Клетка для эгоиста (СИ) - Светлова Грушенька

Тем не менее, ноги сами повели ее к стулу, на котором висел пиджак. Скользнув пальцами во внутренний карман, девушка вынула гаджет, тут же развернулась спиной к кровати, на которой лежал муж, и прижала телефон к груди. Сердце стучало, как бешеное. Она чувствовала себя ничтожеством и воровкой, но останавливаться не собиралась. Каким бы облегчением это стало — не найти там ничего подозрительного, ничего порочащего… Она бы смогла, наконец, вздохнуть спокойно… любить его еще больше…

Спрятав телефон в кармане джинсов и прикрыв сверху свитерком, она бесшумно вышла из палаты и нырнула в туалет, заперевшись на замок. Закрыла крышку унитаза и уселась сверху, путаясь в собственных растрепавшихся и наэлектризовавшихся волосах. Дрожащими пальцами ввела оба кода и с облегчением выдохнула. Хотя бы коды он не сменил…

Боясь оставить какой-то след от своего присутствия в чужом устройстве, она принялась неспешно и осторожно заглядывать в мессенджеры, пролистывая бесконечные списки контактов и переписок… Черт, разве здесь найдешь что-то быстро?! Оставалось только надеяться, что Лука не проснется прямо сейчас и не хватится… В переписках и адресных книгах встречались в основном мужские имена, хотя женские тоже попадались. Один только взгляд на его переписки с женщинами вызывал подташнивание, и узел под ложечкой скручивался с новой силой. Но все эти краткие и лаконичные обмены любезностями или информацией не несли в себе никакой провокационной подоплеки, даже несмотря на то, что фотографии некоторых были ничего себе так… Кажется, она начинала сходить с ума… Как она могла пасть настолько низко, украв его телефон и тайком рыская в нем, словно какое-то опустившееся ничтожество?!..

Пересмотрев кучу сообщений, Елена уже почти успокоилась, когда вдруг наткнулась на имя «Кристина» без фамилии. Лука всегда был педантом до мозга костей, аккуратным, точным, предусмотрительным. Поэтому каждый контакт обычно содержал фамилию как минимум, а чаще еще и отчество, а также должность или еще какую-то дополнительную информацию. Здесь же не было ничего… кроме фотографии… Блондинка, чувственный, чуть улыбающийся, далеко неглупый взгляд голубых кошачьих глаз, губы расслаблены и нежны, будто просят поцелуя, но подбородок вздернут, и стиль одежды вовсе не намекает на доступность. Закрытая белая блузка без рукавов, застегнутая на все пуговки, серые брючки от делового костюма на тонком ремешке в тон, через руку перекинут такой же пиджак. Строгая, но в то же время нежная. Уверенная в себе, но в то же время не наглая, скорее, даже доверчивая… Красивая…

Нажала на ее имя в мессенджере и обомлела.

«Ты пока что многого не понимаешь, моя девочка… Но это просто так не забудется, поверь», — гласило единственное последнее сообщение от Луки этой Кристине, так и оставшееся без ответа. Всего одно сообщение, и в нем Елена почему-то сразу увидела все, что обжигало, кромсало на части и душило ее ужасом неизбежного конца. К лицу прилил жар, воздух стал горячим, раскаленным… Судорожные вдохи не приносили облегчения, они опаляли легкие, причиняя адскую боль, которая жадными пожирающими щупальцами пробиралась внутрь все глубже, поражая все живое на своем пути… ее живую плоть… Руки противно задрожали… Из глаз потекли ядовитые разъедающие слезы… Лицо перекосило гримасой отчаяния. Она замотала головой, беззвучно повторяя «нет, нет, не может быть, это неправда», будто уговаривая себя, но не веря. Затем включила в раковине кран на полную и позволила себе разрыдаться.

Елена понятия не имела, сколько прошло времени. Вытягивая себя из бездонного колодца отчаяния, она заставила себя встать и подойти к зеркалу. Глаза казались двумя пустыми кратерами, спутавшиеся рыжие волосы походили на выгоревшую на солнце траву, бледное лицо превратилось в осунувшуюся маску из папье-маше, какие она делала когда-то в детстве, когда ходила в художественную школу. Только те маски были расписаны красивыми яркими узорами, а эта была изуродована потекшей тушью и размазанной косметикой. Ноги у нее подгибались, все тело ломило и трясло, словно от лихорадки. Она чувствовала себя постаревшей и разрушенной.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Потерянная и вымученная, девушка вытащила из заднего кармана джинсов резинку, собрала волосы в хвост и умылась с мылом, смыв остатки макияжа. Кожу тут же стянуло. Мыло оказалось дешевым и резким, вовсе не предназначенным для ухода за нежной кожей лица… Она вспомнила про крем для рук в сумочке, но, глянув на себя в зеркало еще раз, понуро опустила глаза. Какая теперь, к черту, разница? Сил бороться у нее не было, во всяком случае сейчас… Она не чувствовала в себе больше той бьющей через край энергии, которая когда-то двигала ее вперед — покорять новые вершины… Возможно, это было то самое убеждение, что он ее любит… такой мужчина, как Лука… Теперь остались лишь усталость, боль, безразличие ко всему и разочарование…

Вернувшись в палату, Елена положила телефон обратно в карман пиджака, уже особенно не заботясь о том, чтобы не быть замеченной, и опустилась в одно из кресел, задумчиво глядя в темноту. Сейчас ей уже казалось, что она всегда это знала — он изменял ей. Изменял постоянно. У него для этого было предостаточно возможностей. Он без конца мотался по командировкам, задерживался после корпоративов и деловых встреч, иногда просто приходил поздно как ни в чем не бывало. Нет, никаких женских волос, следов помады, посторонних запахов она никогда не обнаруживала… Он в принципе всегда держался и объяснялся весьма достойно, и ей не хотелось ломать это взаимное уважение, устраивать сцены, истерики, бросаться оскорблениями, обвинять в том, чего не могла доказать… К тому же подспудно она знала, что с ним все это было бы бесполезно. Лука не терпел, когда на него давили и не потерпел бы, чтобы с ним вели себя неуважительно. Что ж, она и не вела… и получила теперь то, что получила… Вот вся его благодарность за эти годы самоотдачи, когда она иной раз не чувствовала себя собой, не ощущала себя в своей тарелке, не понимала, что она делала рядом с ним в том обществе, в котором он вращался… Эти толстосумы, наглые, самовлюбленные властелины мира, обсуждающие дела, к которым она никогда не имела никакого отношения… Эти по сути скучные и бессмысленные для нее люди, которые не разделяли ее ценностей и интересов, потому что были хищниками в этом мире, тогда как она была всего лишь сошкой под их ногами с ее интеллигентностью и стремлением к внутренней гармонии и саморазвитию, а вовсе не к власти и богатству.

Елена попыталась представить себе, как отреагируют на новость об их разводе мать и отец… Посыпятся упреки в духе «а я тебе говорила» и бесконечные оскорбления в адрес человека, которого она искренне считала своим солнцем, своим небом, своей землей… надежной опорой и идеалом, до которого она никогда не дотягивала. От этих романтических бредней стало противно. Сколько можно было витать в розовых облаках? «Ты пока что многого не понимаешь, моя девочка… Но это просто так не забудется, поверь». Не забудется, это точно… Она никогда не забудет, как ее завоевывали, как ее умело околдовали, как легко для нее создали иллюзию любви, в которую она поверила, потому что была слишком неискушенной и никогда не попадалась в руки опытных любовников, опытных соблазнителей, опытных мужчин…

Сейчас она прекрасно понимала, что ее всегда пугало в Луке… Это был его порочный взгляд, полный темных желаний. Он подавлял их, чтобы не отпугнуть ее, но они всегда были там, облизывались, ухмылялись, глядя на нее, источали тлетворные обещания и выдвигали непристойные требования, на которые она никогда не посмела бы откликнуться… Он смотрел так на нее иногда во время секса, будто бы забываясь. «Смотри мне в глаза, когда я тебя трахаю… Смотри в глаза, когда кончаешь…» — жарко шептал он в губы, нависая над ней и доводя до сладкого беспамятства. Она пыталась ответить на его взгляд, но не выдерживала. Он подавлял ее. Ей было стыдно. И потом она всегда интуитивно чувствовала его разочарование, просто он умело его скрывал, и она отмахивалась от этих мыслей… ей было неловко даже думать об этом.