Воспоминания террориста. С предисловием Николая Старикова - Борис Савинков

– Ну хорошо… Я вам скажу все… Только бога ради пусть не знает Арон.

– В чем дело?

– Арон мне не позволяет.

– Следить?

Она закрыла глаза руками:

– Он не хочет, чтобы я бросила бомбу…

Для меня это было неожиданностью: я никогда не подозревал, что Шпайзман может по каким бы то ни было причинам противиться покушению. Я сказал:

– Но ведь не вы будете бросать бомбу, а он. Вы ведь будете только в резерве.

– Все равно. Он не хочет и этого.

Я тоже не хотел этого. Но выбора не было: нужно было идти либо Школьник, либо Зильбербергу. Кроме того, я на деялся, что Клейгельс будет убит первой бомбой: бомбы были сделаны Зильбербергом, и на Крещатике не было большого движения; ничто не могло помешать метальщику подбежать к коляске. Я сказал:

– А вы – вы этого хотите?

Она подняла на меня свои заплаканные глаза.

– Вы спрашиваете! Как вы можете спрашивать?

Через несколько дней я сказал Шпайзману:

– Я вас не вижу на улице… Может быть, вы не хотите следить?

Он смутился.

– По правде сказать, я думаю не о Клейгельсе.

– А о ком?

– О Трепове.

– Но вы ведь знаете, – мы с вами уже говорили, – для дела Трепова нужна большая организация, а ее пока нет, и, кроме того, вам, как еврею, неудобно выступать в Петербурге.

– Да… Но что же такое Клейгельс?

Я сказал ему, что он знал заранее, что будет участвовать в покушении именно на Клейгельса, и заранее соглашался на это, даже просил об этом. Я сказал также, что принуждать его мы, конечно, не можем и что если он не хочет работать в Киеве, то организация вернет ему немедленно свободу действий.

Шпайзман смутился еще больше.

– Вы мне предлагаете уйти из организации?

– Нет, я только не хочу вас принуждать.

Он поколебался минуту.

– Хорошо. Я иду на Клейгельса.

Такие разговоры начали возбуждать во мне сомнение в успехе дела. Я знал от Школьник, что Шпайзман продолжает уговаривать ее не следить и что дело доходит даже до того, что он силой готов ей мешать работать. Я рассказал обо всем Азефу, с которым встретился в конце июня в Харькове.

– Ну, значит, ничего из покушения не выйдет, – сказал он, подумав. – Лучше ликвидировать дело.

Я советовал подождать еще до 15 июля, дня св. Владимира, и 30-го – рождения наследника. Была надежда, что в эти дни Клейгельс поедет в собор. Азеф не протестовал. Вернувшись в Киев, я на свидании прямо поставил Школьник и Шпайзману вопрос, желают ли они участвовать в покушении на Клейгельса 15 или 30 июля.

Шпайзман сказал:

– Но мы еще не видели Клейгельса.

Я ответил, что времени довольно и они, наблюдая, успеют увидеть его. Тогда Шпайзман сказал:

– Я бы предпочел Трепова.

Но Школьник перебила его:

– Мы решили Клейгельса и пойдем на него.

Я видел, что Шпайзман на Клейгельса не пойдет. Устраивать покушение с одною Школьник я по многим причинам не хотел. Дать бомбу Зильбербергу я не имел права, да если бы и имел, то не сделал бы этого, считая нецелесообразным при слабости организации жертвовать наиболее ценным работником для провинциального дела.

Покушение на Клейгельса не состоялось ни 15, ни 30 июля, Шпайзман от него отказался, и мы с ним расстались. Расстались мы и со Школьник, хотя наша уверенность в ее преданности террору не поколебалась. На прощанье Шпайзман сказал:

– А вы дадите мне бомбу, если я вас об этом буду просить?

– Зачем вам бомба?

– Быть может, я пойду на провинциальное дело.

Я удивился.

– Слушайте, Арон, для вас Клейгельс слишком ничтожен, вы хотите Трепова, не меньше, – и решаетесь на провинциальное дело?

– Я этого не сказал, я хотел только знать, дадите ли вы мне бомбу.

Я ответил, что бомбы ему не дам: распоряжаться динамитом вне пределов организации я не имею права.

Я думаю до сих пор, что Шпайзману было все равно, в каком покушении участвовать: в покушении на Трепова или на Клейгельса. Думаю также, что он, отказываясь от киевского дела, неимел в виду сохранить свою жизнь: его готовность пожертвовать ею уже тогда не подлежала сомнению. Но мне кажется, что он в то время еще не мог примириться с участием Школьник в террористическом акте, а примирился с ним много позже, оставив нашу организацию.

Действительно, через несколько месяцев, в январе 1906 года в Чернигове было произведено покушение на жизнь местного губернатора Хвостова. Впоследствии оказалось, что его устроили Маня Школьник и Арон Шпайзман. Бомба Шпайзмана не разорвалась, бомбою Школьник губернатор был ранен. Военно-окружной суд приговорил Шпайзмана к смертной казни, и он был тогда же повешен. Школьник получила 20 лет каторжных работ. Так окончили они свою революционную карьеру.

При свиданиях со мною Азеф рассказывал мне о ходе своей работы. Она подвигалась медленно. Годных для боевой работы людей в партии было мало. Азеф отыскал пока одного нелегального партийного работника, бывшего дворника в тайной иркутской типографии, Петра Иванова. Иванов приехал в Киев.

Иванов был небольшого роста, очень застенчивый и молчаливый юноша лет 22. Было решено, что он поедет в Петербург и устроится там извозчиком.

Иванов стал первым извозчиком в возобновленном деле Трепова и оставался им целый год, с осени 1905 года по осень 1906 года.

Тогда же Азеф сообщил мне, что бывший член «Народной воли», бежавшая с поселения Анна Васильевна Якимова, желает принять участие в Боевой организации. Он звал меня и Зильберберга в Нижний Новгород, куда должна была приехать Якимова и где, по его словам, тоже были подходящие люди для дела Трепова. Зильберберг съездил в Одессу и, рассказав о киевской неудаче Ирине и Рашель Лурье, выехал в Нижний Новгород. Туда же выехал и я.

В Нижнем Новгороде было три кандидата в Боевую организацию: бывший студент Московского университета Александр Васильевич Калашников и рекомендованные им слесари Сормовского завода, члены местной боевой дружины: Иван Васильевич Двойников к Федор Александрович Назаров. Калашников был нам мало известен. Наученные киевским опытом, мы не решились взять его и его товарищей сразу на такое ответственное дело, как покушение на Трепова. Мы предложили им сперва попытаться убить нижегородского губернатора барона Унтербергера. Двойников и Назаров должны были торговать на улице папиросами, а Калашников должен был руководить наблюдением.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});