Вторая смена - Лариса Романовская

– Да я вижу просто, извини. Ты все правильно делаешь, в плане накормить, погулять. А во всем остальном ты как комнатную собачку себе завела. То есть ты заботишься, но не объясняешь толком, что и зачем происходит.

– А что мне объяснять? Я, что ли, знаю, что и как вокруг делается? Темка, если бы я могла, я бы разобралась, обязательно. Только мне никто не позволит.

– Почему?

– Рылом не вышла. Мне сто с лишним лет, Тем, и на мне два района. Ничего серьезного, низовая должность. Пашу в две смены, полномочия мелкие.

– Это у тебя мелкие? – Темчик хмыкает, вспоминая что-то из своей немудреной практики. – Жень, ты людей по стенке размазать можешь – как тараканов тапкой.

– Нам запрещено такое. По Контрибуции… – Я киваю на стопку методичек, которые вторую неделю подряд валяются на обеденном столе. – Тем, наверное, надо было ей все объяснить. Ты прав…

Я выкинула белый флаг. В его роли выступает клочок бумажного полотенца, ядовито-розового, да еще и в цветочек. Благополучно намокшего… Только Темчик не спешит праздновать победу.

– Жень, ну права – не права. Давай думать, что мы дальше делать будем. Я про врача по кризисным ситуациям. У меня после госпиталя был какой-то, мы с ним трындели. Или Аньке не положено, раз она ведьма?

– Вообще мы не через лекарства лечимся, а через ведьмовство. Когда плохо внутри, мы начинаем разные хорошие дела делать.

– А мы, думаешь, не так? Ты так думаешь про нас… про мирских, будто мы неразумные, как зверьки.

– Почему думаю – вижу. У вас таких, которые зло добром перекрывают, мало. Чаще наоборот, в обмен на гадость тоже гадость делают. Особенно когда молодые. Старикам легче, у них к концу жизни проклевывается мудрость. Только они ей не могут пользоваться, сил не хватает. Вы живете мало, поэтому… помогать приходится.

– Жень, у вас помощь очень странная. Ну вот то, что ты делаешь… Оно хорошее, я понимаю. Ссоры гасишь, алкашню прочухиваешь или когда тот старик уходил. Просто оно несоразмерно. Ты можешь больше, а работаешь по мелочи. Будто откупаешься… Вот я нищенке десятку кинуть могу и не заметить, что кинул. Я ж от этого не обеднею совсем.

– Темочка, только не обижайся, ладно? Мы поэтому и не показываем себя. Чтобы добро за подачку не принимали, не возмущались, что так мало. Наши чудеса взаправду чудесами кажутся. Если не знать, что они стоят как червонец…

– А со стороны другое видно: будто люди для вас – они… как домашняя скотина. Овцы. Вы за нами ухаживаете, оберегаете, туда-сюда. А потом с нас же берете, не знаю, что там с овец берут? Молоко? Шерсть? Мясо?

– Угу, молоко, особенно с тебя.

– И получается, что вам выгодно, чтобы нам было хорошо, понимаешь? Чем сильнее вы заботитесь, тем сильнее навар. Отчеты эти, благодеяния. Ты таблицы заполняла, я видел.

– Так вашим праведникам на том свете тоже зачитывается. Ну я так подозреваю.

Артем молчит, а потом вдруг усмехается:

– Слушай, а Венька в свое время думал, что у вас кликухи должны быть кровожадные. Кривой там, Косой, Слепой.

– Голодный и Небритый! Таких нету почти. Есть только Танька Рыжая, но она по документам Онегина Татьяна Евгеньевна, у папаши с чувством юмора было хорошо. А знаешь, Танька Рыжая… это та, которую ты гантелей по голове. В общем, она узнала, что я за тебя замуж вышла, и не хочет со мной больше общаться.

– Ты еще скажи «водиться», как в детском садике, – неловко отзывается Артем.

– Не скажу! Ты ее убил тогда, насмерть. И Фоньку ножом… а меня не тронул. Зачем?

Он молчит. Так красиво, правильно. Будто кто-то гаркнул «тишина на площадке», и съемка началась. И за моей спиной находится не только спинка кухонного диванчика, но и тележка оператора. У нас сейчас идет драма, в крайнем случае трагикомедия. Из своей роли не выскочишь. Оброк ученичества. Подпись в трех экземплярах.

– Не хотел, – по-детски честно отвечает он. – Ты же добрая, Жень. Зачем я тебя трону?

– Темочка, у нас нету добрых! И злых тоже нету! Есть недобросовестные, это совсем другой коленкор. Мы просто Сторожевые. Все мы. Это как талант, что ли. Его проклинать можно или боготворить, но он от тебя никуда не денется. И ведьмовство от нас – тоже.

Я вспоминаю, как на суде Спицын сказал свое последнее слово. Почти провыл, разъяренным, так и не сдавшимся зверем: «Вас всех нет! Я вас выдумал, а потом в вас поверил!» До безумия ему оставалось минуты полторы…

– Жень, вот ты сейчас объясняешь. И все просто, понятно. А когда не знаешь, какие вы, то со стороны по-другому выглядит. Особенно если по кусочкам… вас изучать.

– Как слона вслепую ощупывать…

– Типа того. Вот представь, как к тебе Ленка твоя приходит, серьезно какой-то бред выкладывает и утверждает, что это не бред. Ты ее пошлешь или полезешь разобраться?

– Полезу. Интересно же.

– Мне тоже было интересно. А потом дико: бабы левые решают, кого счастливым делать, просто потому, что им так захотелось.

– Ничего не левые, и мы не просто так!

– Это ты про себя такое знаешь, а я откуда соображу? Сперва мы кого знали? Ираиду эту дерганую, ну и все. Венька еще с… этой… С Марфой вашей был знаком, у Соньки никаких контактов, я так понял. Мы вас изучали, как слепые того слона. Ни хрена хорошего из этого не выходило. Думали, что вы все одинаковые.

«Изучали». Они нас изучали. А только потом решали, плохие мы или хорошие, надо нас заносить в Красную книгу или, наоборот, уничтожать? Интересно, сколько раз я была в шаге от собственного смертного приговора? Лицензии на отстрел?

– Ты меня выслеживал? Специально со мной знакомился или нет?

Я не хочу этого знать. Категорически. Нам еще лет восемь вместе жить. Желательно вместе.

– Да ты чего? Какая слежка? Ты же сама со мной познакомилась, первая.

– Спасибо.

Какая хорошая правда. Мне неважно, настоящая она или выдуманная.

– Жень, я супа хочу куриного!

Анька возникает в самый неподходящий момент. Стоит в дверном проеме, уперев руки в боки, и, сонно помаргивая, наблюдает за тем, как мы заметаем следы.

– Ты проснулась? Доброе утро, то есть… ночи! – Я вскакиваю, загораживая Аньке обзор. За моей не сильно широкой спиной Темчик ликвидирует последствия стремительной пьянки. Ну а что еще делать двум взрослым усталым людям посреди ночи, если одной сегодня не нужно ведьмачить, а второму – садиться за руль?

– Привет, Ань! – бодро рапортует Темчик, звеня и шурша нашими нехитрыми уликами.

– Привет, пап! – зевает Анька. – Жень, а суп будет?

– Иди сперва умойся и зубы почисти! – почти без запинки командую я. Ну где я ей возьму этот суп в три часа ночи? Да еще будучи такой размякшей и усталой.

– А суп скоро? – Анька независимо чешет подбородок.

– Ты тапочки надень, пожалуйста! И халат. И умойся!

– Скоро! – Меня осторожно похлопывают по плечу: – Жень, да сварю я этот бульон, отдыхай! – Темчик встает рядом.

– В доме что, курица есть? – на полном автопилоте отзываюсь я.

– Филе, килограмма три… – рапортует Темка. – В морозилке, во втором ящике.

– Пап, вари быстрее! – Анька послушно топает в ванную.

Я, наконец, вздрагиваю. Вроде по сто пятьдесят на брата у нас с Темкой было, а я уже в дрова. Потому как твердо уверена, что он сейчас слышит нас обеих одновременно. Артем к ней спиной стоял, ему не видно было Анькино лицо, по губам никак не мог…

– Темочка… У тебя что? Это же ученичество, оброк.

– Случайно. Веришь, не хотел? – Темка не шевелит губами и в глаза мне не смотрит. Он вместо этого пялится на наш кухонно-письменный стол. На стопку методичек, заглянуть в которые у меня никак руки не доходили. А у Артема вот дошли. А я и не слышала никогда, что оброк можно обойти, да еще на таком маленьком сроке.

– Ты молодец такой, Тем! Трудно было самому ведьмачить?

– Нормально. – Темка пожимает плечами. – Жень, где у нас кастрюля чистая? Хоть одна.

– В посудомойке! – торопливо оживаю я. – Тебе помочь?

Я совсем не горю трудовым энтузиазмом. У меня с курицей особого взаимопонимания нет и не было, к большому облегчению для нас обеих. Мне бы обратно в койку. И чтобы Темчик и Анька тоже туда пришли – с подносом жратвы. Валяться в обнимку и трындеть ни о чем. Это было бы здорово и нечестно: у Темы сегодняшний день был не легче моего, а он кашеварить будет.

– Жень, иди, ложись. Хочешь, мы к тебе придем, посидим все вместе?

И вправду мысли читает. Как же это удобно и страшно… И как же хорошо, что он сейчас намастрячился это делать, а не пару недель назад, когда я думала, что он или Анька у меня в комнате роется. Или когда я искала, где в доме закладка лежит. Я ведь считала, что Темчик мог что-то из старых запасов подбросить, чтобы ученичество прекратить, сделать так, чтобы я подохла, и получить свободу.

– Жень, какая закладка? А ты болела? – интересуется мой муж, глядя в недра холодильника. Потом оборачивается, четко озвучивает все вопросы: – Скажи, пожалуйста, ты морковь не покупала?