Легенды Босфора. - Эльчин Сафарли

Сейчас Тамаре пятьдесят семь лет. Она лихо матерится, курит крепкие сигареты. Искренняя женщина, простодушная, верит в справедливость. Турки таких называют kemiksiz bal k[130]. «Я грубой никогда не родилась, это жизнь такой сделала. Да и с кем мне любезничать? С торгашами?! С ними надо быть жесткой: сдала товар, подсчитала общую сумму, скидку сделала и получила свои деньги — всё! А уж они наваривают: впаривают народу дешевую турецкую одежду по тройной цене. Ладно уж, бог судья…»

Тамара — профессиональная челночница, с пятнадцатилетним стажем. Два раза в год добирается автобусом до Стамбула, закупает здесь шмотки среднего качества. Поставляет в Тбилиси и Москву, сдает товар владельцам тамошних «точек»: «Это выгодный бизнес, если знаешь, где закупать барахло. Я договорилась с двумя стамбульскими мелкими фабриками, за приемлемую сумму скупаю у них летнюю, осеннюю одежду. Если джинсы стоят четыре-пять долларов, отдаю перекупщикам за десять. Так и дорожные затраты покрываются, и еще прилично остается…» Тамара занимается челночным бизнесом уже для себя. Раньше на вырученные деньги кормила семью. «А вот теперь на себя трачу. Маму похоронила, дочерей выдала замуж. Спокойно живу в двухкомнатной квартирке. Отремонтировала ее, купила новую мебель, на каникулах внуки у меня гостят… Мне два раза в год приезжать сюда достаточно. Я здесь душой отдыхаю, плюс дела делаю, к тому же с тобой повидаться могу…»

Мы знакомы с Тамарой около трех лет. Познакомились в кафешке недалеко от Лалели, разговорились… Я познакомила Тамару с Джемалем, и теперь, приезжая в Стамбул, она останавливается в нашем отеле. По утрам вместе завтракаем, потом ходим по рынкам. Тамара откровенничает, делится историями из жизни, призывает меня «держать хвост пистолетом». И не осуждает, даже поддерживает: «Ты красивая девка, на тебя и спрос большой. Хотя турки-то не очень привередливы, им лишь бы „дырка“ была. Кстати, твой Джемаль стал ко мне липнуть! Я, конечно, сразу остудила, крепко приложила… А ладно уж, я не злюсь. Он неплохой мужик, правда, хитрый кобель».

Молодость она вспоминает как-то удивленно: «Я же тоже была молодой, тоже испытывала трудности. Но веришь ли, ни разу не приходило в голову пойти на панель. Может, мы, грузинки, воспитаны иначе? А может, время другое теперь? Ладно уж, я тебе не мать, чтобы ругать или советовать. Одно точно знаю: тебе в этом гадюшнике не место. Будь сильной. Не опускай руки, даже если эти руки отрубят… Тогда все и изменится».

Тамара выпивает вторую чашечку турецкого кофе и пристально смотрит мне в глаза. Я молча киваю, тереблю прядь… Насчет гадюшника она очень права, но есть ли выход? Все равно после общения с ней появляется какая-то надежда на другое будущее.

…Надежда появляется в моей жизни на неделю. Пока Тамара рядом. Как только она возвращается домой, опять погружаюсь в уныние. Иногда так хочется уехать с ней, жить себе тихо в Тбилиси, познакомиться с дочерьми Тамары, может, сидеть с их детишками. Пустые надежды для проститутки — это как сказки для детей перед сном.

«Не опускай руки, даже если эти руки отрубят…» Не опущу.

18

Я купила черепашку. Карликовую, рыже-коричневую, с выпученными глазками, змееподобной головой. Медлительную и грациозную. Она обошлась дешево, около пятнадцати долларов… Всегда мечтала завести живность, но у мамы была аллергия на собачью шерсть, грызуна запретил отец: «Еще крыс дома не хватало», а кошки у нас не приживались — заболевали и дохли. Аквариум, по словам бабушки Аси, заводить было рискованно: «Кому-то рыбки приносят счастье, а кого-то обрекают на несчастья. Лучше не играть с огнем, внученька». В детстве, несмотря на присутствие брата, я страдала от одиночества. Хотелось привести домой щенка с улицы, кормить его вкусностями, выгуливать до школы и после, засыпать с ним в обнимку. Но маму огорчать не хотелось… Возвращаясь с занятий, я кормила бродячих собак. Завтрак, который мама по утрам клала в портфель, доставался длинноухой дворняге, хромающей на одну лапу. Я называла ее Белоснежкой. За белую шерсть, всю, правда, в уличной пыли.

Белоснежка была жутко пугливой. Я-то наивно связывала это с тем, что собачке страшно спать по ночам во дворе. Как выяснилось позже, Белоснежка страдала от побоев нашего районного электрика Данилы. Ранним утром он избивал несчастную дворнягу, вымещал на ней накопившуюся злость.

От Данилы сбежала жена, взяв с собой единственного сына. И мужик сходил с ума… Когда я пошла в восьмой класс, Данилу нашли мертвым в подъезде № 7. Бессердечного электрика убило током. Я безмолвно радовалась за Белоснежку: с тех пор собака перестала бояться прохожих. Спустя год родила пятерых щенят. Теперь моя любимица стала Белоснежкой с пятью гномами…

О карликовых сухопутных черепахах я прочла в «Pakonun sayfas»'. На следующее утро побежала в зоомагазин за миниатюрной подружкой. Продавец назвал этот вид черепах «русским», отметив, что их привозят из Южного Казахстана или Ирана. Какая, интересно, связь с Россией?.. Также выбрала для черепашки небольшой аквариум и мешочек специального грунта с песком, чтобы засыпать дно, поилку и лампочку. Заплатив за все около сорока долларов, я, осчастливленная, поспешила в отель. По дороге размышляла над именем. Выбрала Хаяль[131], с ударением на «я». Красиво звучит и со смыслом. Хаяль действительно стала осуществившейся мечтой: наконец-то рядом со мной доброе, молчаливое существо. Не осуждает и не предает. Мы будем вместе и в добрые, и в горькие дни…

Если верить консультанту зоомагазина, Хаяль всего два месяца. Он объяснил мне, чем кормить черепашку, в каких условиях содержать. «Аквариум — оптимальный вариант для сухопутной kaplumba a[132]». По дороге из магазина зашла в «For you»[133]: свежие листья салата, по полкило помидоров, огурцов, маложирный творог, несколько видов зелени, все тоненько нарезать — и еда для Хаяль готова. Никаких сухих кормов — пусть ест натуральное.

Сейчас Хаяль помещается в мою ладошку. Сразу начинает принюхиваться к пальцам, расширяя ноздри. В основном ест, спит в светлое время суток. Такая же «сова», как ее хозяйка… Дрыхнет со мной — я перекладываю ее из аквариума в маленькую коробку из-под шоколадных конфет, наполненную сорванной на улице травой. Хаял зарывается под свое зеленое «одеяло», затихает. Иногда во сне тихонько сопит, ерзает в «кроватке». А я иногда среди ночи вынимаю «мечту» из коробки, укладываю подле себя в луночку в пышном одеяле. Она моментально засыпает, даже не пряча голову в панцирь…

Если светит солнышко, выходим на прогулку. В парке выпускаю Хаяль на волю, и под моим присмотром она ползает в траве. Замирает у одуванчиков. Видимо, отыскала деликатес себе по вкусу… Джемаль пока не в курсе о пополнении в своем отеле, благо карликовую черепашку трудно заметить. Ни сутенер, ни клиенты присматриваться к пустому, на первый взгляд, аквариуму не станут. Подумают, один из элементов декора комнаты. Сам Джемаль не любитель животных, однажды не позволил мне завести котенка из-за возможности «мерзкого запаха в отеле». Надеюсь, о Хаяль он и не узнает. Честно говоря, мне наплевать на его мнение, Черепашка уже стала частичкой моего стамбульского настоящего. Буду бороться. Я и без того отказалась от будущего, не позволю отнимать у меня настоящее.

19 Месуде

Гадалка — полная бледнокожая женщина с коричневой родинкой над губой. Голубые глаза, лучезарная улыбка. Шеи почти не видно, волосы собраны под бежевой косынкой, одета в мышиного цвета балахон с длинными рукавами. Принимает посетителей в маленькой комнате старинного дома. Дворик перед входом переполнен худыми кошками. Комната у нее простая: стены побелены, у двери продавленный диван, у окна журнальный столик с подкосившимися ножками. В центре на полу истоптанный ковер с широкой золотистой подушкой, похожей на лепешку. Гадалка сидит на ней, по-турецки скрестив ноги….

Она и встречает, и провожает с улыбкой. Я и не знала, что ясновидящие могут быть такими дружелюбными. И кажется, на деньгах не помешана: кто даст, тому спасибо; кто не даст — скатертью дорога. Мы сидим с Дашкой на диване, как испуганные котята. Прижались друг к другу. Даша нервно моргает. Я пристально наблюдаю за прорицательницей: «Ho geldiniz!»[134] — и она с головы до ног укрывается огромным куском зеленой ткани. Открывает Коран, бубнит под нос какую-то молитву. Спрашивает мое имя. «Александра». Потом имя матери. «Лидия». Ясновидящая повторяет за мной имена со смешным акцентом. «Bismillahir-rahmanir-rahim… Lidyan n kz Alesandra…»[135] Затем продолжительная пауза. Я жду предсказаний. Даша по-прежнему дергается: увидит, мол, что мы проститутки, нашлет проклятие… «Даш, уймись, а? — шиплю ей: — К ней все шлюхи Стамбула бегают. Мы не первые и не последние. Внимательно слушай, запоминай. Вдруг я что-то пропущу…»