На капитанском мостике - Иван Петрович Куприянов

Зимой, отец, одни медведи спят.

Б а ж е н о в (гасит лампу). Ты мне сказки не рассказывай.

Е в л а м п и й. Отец, а ведь ты тоже сегодня не спал?

Б а ж е н о в. Я на сон не жалуюсь. Только вот, когда ненастье, поясницу малость ломит…

Е в л а м п и й. А по правде?

Б а ж е н о в. По правде?.. Ты куда теперь подашься? Здесь с нами останешься или умчишься куда-нибудь?

Е в л а м п и й. Не думал еще, отец.

Б а ж е н о в. Не торопись! Поживи, осмотрись, а потом решишь, как поступить.

Е в л а м п и й. Спасибо, батя!

Б а ж е н о в. Ну что ж, пойду в сельмаг схожу…

Е в л а м п и й. Может, вместе сходим?

Б а ж е н о в. Нет, нет, я сам. Ты лучше того, колючки свои скоси. Бритва в горнице на комоде. (Уходит.)

Е в л а м п и й (проводит рукой по бороде). Да!.. Щетинка! Любой поросенок позавидует.

Из комнаты Лизы послышалась песня:

…За грибами в лес девицы

Гурьбой собрались.

Как зашли во чащу леса,

Так и разбрелись.

(Декламирует.)

Не грибы там собирали —

Мяли лишь траву…

Появляется  Л и з а.

Л и з а. Евлампий, я сейчас лежала и все о тебе думала. Как хорошо, что ты приехал! У нас ведь такой день сегодня! Как думаешь, Катины однополчане приедут?

Е в л а м п и й (мрачно). Не знаю. Может, кто-нибудь и явится…

Л и з а. Сегодня наши старшеклассники будут на митинге читать стихи, которые на фронте писала наша Катя. Да еще какие! А знаешь, Евлампий, ты вчера какой-то был чужой. Я, конечно, понимаю. Сколько лет…

Е в л а м п и й. Много!

Л и з а. Евлампий!

Долгая пауза. Лиза как бы решает, задать ему вопрос или нет.

Е в л а м п и й. Говори, что же ты замолчала? Я слушаю.

Л и з а. Скажи, ты еще не женился?

Е в л а м п и й. Нет! Но ты, по-моему, хотела спросить о чем-то другом?

Л и з а (после паузы). Скажи, это правда, что ты у немцев был?

Пауза.

Е в л а м п и й. Правда.

Л и з а. Это ты нарочно?.. Неправду говоришь?..

Е в л а м п и й. Нет, сестра. Это — правда!

Л и з а. Ну зачем ты на себя наговариваешь? У нас никто не верит — ни отец, ни мать, никто.

Е в л а м п и й. А Катерина знала?

Л и з а. Знала.

Е в л а м п и й. А ты откуда знаешь?

Л и з а. А у меня ее письмо есть.

Е в л а м п и й. Оно спрятано у тебя?

Л и з а. Нет! А чего его прятать-то?

Е в л а м п и й. Будь добра, покажи мне.

Л и з а. Пожалуйста! Только зачем? Может быть, ты не веришь?

Е в л а м п и й. Нет, нет! Мне очень важно знать, что она пишет.

Л и з а (достает письмо). Вот оно!

Е в л а м п и й. Читай, читай!

Л и з а. В этом письме она отвечает на мой вопрос, что есть самое страшное в жизни. (Читает.) «Дорогая Лиза, не сердись, что опять задержалась с ответом…»

Где-то в стороне, освещаемое полоской света, появляется лицо  К а т и.

Б а ж е н о в а. «…Я долго думала, как ответить на твой вопрос. В детстве я больше всего боялась мышей. Но вот на фронте как-то однажды солдаты принесли мне охапку свежего сена. Я легла спать. Не успела уснуть, как почувствовала — что-то мягкое, пушистое ползет по мне. Я вскочила, зажгла карманный фонарик и увидела целый выводок мышей. Они были такие маленькие, такие беззащитные, что я ничего с ними не сделала. Я просто собрала их в каску и выкинула за землянку…»

Л и з а. Верно, страшно?

Е в л а м п и й (усмехнувшись). Очень!

Б а ж е н о в а. «Я очень боялась покойников. А на фронте мне как-то пришлось спать в одной землянке с двумя убитыми. И это оказалось не страшно. Я раньше думала, что самое страшное в жизни — это бой. Ведь кто-то обязательно должен погибнуть. Но после того, как я побывала в боях, я поняла, что и бой — не самое страшное в жизни. Во-первых, смерть — дело случая, а во-вторых, это совершается в какую-то долю секунды».

Л и з а. Ты тоже так считаешь?

Е в л а м п и й. Ага!

Б а ж е н о в а. «…Я как-то одну ночь провела на наблюдательном пункте штаба полка. Немцы его так обстреливали, что ни от нас, ни к нам нельзя было пройти. Двое суток люди сидели без еды и без воды. Голод — страшен, но, по-моему, жажда — страшнее. Солдаты задыхались от жажды, и это было по-настоящему страшно. А утром, когда принесли термос с водой, стоило им отпить всего лишь по одному глотку, я поняла, что и это не самое страшное в жизни человека».

Л и з а. Ты слушаешь?

Е в л а м п и й (напряженно). Да, да!

Б а ж е н о в а. «…Так что же самое страшное в жизни? Самое страшное — это обмануться в близком тебе человеке. Сегодня опять меня вызвали в политотдел дивизии и спрашивали про Евлампия. А что могла я им сказать, когда ничего о нем не знаю? Знаю только, что он мой брат и останется им до конца моей жизни. А что касается его предательства, то я все равно в это не верю. Убеждена: здесь какое-то недоразумение. Я слишком хорошо знала Евлампия. Ну, а если бы я обманулась, тогда для меня жизнь была бы кончена».

Е в л а м п и й (кричит). Хватит! Дальше можешь не читать!

Лицо Кати исчезает.

Л и з а. Что с тобой?..

Е в л а м п и й. Ты хотела знать правду обо мне? Зови сюда мать, отца, всех зови! (Сбросил с себя шинель.) Хочу, чтобы и ты, и они услышали мою исповедь!

Л и з а (перепугавшись). Какую исповедь? Что ты бормочешь?

Е в л а м п и й. Вы должны знать правду! Всю и до конца!

Появляется  м а т ь.

М а т ь. Что тут у вас?

Л и з а. Мама! Он… Он…

Появляется  Б а ж е н о в. В руках две бутылки водки, свертки.

Б а ж е н о в. Ну и торгуют у нас! Ассортимента никакого! Водка, водка — и ничего больше.

Е в л а м п и й. Дай-ка, отец, ее сюда! (Берет бутылку, выбивает пробку, наливает стакан.) Это за тебя, мать. (Пьет. И тут же снова наливает стакан водки.) А это, отец, за тебя. (Пьет. И снова наполняет стакан.)

Б а ж е н о в. Да ты что, очумел?

Е в л а м п и й (отставляет стакан с водкой). А теперь прошу не перебивать! Так вот, отец, ты хотел знать правду о своем старшем сыне. Что ж, я готов ее сказать… Обстоятельства моей жизни так сложились, что я оказался по ту сторону. Когда под Старой Руссой я попал в плен, передо мной встал выбор — жизнь или смерть?

Б а ж е н о в. Ну, и что же ты выбрал?

Е в л а м п и й. Отец, я еще не жил!..

Б а ж е н о в. И ты, значит, пошел к ним служить?

Е в л а м п и й. Да, но я, отец, никого не убивал.

Б а ж е н о в. Вот как! Он никого не убивал! Но у тебя же в руках была их винтовка. Оружие дают, чтобы стрелять, Евлампий. Ты рассказывай, все по порядку рассказывай.

Е в л а м п и й. А чего рассказывать-то?

Б а ж е н о в. Ну, и где же ты воевал?

Е в л а м п и й. Я?.. (С трудом.) Под Смоленском…

Б а ж е н о в. А еще?

Е в л а м п и й. Под Оршей…

Б а ж е н о в. А еще?

Е в л а м п и й. Под Минском,