Кирза и лира - Владислав Вишневский

…Дела-ай, р-раз! Дела-ай, дв-ва! Дела-ай, тр-ри!..

А там уже и время к ужину — день прошел. Красота! Но есть заноза — зудит, зараза, беспокоит душу, скребёт — коллективный наряд на кухню. Ой, не хотелось бы… Незаметно поглядываю на старшину, помнит ли «монумент», нет? Но «монумент» молчит. Может, забыл? Хорошо бы. У старшины лицо всегда внешне спокойное, всегда невозмутимое, и не поймёшь по нему… Сейчас он прохаживается легкой, пружинистой походкой, с невозмутимым лицом наблюдает за нашими потугами. Тут же усмехаюсь: ну, конечно, забыл он, чурбан, ждите! Такие не забывают. Монумент! Мамонт! Злорадно припоминаю его чайно-туалетную провинность. Я тоже злопамятный, я ему не простил…

17. Проблемы…

После ужина у меня в желудке неожиданно началось какое-то сильное жжение, появилась изжога. Ох-х, какая это неприятная штука… Ф-фу, пакость! Такого у меня никогда раньше не было. У наших ребят, у многих, это тоже появилось. Младшие командиры небрежно машут рукой: а, ерунда, пройдет. Я пытаюсь заливать жжение холодной водой — хватает на пять минут. И опять…Что же это такое, как от этого избавиться?.. Еще эта пятка болит, не проходит, постоянно кровенит стёртая поверхность. Я, как и многие, взял в аптечке вату и прикладываю к ранке. Но после каждой шагистики нахожу ее скатанной в комок где-нибудь под стопой. Болячка саднит, мажет кровью портянку, беспокоит. Кручу, переворачиваю портянку, чтобы не попадать засохшими коркой местами на ранку. Уже два раза поменял портянки местами. Шагаю, поджав пальцы на левой ноге, стараюсь, чтоб было не так больно, и не так внешне заметно.

Таких в роте, контуженных, как я, на ногу и на изжогу, процентов восемьдесят. Все терпят. И я, конечно.

Перед отбоем старшина неожиданно провел отборочный тур соревнований — кому из нарядчиков пойти спать, а кому идти на кухню. С призом всё понятно: пойти спать, это высший приз. И условия совсем простые: кто подтянется на турнике десять раз — пойдет спать, а кто нет — того ждет кухня. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! На хрена нам такой конкурс?.. Впрочем, шанс есть! Мы с энтузиазмом (и я тоже) зацепились за турник. Неожиданно для себя я подтянулся — семь раз! Это против тех, четырех с половиной в школе… просто невероятно — рекорд! Вот, что армия с мужчинами делает. Почти без тренировок, на одной воле, ежесекундно мужаем, мгновенно силы набираем. А если б еще и жрачка была хорошая!.. О-о! У-у! Тогда бы я (страшно подумать!), турник, наверное бы, узлом завязал — не меньше. От радости я даже не расстроился, что семь — это не десять. Да подумаешь, картошку чистить. Важно другое. До десяти — мне уже раз плюнуть. Если я недавно делал четыре подъема, а теперь сразу семь, то послезавтра будет десять. А там, глядишь, и пятнадцать — точно. Не за горами и сто!.. А что? Трогаю рукой свои бицепсы — о, круглые, уже бугрятся! Но, правда, ещё не такие большие, как у старшины. Но, в общем, что-то там такое серьезное уже наклёвывается-проклёвывается. Будет толк… Само собой, как говорит старшина, куда оно денется, — радуюсь я.

Но изжога, падла, достаёт… кто б знал. Сил терпеть нету.

Печёт и печёт, печёт и печёт, собака! Не пойму, от столовской это еды или от чёрного хлеба? Надо как-то поэкспериментировать бы… Нет, отказаться от столовской еды — это невозможно, ноги протянешь. А от хлебного доппайка — придётся. Но только на время, и ради выявления истины. Хотя это очень трудно. Очень! Да, убеждаю себя, нужно потерпеть, вон как печёт, зараза. Не хочется голодать, а придётся. Сейчас важно выяснить — отчего печёт?

А пока заливаю желудок холодной водой… когда из под крана, когда из бачка.

Почти быстро и благополучно прошла вечерняя проверка. Нам беспокоиться особо было не о чем, мы и так заряжены в наряд на кухню. Часть нарядчиков была отбракована по физическому состоянию. Кто-то сильно кашлял, кто-то сильно хромал, у кого-то появились фурункулы. Таких «отстраненных» набралось процентов пять. Их оставили, а мы вяло, почти расслабленно, идем с дежурным по роте в столовую. Там уже уборка зала и мойка посуды закончились, верхний свет притушен. Признаки жизни только на кухне. Там ярко горит свет, дымит-парит плита, шипят большие сковородки, гремят огромные кастрюли, где-то льётся вода. Слышен смех. Выполняются обычные кухонные манипуляции…

В количественном выражении нас легко сдали с рук на руки. Приличного вида дядька, дежурный по столовой, наверное какой-нибудь прапорщик, под белой курткой погон не видно, но «взрослое» лицо, армейские галифе и хромовые сапоги это выдают, вполне радостно нас принял и препроводил на так называемый заготовительный участок. По ходу передвижения, ребята успели стрельнуть по разным кастрюлям в поисках остатков какой-нибудь еды, или кусочка хлеба. Но, что называется: хрен там, облом… Везде голяк, дупль-пусто. Не ждали. Или наоборот — ждали и поэтому всё прибрали. Жаль! О-о, пришли. Видим, нас ожидает — тоскуя — куча мешков с картошкой. «Ни чё себе, как много!» — враз поскучнев, разочарованно выдохнули все. «Всё это нам, что ли?» Огромные бачки, чистые и грязные, ножи, табуреты и вода — это всё в нашем распоряжении, чтоб не скучали. Да, недовольно переглядываемся меж собой, попали… Дежурный добавил:

— Плохо будете чистить, картошки добавлю… — Мы уточнили, а как это, плохо? Он пояснил: — Много будете срезать — плохо, мало будете срезать — тоже плохо. Нужно чистить хорошо, и всё.

А как это, хорошо? Я, например, картошку никогда не чистил, не приходилось просто, руки не доходили. Теоретически я, конечно, видел и понимаю, что кожуру нужно срезать. Причем, помню, что тонко нужно срезать. Но как это? На практике еще не пробовал, не повезло. Вот только теперь если… Вертим ножами, примериваемся. По неловким движениям моих товарищей понимаю, что не один я здесь такой «профессионал». Ладно, сейчас научимся.

Дежурный, меж тем, провел оргработы. Мы оказались распределенными по группам. В каждой группе, оказалось, по четыре человека. У каждой группы по два мешка картошки, ножи и по два бачка. Один пустой бачок — для отходов, другой с водой, под готовую продукцию.

— Чистить, только хорошо! Через полчаса приду, проверю, — напутствует дядька в халате и сапогах. — Вперед, орлы. — И растворился в своей далекой от нас, светлой, главное, сытой, наверное, кухонной жизни.

Первые полчаса мы только примерялись, как бы эту картошку и нож взять половчей… Руки с пальцами подгоняли. Дежурный, вскоре заглянув, увидел только несколько сиротливо плавающих в бачках картофелин, многозначительно качнул головой и опять исчез. Молодец, правильно сделал, ночь длинная, куда спешить… не до него. Нет, что-то уж никак у меня не получается освоить технологию обработки. Картошка, наверное, нам досталась плохая. Действительно, она вся корявая, неровная и выскальзывает. Как ее левой рукой ни держишь, она всё равно выкручивается-выкаблучивается. Или рука не приспособлена для этого? Да и нож тоже не тот. Нужен маленький такой, как у нас дома. А с этим только на медведя ходить, а не на картошку.

Картофель был действительно разный. Две трети — вялая, квелая, сморщенная и проросшая. Другая треть — этого года, свежая, с тонкой кожурой. Ее, видимо, нужно было скрести. Но мы же понимаем, если её скрести, то эти мешки задержит нас на неделю, не меньше. Значит, что? Что, что? Коню понятно: нужно срезать. Опять же, если срезать, пока обойдешь ножом эти неповторимые картофельные формы — сидеть нам здесь до завтрашнего обеда. А спать когда? Чувствую, решение проблемы вертится где-то рядом. Оно есть, его не может не быть… Сейчас, сейчас… Нужно спокойно обдумать. Не успеваю для себя решить эту проблему, как мне уже показывают.

— Пашка, гляди, как у Сидоровича ребята лихо чистят — уже, наверное, четверть бака набулькали.

— Как это? — бросив картофель, прерываю размышления. Мы все тянем шеи, с недоверием разглядываем технологическое новаторство, изучаем белорусский опыт.

Рядовой Сидорович и его товарищи лихо, как хлеборезчики на кухне, дружно делают из бесформенной картошки ровные, прямоугольные заготовки, как детские кубики. Ровненькие картофельные кубики! Да так быстро — чик, чик, чик, чик, — бульк! А работников четверо, значит, враз четыре «булька».

— Вот, это да! Вот, здорово! Ай, да пацаны! А что, даже красиво получается. А?! Пойдет.

Вот тебе и решение. Дружно подхватываем этот добрый почин, наваливаемся на картошку и, соревнуясь, на скорость, рванули к финишу. Комната заполнилась приятным на слух, сплошным «бульком». Все повеселели — скоро пойдем спать. Объёмность в мешках заметно уменьшалась, отходы росли, бачки с готовой продукцией прямо на глазах, быстро заполнялись…

…«Аааа-а… Ёпт… Бля… Идиоты… Придурки… Ур-роды…»

Ну вот, мы же еще и виноваты!..

Во-первых, почему дежурный по кухне сам так долго к нам не заглядывал? Раньше бы заглянул, больше бы целой картошки осталось. Во-вторых, сам же первый не показал нам, как хорошо чистить, а как плохо, а теперь кричит. Мы же хотели как лучше! И вообще, с прямоугольными формами больше картошки войдет в кастрюлю, вот. В его-то возрасте такие идеи пора бы уже и понимать… Но всё это, и многое другое, мы, конечно же, не сказали дежурному. Даже если бы и захотели, не смогли бы воткнуться, — некуда. В его яркой, громкой, донельзя спрессованной речи для этого места совсем не было. Наш, прежде ласковый такой, дядька, в белой столовской куртке, истерично мельтешил перед нами, судорожно дергался по заготовочной, размахивал руками. При этом, мягко говоря, орал на нас благим матом. В ярости то и дело пинал ногами подворачивающуюся ему под ноги ни в чем не повинные — баки, крышки… Грохот и крик стоял, как в сумасшедшем доме. По-моему, он сам себя даже не слышал. Впрочем, мы его тоже. Понятно было одно — мы оставили полк без завтрака. Он кричал, что ему теперь пришёл п…ц, и нам, вместе с ним тоже.