Солдат великой войны - Марк Хелприн

— Когда тебя забирают? — спросил адвокат Джулиани.

— Первого января.

— Не так скоро, как могли бы, — его отец, похоже, смирился.

— Знаю. Я приехал домой, чтобы привести дела в порядок… совсем как ты.

— Ливорно?

— Венеция, учебные курсы, но до того, как начать службу, я собираюсь в Мюнхен.

— Почему в Мюнхен?

— Взглянуть на одну картину, пока еще есть такая возможность.

Оба обернулись на три резких стука в дверь. Перед ними стоял низенький и крепенький, похожий на пингвина, ректор университета Тронхейма с портфелем в одной руке и карандашницей в другой.

Следом за Орфео вошла Лучана. Проскользнула в комнату так тихо, что брат не сразу заметил, какой она стала красавицей. Худоба ушла, прежнюю хрупкость сменили грациозность и сдержанность. Она надела желтое платье, а волосы, перехваченные желтой лентой, выглядели так, будто сами являлись источником света, который играл на них, напоминая прямые солнечные лучи, отражающиеся от поверхности реки.

— Синьор. — Орфео слегка поклонился адвокату Джулиани и взглядом показал, что заметил присутствие Алессандро. — Когда я поднялся на Джаниколо в гармонии с благословенным полуденным соком, который просачивается сквозь вселенную и осаждается на пальмах, я подумал о том, чей плащ, deliciae humari generis[35], скользит по долине луны. Ни Артемида, ни Афродита, сокрушенные чувством благодатного сока…

— Пожалуйста, Орфео, — перебил адвокат Джулиани. — Мы договорились, что ты будешь воздерживаться от упоминаний как благодатного сока, так и благословенного, учитывая мое состояние.

— Простите меня. — Орфео всплеснул руками, а потом уставился в потолок. — Колесницы благословенного так близко! Они мчатся по небу в золотых всполохах. Мне трудно не петь, но я знаю: сердце. Сердце — это колесо ликования, которое может вращаться так быстро, что разваливается на ходу. В нашем возрасте, — добавил он, — следует соблюдать осторожность, иначе нас сокрушит благодатный сок, и мы умрем, прежде чем обретем его.

— Это правильно, — кивнул адвокат Джулиани, решив, что теперь Орфео готов к работе. — Можем приступать?

— Да, я готов.

— Ты спокоен?

— Да, я спокоен, — подтвердил тот. — Но великолепие! — тут же вскричал он, и тело его напряглось, завибрировало, волны радости и безумия прокатились по нему. — Великолепие и радость благословенного и благодатного сока! Свет! Свет!

— Орфео, Орфео, — взмолился бывший работодатель. — Сердце. Хрупкое сердце.

— Ах, да. — Орфео попытался взять под контроль свое трепещущее тело. — Синьор, — продолжил он, тяжело дыша, — миры, которые я иногда вижу!

— Давай вернемся на землю, — предложил адвокат Джулиани.

Орфео кивнул.

— Хорошо. К малому, Орфео, к малому, скажем, к маслу на воде. Тихие радости, милые и приятные.

Орфео закрыл глаза.

— Дерево, отбрасывающее прохладную тень, — продолжал адвокат, пытаясь успокоить писца. — Тарелка минестроне. Тихая скрипка. Птица. Кролик…

Орфео, уже успокоившийся, открыл портфель и передал адвокату бумаги на подпись и листы с вопросами по работе фирмы. Пока больной медленно читал, Орфео на каблуках, по-пингвиньи, повернулся к Алессандро.

— Я делаю это из роскоши. Я больше не работаю у твоего отца.

На лице Алессандро отразилось недоумение.

— Я тебе скажу, — продолжил Орфео, подходя и понижая голос, чтобы не мешать адвокату. Знаком он предложил Лучане тоже приблизиться. — Я сделал невероятный прыжок… — он описал дугу левой рукой, следуя за ней взглядом, — и пролетел над страшным зверем, который собирается пожрать этот век. Вы знаете, работы для меня в конторе вашего отца не осталось. Эти так называемые пишущие машинки… — Он состроил несколько гримас. Последняя изображала, что он плюется. — Пустившись в свободное плавание, я спасся, хотя и случайно. Ваш отец предложил мне работу, но я отказался от его милостыни. Прошло несколько недель, и я вернулся домой, готовый ухватить этот сок. Сюрприз из сюрпризов: к моей двери подъехала карета. Ваш отец подумал о ситуации, в которой я оказался, и вместе с синьором Беллати нашел для меня место. Моя профессия вымирала, и в юриспруденции необходимость в писцах отпадала. И вот меня, писца старой выучки, поставили во главе сотни писцов новой выучки и тысячи этих отвратительных штуковин, которые называются пишущими машинками.

— Где? — спросил Алессандро, думая, что Орфео описывает сон.

— В военном министерстве. С наращиванием армии им требуются писцы, чтобы писать прокламации, поручения, зажигательные обращения. Им понадобился писец старой выучки, чтобы наставлять молодых писцов.

Отец оторвался от бумаг.

— Скоро он двинет ручкой, и земля содрогнется.

— В январе я поступаю на флот, — поделился новостью Алессандро.

— На флот! Я все делаю для флота. Назначаю адмиралов, спускаю на воду корабли, создаю новые базы. Чего ты хочешь? Только скажи.

— Произведите меня в адмиралы, — с улыбкой сказал Алессандро.

— Хорошо, — кивнул Орфео. — Завтра принесу бумаги. — Он говорил совершенно серьезно.

— Орфео, вы не сможете этого сделать, — не поверила Лучана.

— Разумеется, смогу. Воспользуюсь одной из королевских печатей и дам указание военному министру произвести тебя в адмиралы. Напишу директиву от министра флота, подготовлю соответствующие документы. Проведу по всем книгам и так далее и так далее. На это уйдет три или четыре часа, но, как только я закончу, ты станешь адмиралом.

— Что-нибудь может выдать его, Орфео, — указал отец Алессандро. — К примеру, возраст.

— Я не несу ответственности ни за что, кроме документов. Потом я умою руки. Такое уже случалось.

— Как насчет чего-то менее честолюбивого? — спросил Алессандро, идея ему явно понравилась.

— Менее честолюбивое можно сделать быстрее. Хочешь командовать кораблем?

— Не знаю как, но вот что я тебе скажу. Когда я закончу офицерские курсы, мне хотелось бы получить под свое начало эскадру катеров на Адриатике.

— Сколько тебе надо катеров?

— Двадцать.

— Тебе хотелось бы иметь собственную базу? Я могу дать тебе маленький остров, в том самом море.

— Как насчет какого-нибудь из архипелага Тремити?

— Мне надо ознакомиться с подробностями. Продвинуть тебя по службе. Но я издам приказ, по которому ты получишь и людей, и технику. Назови дату окончания офицерских курсов, а остальное предоставь мне. Я не пожалею ни сургуча, не лент, так что тебе понадобится тачка, чтобы увезти все приказы.

— Нет, — вмешался адвокат Джулиани, — ты этого не сделаешь, Орфео. И тебя, и его, — он указал на сына, — могут за это расстрелять. Я запрещаю. Выброси это из головы.

— Как скажете, — ответил Орфео.

Пусть и разочарованный, Алессандро почувствовал облегчение.

— Ты сосчитал ступени? — спросил у Орфео адвокат Джулиани.

— Да, — ответил Орфео. — Семь лестничных пролетов, четырнадцать, если принять во внимание разделительные площадки. Двадцать ступеней в каждом пролете. Всего сто сорок ступеней. Я считал их по одной, как поднимаясь, так и спускаясь. Получилось одно и то же число.

— Меня это не удивляет. — Адвокат Джулиани достал из кармана жилетки золотые часы с луной в разных фазах на фоне звездного неба цвета индиго. — Если у меня будет уходить по пять секунд на каждую ступеньку, а сделать это будет легко, потому что часы проградуированы соответственно, подъем займет семьсот секунд или примерно двенадцать минут.

Адвокат Джулиани начал диктовать Орфео, Лучана ушла, чтобы помочь с обедом, а Алессандро присел на диванчик у окна. Когда солнце опускалось за Джаниколо, его лучи прорывались сквозь кроны пальм и сосен, растущих на вершине холма, и часть Рима, золотая и охристая, обретала зеленый оттенок, характерный для городов Востока.

Орфео работал час, а потом надел на перьевую ручку колпачок. Адвокат Джулиани вновь наказал ему не повышать Алессандро в чине, Орфео согласился. Уходя, в темном коридоре он обернулся и посмотрел на Алессандро, который недвижно сидел у окна. Алессандро заснул, но из-за полумрака могло показаться, что он бодрствует — голова опиралась на руку, словно он о чем-то глубоко задумался. Орфео убедился, что адвокат погружен в бумаги. Он вновь бросил взгляд на Алессандро и, думая, что тот смотрит на него, подмигнул.

Следующие пятнадцать минут многие из прислуги, находившиеся в тот момент в кухнях домов, расположенных на склоне, отрывались от кастрюль и сковородок, чтобы взглянуть на человека в черном плаще, похожего на летучую мышь, который сбегал по ступеням, громко смеясь и повторяя слова, напоминающие заклинания. Никто не понимал, что это значит, но все отчетливо слышали:

— Камбринал Окситанский, Окситан Локситанский, Локситан Окситанский.