кроме того, у меня нет причин ненавидеть какой-либо народ вообще. Но я чрезвычайно не люблю национал-социалистов.

— Этих шутов гороховых? — удивился капитан. — Бросьте, они ничего из себя не представляют. Я сталкивался с этой публикой, когда жил в Берлине. Их поколачивали все, кому не лень — коммунисты, социал-демократы, просто бюргеры из предместий. И потом, какой из фон Корфа национал-социалист?

— О, — сказал англичанин, подняв палец к потолку, — весьма важный. Я разговаривал с ним вчера вечером. Он, очевидно, рассчитывал произвести на меня впечатление и сыпал фамилиями. Гитлер, Гесс, Крупп — со всей этой публикой он накоротке. Может быть, он просто хвастает, не знаю. Но поверьте мне, джентльмены, этот господин вовсе не военный атташе.

Анненков с трудом подавил зевок. В высокие окна библиотеки уже вовсю светило солнце.

— Я знавал нашего военного советника в Белграде, — проговорил капитан. — Еще до февральского переворота. Так вот, он тоже не производил впечатления человека, имеющего отношение к армии. Однако же, будучи искусным дипломатом, принес империи немало пользы.

— Никакой он не дипломат, — махнул рукой Стиллуотер. — Он ученый, скорее всего, историк. Но при этом убежденный национал-социалист.

— Если он и ученый, то какой-то странный, — возразил Стеллецкий. — За ужином он объяснял мне, что мы живем не на поверхности Земли, а в какой-то внутренней полости, небольшом пузыре воздуха внутри безграничной скалы. Представляете? А в межпланетном пространстве вроде бы полно льда, и когда ледяные глыбы сталкиваются в небе, у нас происходят всякие катастрофы. Ну не бред ли?

— Бред, — не стал спорить Анненков. — Но я так и не понял, к чему вы клоните, господа. Хотите сказать, что эта сытая морда незамеченной пробралась в подвал и непонятным образом вскрыла сейф с сокровищем? Честно говоря, не верю.

Повисло молчание. Потом Ник с грохотом обрушил свой пустой стакан на полированную поверхность стола.

— Да кто угодно это мог быть, понимаешь? Кто угодно! Мы здесь сидим, ломаем головы, а зачем? Все равно ведь ничего не вычислим! Нужно действовать, господа!

Он рывком поднялся, оттолкнув кресло.

— Предлагаю немедленно обыскать весь дом! Чертов индеец не мог никуда деться…

— Тогда следует взять с псарни собак, — предложил Стиллуотер. — Жаль, что в «Холодной горе» не держат специально натасканных псов. У старого дона Мигеля Эспиноса, помнится, таких было штук шесть.

Анненков недоуменно взглянул на него, надеясь, что англичанин шутит, но тот, судя по всему, был совершенно серьезен.

— Обойдемся без собак, — отрезал капитан, вставая. В голове у него после бессонной ночи и выпитого виски слегка шумело. — Сейчас половина шестого утра. К девяти мы должны закончить обыск в доме. Ланселот, среди ваших парней есть охотники?

— Охотники? — слегка озадаченно переспросил Стиллуотер. — Да, есть один парень с востока, он прежде зарабатывал себе на жизнь охотой на ягуаров.

— Отлично. Тогда отправьте его искать следы. Если похититель успел улизнуть, мы должны хотя бы знать, куда он направился. А если не успел — тем лучше. Мы возьмем его до полудня.

В холодных глазах Ланселота Стиллуотера мелькнуло что-то похожее на уважение.

— Есть, сэр! — ответил он и поднялся. — Думаю, с вами мы сумеем вернуть El Corazon…

8. Полковник Николай Стеллецкий

Юрка ничуть не изменился с того памятного утра, когда мы прощались с ним в пропахшем рыбой и специями порту Константинополя. Нет, конечно, годы взяли свое — и щетина у него теперь была не иссиня-черная, как когда-то, а словно бы из алюминиевых проволочек, да и вообще он исхудал, стал поджарым, как волк, превратился в тугой узел мускулов и нервов — его энергичная, резкая манера держаться особенно бросалась в глаза на фоне сонной жизни поместья. Но внутри он остался все тем же надменным мизантропом, которым был все годы нашего знакомства — начиная с юнкерского училища. Он никогда не ставил людей слишком высоко, считая их недалекими и даже тупыми созданиями — разумеется, не по отдельности, a en masse. В этом смысле они с Ланселотом нашли друг друга: англичанин тоже не сходил с ума от любви к человечеству. И если поначалу Ланс относился к Юрке настороженно, то после обыска усадьбы стал смотреть на него, как на равного. Видимо, лейтенанту королевских драгун никогда не приходилось видеть, как работают русские военные контрразведчики.

Правда, пропавшее сокровище мы так и не нашли. Юрка расстроился — он всегда переживал, когда что-то складывалось не так, как он задумал или надеялся. А я едва ли не обрадовался. С Луисом мы знакомы лет шесть, еще с приснопамятного мятежа в Параибо, и все это время тень фамйльного сокровища висит над ним, словно наложенное проклятие.

Как-то в Байресе я толковал с одним тамошним поэтом, забавным близоруким юношей, похожим на завсегдатаев «Бродячей собаки», с которыми я водил дружбу в Петербурге — звали его, кажется, Хорхе. Этот поэт, воздав должное дрянному аргентинскому рому, рассказывал мне о странных предметах, способных магнетически притягивать к себе мысли человека — мало-помалу они завладевают его воображением и становятся для несчастного единственной реальной вещью в мире. Отчасти это похоже на страстную влюбленность, объяснял он, когда все твои помыслы и чувства прикованы, словно каторжник к ядру, к образу любимой. Судьба каждого, кто найдет такой предмет — Хорхе называл его «заир», — сильнейшая психологическая зависимость, а потом неизбежное безумие. Иногда мне казалось, что El Corazon стал для Луиса таким заиром. Когда мы достаточно сблизились — испанцы и креолы, как правило, искренни и открыты в дружбе и в этом здорово похожи на нас, — он открыл мне тайну загадочного талисмана, принадлежавшего роду де Легисамо. Я осторожно намекнул Луису, что он мог бы проверить свойства камня на мне. Для чистоты эксперимента я предложил ему записать, чего именно он хочет от меня добиться, а бумагу с записью спрятать в сейф и предъявить лишь после того, как желаемое будет получено (или, соответственно, не будет). Риска в этом я не видел решительно никакого: лет пятнадцать назад в Петербурге модный восточный лекарь Бадмаев с сожалением констатировал, что я почти невосприимчив к гипнозу. Однако Луис наотрез отказался использовать древнюю реликвию, чтобы внушить мне какую-либо идею, сказав, что это несовместимо с его представлениями о дружбе. Я, разумеется, не стал настаивать, поскольку не сомневался: в глубине души он и сам прекрасно понимает, что его сокровище представляет собой всего лишь большой кристалл горного хрусталя причудливой формы. Но Луис продолжал вести себя так, будто был совершенно уверен в чудесных свойствах кристалла — например, уверял меня, что его успехи на поприще торговли хлопком самым тесным образом связаны с древней реликвией. В иные дни он беспрерывно твердил о своем чудесном камне — и должен признаться, что я с трудом сдерживался, чтобы не наговорить ему резкостей.