Почти идеальный герой - Андрей Владимирович Кивинов

его розыском.

— Да, и что?

— Заявила, будто ей угрожал человек, очень похожий на вашего помощника. Сергея. Который с собачкой.

— Брагин?! — показательно удивился поэт-песенник. — Интересно… Мне не докладывал. И что, вот прямо угрожал? Может, не так поняла?

— Так. Попросил ничего не выкладывать. Вежливо, но с намеком.

— Ерунда какая-то. Погоди.

Алмазов набрал Брагина и попросил немедленно зайти. Когда тот явился, повторил претензию. Человек-зверь наморщил лоб, словно вспоминая далекое прошлое.

— Да, да. Было… Утырки какие-то к ней пристали, я случайно мимо шел, заступился.

— Что вы делали у ее дома? — уточнил Мотя.

— В салон массажный заходил. Я иногда бываю там. Шейный отдел беспокоит. Но это между нами.

— А угрозы? — не унимался опер.

— Какие угрозы? Чем она может мне угрожать? — Брагин зачем-то, видимо, автоматически предъявил пустые ладони.

— Вы угрожали. А не она.

— Да что за бред? Боже упаси! Просто сказал, что она девушка рисковая, люди, возможно, не случайные, в следующий раз меня может не оказаться рядом. Она, наверно, не так поняла. Извините.

Алмазов развел перед Матвеем руками.

— Матвей Александрович, мы люди законопослушные и к подобным методам не прибегаем.

— То есть у Тани… У Китаевой не будет проблем? Просто мне надо списать материал проверки.

— С нашей стороны — никаких, — оба синхронно приложили длани к сердцу, — за других не отвечаем.

Матвей попрощался и вышел.

— Что там с прозой? — негромко напомнил Алмазов.

— Сегодня книга будет написана.

— Надо не только написать, но и написать без ошибок.

— Я понял.

Глава шестая

Вернувшись домой, Татьяна приняла рюмку виски. Потом еще одну. Через два дня надо дать ответ Пузыреву. Какой — пока не представляла. Да, Матвей гад, но это не значит, что она такая же. А выходит — такая. Настучала, пускай из добрых побуждений. Соврать Пузыреву, что ошиблась? Не поверит. Хорошо, если замнет, чтобы систему не позорить. А если нет? Бушевал он довольно искренне.

Выход один. Позвонить Бердяеву, встретиться и, глядя в бесстыжие глаза, рассказать правду. Сдала я тя, милок. Готовься. Да, именно встретиться. По телефону не то. Хочется посмотреть на реакцию.

Звонить не стала. Просто отбила СМС. «Сегодня в 18 у памятника Неизвестному писателю». Памятник находился в центре, место людное. Вряд ли на публике подлец будет избивать ее ногами.

Матвей получил СМС во время ознакомления с собственным объяснением, написанным добрым Кондратьевым. Из него выходило, что опер Бердяев, будучи сильно пьяным, без видимых причин набросился в клубе на двух молодых людей, одного приковал наручниками к перилам, второго догнал на улице и жестоко избил до полусмерти. Прекрасно. Просто прекрасно. Кондратьев выбрал вариант «Срубить палку». Поэтому без обид. Но Матвея, прочитавшего СМС, уже не волновали особенности национального палкорубства. Она хочет встретиться! Она хочет выяснить отношения! Ура! В любом случае, как бы ни сложилась встреча, это лучше, чем неизвестность.

Он не стал дочитывать шедевр, начертал: «С моих слов записано верно и мною прочитано», поставил автограф.

— Я пока свободен?

— Старик, я ж не процессуальное лицо. Мое дело материал собрать, людей опросить и передать все в Следственный комитет. А они примут решение.

— В район передашь или в город?

— Пока в район.

Хреново… В районе материалы в отношении провинившихся сотрудников рассматривал Панфилов. А уж он-то после всего происшедшего примет исключительно законное и мудрое решение — возбудить уголовное дело и после расследования передать в суд.

Да и пес с ним… Главный судья для Матвея — он сам. Бердяев Матвей Александрович. И он не признает себя виновным. Встретил бы Игнатьева снова — все сделал бы точно так же.

В пять купил роскошный букет и поехал на встречу с Татьяной. Опаздывать на такие мероприятия никак нельзя. Брагину он, конечно, не поверил. Но, возможно, соврав, что она обращалась к нему, оградит от проблем.

Татьяна же не собиралась прибыть на разборку заранее. Решила не вызывать такси, автобус в центр ходит исправно, а она не избалованная кукла. Да и вообще не кукла. Долго думала, как нарядиться и стоит ли наводить модельный макияж. С одной стороны, хотелось показать — смотри, кого потерял, с другой — встреча сугубо деловая, а праздничную внешность можно трактовать как намек на продолжение отношений. Да, наверно, не стоит наряжаться. Убрала волосы в любимый пучок со спицами, оправу очков попроще, блузка, джинсы, замшевая сумочка, черные туфли без каблука. Еще одна рюмка для храбрости.

В пять сорок вышла из квартиры. На автобусную остановку быстрее через арку.

Как же построить разговор? Просто сухо поставить в известность? И извиниться? За что? Не она же все это затеяла. А ей нужно найти брата. Поэтому, мил чек, выбора у меня не было. Скажи спасибо, что предупредила.

Но с другой стороны… Матвей же не просто случайный знакомый. И она, чего греха таить, на него смотрела уже не как на сотрудника внутренних дел. Надо хотя бы выслушать его…

— Девушка…

Она обернулась, увидела мужской силуэт — днем арка не освещалась. И как-то сразу стало некомфортно, несмотря на выпитый вискарь. Вспомнились угрозы товарища с болонкой. И хотя она ничего больше не сотворила, кроме визита в полицию, все равно появились дурные предчувствия. Особенно учитывая, что в арке больше никого не было.

— Вы… мне?

— Вам. Здравствуйте, Татьяна.

Она по-прежнему не видела его лица на фоне яркого неба. Он стоял на месте, не приближаясь к ней. Хотя голос показался знакомым.

— Здравствуйте… Мы знакомы?

— Нет. Но очень хочу познакомиться.

Татьяне знакомиться не хотелось. Она сделала пару шагов вперед и замерла. В проеме выхода из арки возник еще один силуэт. Она попала.

Первый парень сделал пару шагов в арку. Теперь его лицо можно было рассмотреть.

Боже мой…

Это был господин Миронов. В синей форме дворника. И выражение его физиономии не намекало на желание угостить ее спиртным.

* * *

Матвей выбрал желтые розы. Ассоциация напрашивалась сама собой: Китаева — Китай — желтые… В общем, голимый расизм.

Без десяти шесть он с букетом торчал под памятником Неизвестному писателю. Скульптор изобразил писателя безликим. Просто плоскость, словно срезанная рубанком. Писатель в обвисшей футболке, скрючившись, сидел за машинкой и корявыми артритными пальцами набирал текст. На ногах треники и шлепанцы, под столом несколько пустых бутылок и коробка из-под пиццы. На самом столе полная окурков пепельница. Сколько их, никому не ведомых творцов? Сидят, сочиняют. Для чего, для кого? Покоцанная табличка гласила: «Тем, чьи труды никогда не увидят свет». Пальцы на правой руке отполированы до золота. По