Черный завет - Ирина Булгакова

– А ты не знаешь? – его глаза сузились. Грудь часто вздымалась. – Ты так и не догадалась?

– В смысле? – она отступила к стене.

– Не ври, – он угрожающе понизил голос. – Давно догадалась. Давно пора во всем разобраться, и пойти каждому своим путем. Видит Свет, я долго молчал… Да за тобой подглядывал! Что смотришь? Еще года два назад однажды заблудился и к реке вышел, куда Наина ходить запрещала. И тебя увидел, как ты голая в реке плескалась! Интересно? Вот и все! Запала ты мне в душу! Девки вокруг меня вились, а я закрою глаза – тебя вижу, когда ты мокрая… К Наине ходил: отвести просил, говорю, девка меня покоя лишила, забыть хочу! А она смеется: возраст у тебя такой, чтоб девки одолевали. Понравилась – женись! Не знала, о ком говорю! Что смешного? Тебе смешно?

Но она и не думала смеяться.

– Смешно, да?! Мне самому смешно! – он вдруг рванулся к ней, схватил за отвороты куртки и тряхнул так, что лязгнули зубы. – Самому смешно, что девку так хочу, что жить спокойно не могу! Слушай теперь, сама нарвалась! Скажу все – и разойдемся! А ты думаешь, чего я за тобой хожу, как привязанный, все прихоти твои исполняю? Да просто хочу быть с тобой! Как парень хочет быть с девкой! Что стыдного здесь? Что смешного?!

Он отпустил ее, встряхнув напоследок. Потом зло сплюнул, развернулся и пошел прочь.

– Ладимир! Подожди! Куда ты без свечи? – кричала она ему вслед.

– Прощай, – донесло до нее тихое эхо.

4

Она оставила зажженную свечу. У самого лаза поставила на каменный постамент, проследив за тем, чтобы не смог ее опрокинуть случайный порыв ветра.

Погруженной в собственные мысли Донате не было никакого дела до заброшенной деревни, притаившейся в ожидании случайного прохожего. Как она не старалась поселить в душе страх, пуская в ход тупой скрежет дверных петель, гулкий шум обрушившейся крыши, да свист ветра в забытых людьми дымоходах – все без толку. Боль от утраты единственного человека, на котором держался мир, оказалась сильнее страха.

Только слепо шаря рукой по каменной стене в поисках тайной двери, Доната вдруг остановилась. Неожиданная мысль разом выбила тот стержень, на котором держались и визит к колдуну, и долгожданная свобода от черной напасти, и клятва, данная матери. Зачем все это нужно, если рядом нет Ладимира? Мысль была простой и ужасной одновременно. В какой-то момент, поддавшись звериной тоске по утраченному счастью, она развернулась и ринулась прочь от каменной стены, готовая бежать, догонять, звать, умолять, просить прощения…

Но тут внутри, внизу живота что-то потянуло и перевернулось, и Доната гневно пнула ногой тайную дверцу. Вошла как побитая жена, которой муж приказал избавиться от нечаянного плода запретной любви. И так же, как у изменившей женщины, которая мечется между мужем и любовником, душа металась между желанием тотчас броситься за Ладимиром, и решением избавиться от черного демона.

Выжженная земля у замка пылью оседала на сапогах, безжалостно подбираясь выше. Дверь, сорванная с петель порывом ветра, лежала рядом. Распахнутая пасть дверного проема исходила слюной влаги, что собиралась в трещинах на потолке, и мерно стекала вниз.

– Я пришла, – выдавила она, переступив порог дома.

Про себя надеялась, что сейчас увидит взлохмаченные космы, хитрую мальчишескую улыбку, и на душе станет легче. А вместо этого колдун явился в черном обветшалом рубище, подпоясанный стертой у концов веревкой. Постаревший лет на сорок, с мутным остановившимся взором и кривой улыбкой.

Не сказав ни слова, он поплыл вглубь дома, к лестнице, что еще хранила в пыли следы их прошлого восхождения.

Сжав зубы, задавив в душе страх, что именовался дурным предчувствием, Доната двинулась следом. Звук собственных шагов не казался ей утешением. Напротив, жалкое эхо издевалось над ней, подражая старческому шарканью. Но лестница тоже закончилась, как закончилось в свое время подземелье и заброшенная деревня, полная оживших призраков.

В круглом зале горели черные свечи. Они не давали света, да и нечего им было освещать, кроме плахи с железными кольцами, намертво вбитыми по ободу.

– До – нет ветрум, – тускло сказал колдун, и она разглядела в его руках протянутую чашу с пятнами ржавчины по краям. – Ты – выпей.

«Пусти!»

Раздался вопль где-то на задворках сознания, и нашел радостный отклик в душе Донаты. Ага! Испугалась, стерва! Что-то ты запоешь позже!

– Где моя мать? – заупрямилась Доната. – Ты обещал. Я хочу знать, где моя мать и жива ли она?

– Три садатум, – колдун закрыл усталые, покрытые сетью морщин глаза. – Она жива. Ты правильно шла. Она в Белом городе. Пойдешь туда обновленная. Без материнского довеска – будет радость для матушки. Пей!

Доната еще сомневалась, принимая из рук колдуна чашу, но новое «пусти, сука!» заставило ее буквально опрокинуть содержимое в рот.

«Пусти! Я – Ви…на».

И запнулось, закружилось, расползлось на части окружающее пространство. Пропал круглый зал, черные свечи. Остались безжизненные глаза колдуна и рот, приоткрытый в немом крике.

Целостное прежде сознание треснуло, и в эти трещины рухнули куски прожитой жизни, а на свободное место из черной пустоты тотчас поползли, как бабочки на свет, чужие воспоминания.

…В кромешной тьме распахивается дверь. Вытянув вперед руки с растопыренными пальцами, Доната идет на звук. Еще миг, и она спотыкается о нечто, отвечающее слабым звоном на прикосновение. Доната наклоняется и ощупывая каменный пол, находит связку ключей. Тяжелый железный обруч, на который навешаны ключи, холодит руки. Доната выходит в коридор, освещенный далеким светом факела. Ее встречают два ряда закрытых дверей. Монотонно обходя дверь за дверью, Доната подбирает к ним ключи.

Вот удача улыбается ей. Ключ входит в скважину. Легкий поворот, и дверь распахивается настежь. Сердце у Донаты уходит в пятки. На нее круглыми глазами сквозь прорези белого лица смотрит Ключник. Только бесконечно длинные пальцы не теребят связки ключей. Крик ужаса разрывает грудь, но изо рта вырывается слабое шипенье.

– Ты свободен, – не своим голосом говорит Доната.

Ключник наплывает на нее и тянет к ней худые пальцы.

– Ты, – шепчет Ключник, но губы его не двигаются. – Руку. Дай.

Доната хочет отшатнуться, но вместо этого протягивает ему безвольную руку. Белые пальцы смыкаются на ее запястье, и Доната чувствует боль, как от ожога.

– Я. Должен. Тебе, – Ключник отпускает ее руку. – Ты. Узнаю.

Ключник устремляется к выходу, и ветер гасит зажженный факел…

«Пусти меня! Я… на! Ви…», – комариный писк будит погрязшую в чужих воспоминаниях душу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});