Щит побережья. Книга 2: Блуждающий огонь - Елизавета Дворецкая

Домочадцы Лаберга кивали. Им требовалось какое-то объяснение вроде этого, иначе они не смогли бы понять, каким образом маленькая Хельга предпочла какого-то чужого человека Брендольву – их Брендольву, которого она знает с детства и лучше которого не сыскать в целом свете.

Кюна Далла имела свое мнение о причине такой крепкой привязанности Хельги к новому жениху. Чему тут удивляться, если девчонка хочет выйти за сына конунга? Да какая же дочь хёвдинга не мечтает о таком муже? Хельга достаточно взрослая, чтобы понять свою выгоду, а нет, так отец и бабка вправят ей мозги!

Действовать вдова конунга начала немедленно. Отправившись в Тингваль, она предложила Хельге продать застежки. Но Хельга оказалась так решительно, так поспешно прижала ладони к своему сокровищу, точно его отнимали силой, что Далла уверилась: мать Брендольва права. В застежках что-то кроется.

За время жизни в Лаберге она услышала от женщин немало из того, что здесь совершилось в последние месяцы. Особенно ей запомнился рассказ о старой Трюмпе и разбуженных духах. Такую могущественную колдунью стоит иметь в виду. А участь Ауднира ей не грозит. Что бы там ни вышло, Хельга не станет вызывать ее на поединок.

Когда Далла предложила Брендольву проводить ее к Трюмпе, он сначала вздрогнул и отказался.

– Хельге мешает колдовство! – втолковывала ему Далла. – Эти застежки – заклятые, пока она их носит, они привораживают ее к Хеймиру и она не видит никого другого. Даже если Сигурд Убийца Дракона вернется из Валхаллы и посватается к ней, она ему откажет. Но колдовство до добра не доводит. Ты сам помнишь, что стало с твоим родичем Аудниром. Ее нужно спасти от колдовства. Она сама не хочет расставаться с этими застежками, но ее нужно от них избавить.

И они отправились к Вершине. Брендольв ни с кем не делился их замыслами, даже с матерью. Колдовство – не слишком достойное дело, а для мужчины и вовсе позорное. Но затея Даллы давала ему хотя бы тень надежды, необходимой, как воздух. Чтобы иметь возможность дышать, Брендольв готов был согласиться с вдовой конунга: ради достойной цели даже недостойные средства хороши.

– Вон ее дом! – Брендольв показал вверх по склону горы.

Далла уже и сама разглядела под старыми елями низкую избушку, придавленную тяжелой дерновой крышей. Толстенные бревна подошли бы скорее для жилища великана. Из оконца над дверью тянулся дымок.

– Она должна быть дома, – сказал Брендольв, невольно хмурясь. Ему было так противно и неуютно, точно предстояло взять в руки живую змею. – Она после того… ну, когда болела, теперь из дому не выходит. Ни один человек ее не видел. Если она вообще не подохла.

Далла нахмурилась. Смерть Трюмпы ее не устраивала.

– Я дальше не пойду, – твердо сказал Брендольв на опушке. – Мужчинам там нечего делать.

– Подожди меня здесь, – велела Далла и пошла к избушке.

Фрегна следовала за ней молча и неотступно, как тень. Брендольв так привык видеть эту женщину рядом с Даллой, то идущую следом, то выполняющую самые тайные поручения, что вдруг показалось – у вдовы конунга два тела.

Далле тоже не слишком хотелось приближаться к жилищу колдуньи, но твердости этой маленькой женщины мог бы позавидовать иной мужчина. Доблесть не только в том, чтобы одолевать врагов. Одолевать собственные желания и нежелания тоже трудно, и для этого тоже нужна немалая доблесть. А Даллу из рода Лейрингов никто не назвал бы слабой. Ей было противно глядеть на низкую серую дверь с зеленоватым налетом лишайника, но она упрямо делала шаг за шагом, все ближе и ближе. Ее мальчик должен остаться конунгом квиттов и воспитываться так, как ему подобает. И никто не скажет, что мать плохо позаботилась о нем!

Когда до избушки оставалось пять шагов, дверь заскрипела, выдвинулась вперед, и из-за нее показалась щуплая женская фигура. Далла остановилась. Нет, это не Трюмпа: женщина была совсем молодой… если у этой троллиной породы вообще бывает возраст.

– Кто ты? – робко, встревоженно спросила хозяйка, бросив на Даллу взгляд исподлобья. – Мы тебя не знаем.

– Вам и не надо меня знать, – сурово ответила Далла. – Старая Трюмпа еще жива? У меня есть дело для нее.

Женщина помедлила, держась за дверь, потом отошла внутрь избы:

– Войди.

Переступив порог, Далла оставила дверь открытой: очутиться в избушке колдунов без света было слишком даже для нее.

– Ой, закрой, закрой! – пронзительно запищал чей-то тоненький старческий голос с узкой лежанки возле очага. – Закрой!

Далла дернула скрипучую дверь, только чтобы этот голос умолк.

– Это ты – Трюмпа? – спросила она, стараясь в полутьме разглядеть существо на лежанке. – Говорят, ты колдунья?

– А ты пришла издалека ради моего колдовства? – Хозяйка, похожая больше на трухлявый, морщинистый гриб, чем на человеческое существо, захихикала, суетливыми движениями собирая складки дырявого и засаленного одеяла вокруг себя. – Видно, когда кончились мужчины, в ход пошли и старухи?

– Мне нужно от тебя одно! – сурово сказала Далла. В этой вонючей избе ей было так тошно, что она не хотела тянуть время. – Мне нужно, чтобы ты добыла у Хельги дочери Хельги серебряные застежки в виде воронов, которые она носит каждый день. И отдала их мне. Сможешь ты это сделать?

Старуха завозилась под своим одеялом. Ее нездоровая суетливость выглядела отвратительно, как возня крысы или извивы змеи, но Далла не отводила глаз, боясь оставить старую ведьму без присмотра.

– Да или нет? – спросила Далла. – Если да, я хорошо тебе заплачу. Золото, серебро, корову, лошадь, рабыню? Выбери сама. Если нет, говори быстрее. Я поищу другую колдунью, посильнее.

– Посильнее меня бывают, да не всякий возьмется за такое дело! – ответила хозяйка. Перестав возиться, она села на лежанке, подняв колени к подбородку, и ее глаза в полутьме поблескивали колким темным блеском, как у мыши. – Украсть застежки могла бы любая рабыня, что же ты не попросила их? Тингваль – «мирная земля». Это сильное место. Оно отталкивает зло и чужое колдовство. Знала бы ты, каких сильных духов я на него натравила зимой, а они только и смогли, что сбросить посуду с полки! Зато сама я…

Старуха замолчала, и ее цепкий взгляд ощупывал Даллу. Гостья содрогнулась и невольно прижала руки к груди: казалось, этот взгляд проникает прямо внутрь и шарит там, как чужая, жесткая, холодная и жадная рука. Показалось, что Трюмпа сейчас украдет ее душу, и Далла в мгновенном ужасе подалась к двери.

– Я сделаю, что ты хочешь! – вдруг лихорадочно зашипела колдунья.

Далла обернулась. Мерзкая развалина, высунув одну руку из-под одеяла, махала ей, стараясь вернуть, и ерзала, точно сидела на горячем.

– И возьму за это плату! – продолжала колдунья. – Я возьму то, что ты можешь добыть, а я нет! В Тингвале есть мой враг – проклятый берсерк, что едва не убил меня! У него сильный щит. Забери его щит и отдай мне! А в обмен получишь застежки. Он ведь не носит щит всегда с собой!

– Какой берсерк? – Далла нахмурилась.

– Тот, что послал обратно духов! Тот, что уезжал и вернулся! Тот, кого ненавидел и искал мертвец! Я сделаю мертвецом его самого! Достань мне его щит, и ты получишь те застежки!

– Как его зовут? – Далла не могла сообразить, о ком идет речь, и злилась на бестолковую старуху. – Как будто я знаю всех берсерков!

– Тот, кто ушел от Повелителя! Кто принес его сюда на плечах! Кто не боится огня! Кто сплетает защитные чары! Он, он! – шипела Трюмпа, взвизгивала, дергалась, будто ее кусали невидимые тролли.

Она казалась совсем безумной. Ее дрожащее безумие вдруг зацепило Даллу, коснулось разума, дохнуло в кровь; ужаснувшись, гостья бросилась вон из избушки.

За дверью в глаза ударил яркий свет, и Далла спрятала лицо в ладонях. Теперь она поняла, почему старая крыса так судорожно требовала закрыть дверь.

Когда она открыла глаза, перед ней стояла молодая хозяйка.

– Его зовут Вальгард, – тихо, безразлично сказала она, не глядя на вдову конунга. – Вальгард Певец. Трюмпа не может произнести его имени.

– Я достану щит, – сказала Далла и пошла вниз по склону к опушке, где ее ждал Брендольв.

* * *

Через несколько дней, во время вечернего пира в усадьбе Тингваль, когда все ее обитатели сидели за едой в гриднице и в кухне, Брендольв тайком вынес из дружинного дома красный щит Вальгарда, завернув его в мешок. Двое рабов Даллы приняли добычу за воротами, и Брендольв вернулся за стол. На его недолгое отсутствие никто не обратил внимания: мало ли зачем человеку случится выйти во время обильного пира?

Брендольв не боялся, что его заподозрят, когда пропажа обнаружится. Его смущало странное чувство: между ним и ближайшими соседями по столу, которые то и дело задевали его плечами и локтями, пролегла глубокая пропасть. Человеческие голоса долетали до него как из тумана, и Брендольв опасался, уж не подхватил ли какой-нибудь недуг. Впрочем, даже после примирения на него посматривали в Тингвале косо, и глупо этому удивляться. Да уж, его подвиги забудутся не скоро! И лицо Хельги за женским столом кажется каким-то расплывчатым, чужим и незнакомым… И она совсем не смотрит в его сторону… Она не сводит глаз с Хеймира ярла, который с непривычным увлечением повествует о чем-то и даже помогает рассказу руками. С тех пор как Хельга подтвердила их обручение, Хеймир ярл имел вид пристыженный, смущенный и обрадованный одновременно – пожалуй, Брендольв на его месте выглядел бы точно так же.